те дни для меня главное было – идти вперед, шаг за шагом, только бы не упасть в себя, на самое дно. Мне было не до перемен. Моя жизнь и так уже изменилась дальше некуда. Мне нужно было просто ее вынести.
Холли, как могла, изложила матери краткий вводный курс в медитацию. Вдох-выдох, следить за дыханием, позволять мыслям приходить и уходить, не оценивая их.
На пороге тридцати лет Франни хотела понять, как стать чем-то бóльшим, чем муза, и крепко помнила слова отца, сказанные при их последней встрече в Лос-Анджелесе: «Быть любовницей – это не работа».
Элби, так долго живший на грани, а временами забредавший за грань, выглянул из окна, посмотреть на огни, сиявшие в бесчисленных бруклинских квартирах. Он задумался, неужели этим все и заняты: готовят ужин с семьями, держат на руках детей, рассказывают, как прошел день? Такая у них жизнь?
Американцы обожают делать африканцам прививки. Это же такая прелесть, когда на первой полосе «Нью-Йорк таймс» фотография – чумазенькие нигерийские детишки в очереди на укол. А как своих, нью-йоркских детей прививать, так нет, это прошлый век.
Вид у него был невеселый – Кумару предстояло закончить обзор статьи на сотню страниц с сотней примечаний. У него не было сил даже думать о Франни, не то что спать с ней.