Передо мной была акварель, подписанная «С.Б.», наверное, копия, сделанная им во время первой поездки в Италию или позже. Сцена была средневековой по стилю и довольно устрашающей. Призрачная фигура на призрачном коне гналась за группой молодых людей, также верховых. Фигура, которая явно олицетворяла саму Смерть, галопом пронеслась мимо пары дряхлых стариков, очевидно не обратив на них внимания. Старуха изум ленно погрозила ему пальцем, не в силах поверить, что Смерть выбрала не их с престарелым супругом. Но Смерть предпочла иные жертвы. Она преследовала молодых. Все они были нарядными и златокудрыми. Их отставшие спутники, уже павшие жертвами Смерти, безжизненно висели в седлах; перепуганные лошади неслись неведомо куда. Молодые люди впереди группы озира лись в ужасе и отчаянии. Судя по всему, они стремились проскочить в открытые ворота какого-то города, обнесенного высокой стеной. Возможно, они надеялись спастись там от преследующей их апокалиптической фигуры. Но в глубине души они догадывались, что обречены. Это было написано на их лицах. Даже их лошади все знали; они выкатили глаза и раздували ноздри. Они достигли ворот, но это не спасло никого. Молодость, красота, богатство… ничто не способно обмануть преследователя.

– Я скопировал ее, – пояснил Бенедикт, – с фрески в часовне одной доминиканской церкви в Боцене, как город называют австрийцы, в Южном Тироле. Итальянцы называют город Больцано. Фреска носит название «Триумф Смерти». Как видите, Смерть получает удовольствие, хватая молодых и красивых. Ей положено забирать стариков, но она… – Бенедикт захлопнул альбом. – Инспектор, Смерть забрала и мою жену. Я на пятнадцать лет старше ее, но смерть первой забрала мою жену. Никто не может ее остановить. Ни одни ворота не спасут от нее.

– Ваша жена умерла не обычной смертью… – неуклюже возразил я.

– Смерть есть смерть, – ответил Бенедикт. – Ни один из нас не способен убежать от нее, и отгораживаться от нее бесполезно. Но уничтожать так бездумно и так бессмысленно такую красоту… непростительно!

Я снова выразил вдовцу свои соболезнования и извинился за вторжение. По-моему, он меня не слышал.

Мисс Марчвуд ждала меня внизу. Когда я спустился со второго этажа, она молча направилась в ту самую малую гостиную с роялем. Я закрыл за нами дверь и, подойдя к ближайшему окну, раздернул шторы. Я люблю видеть лицо собеседника. Бенедикт меня переиграл, но во второй раз такой номер не пройдет! По лицу компаньонки я понял, что она не одобряет моего поступка, но, возможно, она меня поняла. По-прежнему молча мы сели напротив. Мне казалось, что фарфоровые часы на каминной полке тикают слишком громко.

Я понял, что мисс Марчвуд ждет, когда я начну. Чтобы разбить лед, я заметил:

– Красивые часы.

– Мейсенские, – ответила она. – Мистер Бенедикт приобрел их во время своих поездок в Европу.

Приобрел… как и саму миссис Бенедикт. Она стала очередным его шедевром.

Я спросил у мисс Марчвуд, давно ли она служит компаньонкой у миссис Бенедикт.

– С тех пор, как мистер Бенедикт привез жену из Италии в Англию, почти девять лет. – Глаза за стеклами пенсне быстро замигали. Она не собиралась лить слезы в моем присутствии.

– Наверное, за девять лет вы с миссис Бенедикт успели очень сблизиться. Представляю, сколько вы пережили, – сочувственно заметил я.

Она наклонила голову, но ничего не ответила. У меня сложилось впечатление, что любые сведения мне придется тащить из Изабеллы Марчвуд клещами. Она хранит верность мертвой хозяйке? Или неверно понимает, что такое благопристойность? Ей кажется, что само мое присутствие пятнает дом. Мне следовало заниматься своими тягостными расспросами вдали от этой богатой гостиной с полированным роялем, фотографией в серебряной рамке и часами мейсенского фарфора?

– Мисс Марчвуд, были ли вы счастливы здесь до этого трагического события? – спросил я.

– Я была здесь очень счастлива! – отрезала она, кладя руки на колени и плотно сжимая губы.

– Очень хорошо. Пожалуйста, расскажите, что произошло в прошлую субботу.

Я думал, что мисс Марчвуд откажется, но она заговорила довольно быстро. Мне даже показалось, что она заранее отрепетировала свой рассказ, предчувствуя мой приход. И все же я не мог не заметить: когда она говорила, ее сложенные пальцы то сжимались, то разжимались.

– Миссис Бенедикт пожелала отвезти украшение, брошь, в одну ювелирную лавку в Берлингтонском пассаже. Она хорошо знала владельца – его фамилия Тедески. По происхождению он итальянец, наверное, поэтому миссис Бенедикт нравилось посещать его лавку. Она… и мистер Бенедикт… раньше часто покупали у мистера Тедески разные товары.

– Почему она повезла туда брошь? С ней что-то было не так?

– Нет, просто брошь ей не нравилась, поэтому миссис Бенедикт ее не носила. Она хотела узнать, нельзя ли сделать из нее кольцо. Ювелир сказал, что можно. Мы… она… оставила брошь ему.

– Уезжая из дому, вы не ожидали, что погода в Лондоне быстро испортится?

Мисс Марчвуд сняла пенсне и надавила на переносицу, где от пенсне остался слабый красный след.

– Нет, хотя и у нас небо было затянуто облаками. Конечно, иногда лондонские туманы доходят и до наших краев. Но ничто не указывало на это, когда мы отправились в путь.

Она снова надела пенсне и несколько суше продолжала:

– Пообедав, мы сели на поезд, который отходил в половине третьего. Подъезжая к Лондону, мы заметили, что над городом стоит желтый туман. Он уже добрался до самых окраин… К тому времени, как мы подъехали к Ватерлоо, стало очень неприятно. Выйдя из поезда, мы увидели, как туман клубится вокруг нас. И запах стоял ужасный. Я предложила миссис Бенедикт вернуться. Нам надо было лишь перейти на другую платформу и сесть на первый же поезд, который шел домой. Но она возразила, что мы не задержимся надолго, если найдем экипаж. Так мы и поступили.

– Вам быстро удалось найти экипаж?

– На вокзале? Нет. Выйдя оттуда, мы наняли большой тарантас; других на улице не было.

Я кивнул в знак понимания. Тарантас – закрытый экипаж, он больше подходит дамам. Для двух дам поездка по Лондону в открытом экипаже считается неприличной.

– И все же мы долго добирались до Пикадилли, потому что возчику приходилось передвигаться очень медленно. Он часто останавливался, чтобы пропустить другие экипажи. Мы несколько раз чудом избежали столкновения. Пешеходов не было видно на расстоянии вытянутой руки, некоторые буквально бросались под колеса! Мы с миссис Бенедикт очень испугались. И все же мы наконец добрались до Пикадилли, обе были очень рады, могу вам признаться, когда очутились у входа в Берлингтонский пассаж.

– Не сомневаюсь. Я и сам в тот день шел пешком в тумане, – ответил я. – Я знаю, как трудно передвигаться в такую погоду. Вряд ли в пассаже было много посетителей.

– Да, там почти никого не было. Покупатели спешили по домам. Я тоже забеспокоилась. У ювелира мы задержались, обсуждая эскиз кольца. Кроме того, он показал нам некоторые свои товары. Выйдя снова на улицу, мы пришли в ужас… нам стало очень страшно. – Мисс Марчвуд наклонилась вперед, словно подчеркивая последние слова. – Туман так сгустился! Мы обе встревожились и попросили сторожа найти нам экипаж.

Я знал, что пассаж нанимает особых сторожей-охранников, которые носят форму.

– Но сторожу так и не удалось нам помочь… К тому времени почти всякое движение прекратилось, и невозможно было разглядеть, движется ли что-нибудь по улице! Мы стали думать, что делать.

– Который тогда был час? – перебил ее я.

– Начало пятого… Нет, почти пять! Точнее я не могу вам сказать. Мы решили перейти дорогу и попытаться найти галерею самостоятельно. В галерее мы надеялись переждать самое опасное время. Возможно, думали мы, туман рассеется.

– Ах да, конечно, главный выход из пассажа на Пикадилли, а у мистера Бенедикта там лавка…

Мисс Марчвуд порозовела от возмущения:

– Галерея, инспектор! Галерея, а не лавка! Мистер Бенедикт не лавочник!

– Извините, прошу вас, продолжайте, – попросил я.

– Мы боялись, что на нас кто-нибудь наедет, пока мы будем переходить дорогу, – ведь возчики не могли нас видеть. Мы переговаривались и обсуждали, что делать. Вдруг откуда ни возьмись появился мальчик… Как будто материализовался из тумана. Он меня напугал.

– Мальчик? – удивленно спросил я. – Что за мальчик?

– Уличный мальчишка, подметальщик. Он держал в руке метлу, поэтому я поняла, кто он. Он услышал наши голоса и о чем мы говорили. Предложил перевести нас через дорогу, заверил, что сразу услышит, если кто-нибудь подъедет к нам близко. Мы согласились. И он в самом деле благополучно перевел нас на ту сторону. Потом… – Впервые голос Изабеллы Марчвуд дрогнул. – Когда мы очутились на тротуаре на южной стороне Пикадилли, я велела мальчику подождать, потому что собиралась вознаградить его за труды. Я порылась в кошельке, нашла шестипенсовик, заплатила мальчику, и он исчез, как будто растаял в тумане. Я обернулась, чтобы что-то сказать миссис Бенедикт, но ее уже не было рядом!

Мисс Марчвуд замолчала. Видя, что она не собирается продолжать, я спросил:

– Вы звали ее?

– Много раз! – Она снова наклонилась вперед. – Я подумала, что она вошла в галерею, не дождавшись меня.

– Насколько я понимаю, по субботам галерея закрывается в шесть.

– Да, но я не думала, что уже так поздно. И я пошла вперед, держась за стену. Скоро я очутилась у галереи. Даже тогда нелегко было понять, в нужном я месте или нет. Меня встретил помощник управляющего. Хотя он служит в галерее относительно недавно, он узнал меня и удивился моему появлению в такую погоду – тем более я была одна. Он сказал, что не видел миссис Бенедикт. Мы ничего не могли понять. Не могла же она пропустить нужную дверь и пройти дальше? И даже если она прошла мимо, она бы скоро поняла свою ошибку и вернулась. Помощник управляющего (кажется, его фамилия Грей) позвал управляющего, мистера Ангелиса. Тот прибежал из подсобного помещения с пером в руке. Я спросила его, не приходила ли миссис Бенедикт. Мистер Ангелис подтвердил слова своего помощника. Сказал, что миссис Бенедикт не приходила. Он ее не видел.

Говоря, мисс Марчвуд по-прежнему то сжимала, то разжимала пальцы.

– Мы еще больше встревожились. Никто из нас не знал, что делать. Мистер Ангелис посоветовал мне подождать в галерее. Было почти шесть часов; едва ли в такую плохую погоду могли прийти клиенты. Они с помощником отправились на поиски, а меня заперли внутри. Они отсутствовали около получаса и вернулись ни с чем. Зато мистер Ангелис отыскал возчика, который охотно согласился довезти меня до вокзала. Мистер Ангелис посоветовал мне вернуться в Эгам. Он сказал, что они с помощником еще поищут миссис Бенедикт.

Мисс Марчвуд замолчала. В тишине громко тикали мейсенские часы.

– Мне не хотелось возвращаться домой без нее. – тихо продолжала она. – Но я понимала, что не найду ее. По словам мистера Ангелиса, не могло быть и речи о том, чтобы я блуждала одна в тумане. Он сказал, что я тоже потеряюсь и им с Греем придется искать нас обеих. Поэтому я вернулась сюда…

Когда я приехала домой и рассказала мистеру Бенедикту, что случилось, он, как вы можете себе представить, очень встревожился. Мы ждали известий о ней, все время надеясь, что она вот-вот приедет домой. Мы не находили себе места, не могли ни есть, ни пить. Кажется, только попробовали суп… и выпили кофе. Ужин, приготовленный кухаркой, пришлось выбросить. Конечно, она не сердилась. Слуги тоже очень расстроились и забеспокоились. Все любили миссис Бенедикт.

Потом… очень поздно, было уже девять вечера… сюда, в «Кедры», приехал сам мистер Ангелис. Он был очень расстроен. Ему не удалось найти ее. Мы с мистером Бенедиктом сидели здесь, в малой гостиной, ждали… и надеялись. Когда мы услышали стук колес, естественно, решили, что наконец вернулась миссис Бенедикт. Мистер Бенедикт вскочил и выбежал в холл. Я последовала за ним, молясь, чтобы Аллегра вернулась. Но вместо нее мы увидели мистера Ангелиса. Мы сразу поняли по выражению его лица, что Аллегру он не нашел.

Она замолчала и посмотрела вниз. Я ждал, когда она возьмет себя в руки, и живо представлял себе описанную ею сцену. Я знал, что чувствовал бы сам, если бы так же пропала Лиззи.

– Мистер Бенедикт выказал большое самообладание, – продолжала мисс Марчвуд. – Он налил Ангелису бренди, чтобы тот немного успокоился.

– Ангелис заявил в полицию? – спросил я.

– Да, в полицейский участок на Литтл-Вайн-стрит. Он не знал, что еще можно предпринять. Мистер Бенедикт поблагодарил его за старания и за то, что тот обратился в полицию. Он сказал, что Ангелис все сделал как надо. По-моему, мистер Ангелис немного беспокоился… – Она осеклась и бросила на меня смущенный взгляд.

– Не все любят, когда полиция вмешивается в их семейную жизнь, – кивнул я. – Я понимаю.

Мисс Марчвуд вздохнула с облегчением:

– Да, вот именно. Как вам известно, начинаются пересуды. Но, учитывая обстоятельства, мистер Ангелис взял на себя обязанность сообщить обо всем им… то есть вам. Потом, когда он все нам рассказал, он поспешил назад, в Эгам, чтобы успеть на последний поезд до Лондона. Возчик, который привез его в «Кедры», ждал его у ворот. Наверное, мистер Ангелис понес большие расходы. Но, кажется, мистер Бенедикт вышел и спросил, какова общая сумма; видимо, он все оплатил. То была самая ужасная ночь в моей жизни! Я не могла заснуть и знаю, что мистер Бенедикт всю ночь просидел у себя в кабинете. Он сидел и ждал. Утром в воскресенье он поехал в Лондон и сразу же пошел в участок на Литтл-Вайн-стрит… Остальное вам известно.

Она все больше теряла самообладание; ее била дрожь.

– Понимаю, как вам сейчас тяжело. – Я постарался говорить как можно более сочувственно. – Но, хотя мы уверены, что убийца не собирался ее грабить…

Мисс Марчвуд вздрогнула и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.

– Все украшения миссис Бенедикт остались при ней, – объяснил я. – Однако мы не нашли ни кошелька, ни сумочки. В тот день у нее было с собой что-то в этом роде?

– Сумочка? – Мисс Марчвуд потрясла головой, как будто что-то попало ей в ухо. – Не было сумочки? Но ведь… – Мой вопрос привел ее в полное замешательство. Наконец она не без усилий продолжила: – Да, при ней была маленькая замшевая розовая сумочка на шнурке. Она носила ее на запястье… Там лежало немного денег, носовой платок, флакон нюхательных солей и брошка; то есть брошку она взяла с собой в Лондон, но оставила ее у Тедески, ювелира, как я вам уже сказала. Не знаю, почему вы не нашли сумочку, инспектор. Вы должны были ее найти… – Она снова задрожала. – Аллегра носила ее на запястье… Боже мой, какой ужас!

Последняя подробность сломала ее окончательно. Я решил на время прекратить беседу и попросил ее позвать Гендерсон, личную горничную хозяйки, чтобы я мог кое о чем ее спросить.

Гендерсон оказалась унылой особой среднего возраста с красными, заплаканными глазами.

– Ужас, просто ужас, сэр! Клянусь, с тех пор, как это случилось, мы все не сомкнули глаз. Ну кто бы мог подумать? Бедная миссис Бенедикт! Она была такой доброй!

– В то утро, когда вы помогали ей одеваться, она была в обычном настроении?

– О да, инспектор! Более того, у нее было очень хорошее настроение. По-моему, ей не терпелось поехать в Лондон. Я скрепила ей прическу дополнительными шпильками, чтобы волосы не растрепались, когда она будет вдали от дома.

– Как вы думаете, миссис Бенедикт была счастливой женщиной?

Гендерсон ошеломленно посмотрела на меня:

– С чего же ей не быть счастливой, сэр? У нее были красивые платья. Заботиться о них было истинным удовольствием.

– Мистера Бенедикта можно назвать щедрым мужем?

– О да, сэр. Она получала все, что хотела. Стоило ей только пожелать… и он ей все покупал.

– А свои деньги у нее были?

Мой вопрос как будто обеспокоил Гендерсон.

– Н-ну… да, сэр. У нее, точнее сказать, были деньги на булавки. А больше я ничего не знаю. – Ее некрасивое лицо сморщилось, по пухлым щекам потекли слезы. – Ах, что же мне теперь делать?

Она, как и мисс Марчвуд, лишилась хорошего места и понимала, как трудно будет в ее возрасте найти другое.

Мы с Моррисом вернулись на станцию пешком. Спустившись с холма, мы прошлись по городку. Прогулка оказалась приятной, и мы успели обменяться полученными сведениями.

– Все слуги уверяют, что им очень хорошо живется в «Кедрах», – сказал Моррис. – Они очень огорчены. Кажется, все они очень любили миссис Бенедикт.

– Я слышал то же самое. Невольно напрашивается вопрос… Как насчет самого Бенедикта, их хозяина? Ему они сочувствуют? У вас сложилось впечатление, что его любят так же, как любили жену?

– Ему очень сочувствуют, сэр. Может быть, не так… – Моррис замялся и стал безуспешно подыскивать нужное слово. – У меня сложилось впечатление, что его все очень уважают, но, так сказать, побаиваются. Может быть, его не любят так, как любили ее.

Мы увидели доказательства большой любви прислуги к хозяйке, но не к хозяину.

– По мнению слуг, семейная жизнь Бенедиктов была удачной?

Моррис ответил не сразу:

– Кухарка сказала, что у них была «хорошая» семья. Так она и выразилась. Сказала, что мистер Бенедикт был очень высокого мнения о своей супруге.