Эндрю Риджли
Wham! Джордж Майкл и я

Эти мемуары посвящены памяти моего самого дорогого друга, с которым я исполнил свою заветную мечту. Он был единственным, с кем я хотел пройти этот путь

WHAM! George & Me

Andrew Ridgeley

Copyright © Andrew Ridgeley 2019

This edition is published by arrangement with The Peters Fraser and Dunlop Group Ltd and The Van Lear Agency LLC

Translation copyright © 2022, by EKSMO

© О. Семенюк, перевод на русский язык, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Вступление. Долгое прощание

Суббота, 28 июня 1986 года

Я ждал Джорджа.

Я всегда ждал Джорджа. Я стоял за кулисами стадиона «Уэмбли» и внимательно слушал, когда подадут сигнал к выходу на сцену, ждал – ждал, ждал, ждал. Солнце скрылось за старыми величественными башнями-близнецами стадиона, и десятки тысяч людей будто мерцали в каждом углу арены. Зрители сливались в огромную волну. Девочки-подростки размахивали флагами и самодельными плакатами; то тут, то там мелькали вспышки фотокамер; дети, парочки, семьи, компании друзей, все взволнованно визжали. Семьдесят две тысячи наших поклонников собрались на The Final, так мы назвали прощальный концерт Wham!. Мы с Джорджем всегда мечтали стать ярким и искрометным музыкальным феноменом и красиво уйти на пике славы.

Прошло четыре года с момента выхода нашего первого альбома в 1982 году. Wham! по-прежнему гремели на радио, в прессе и на телевидении. Наши плакаты из журналов Smash Hits и Just Seventeen пестрили на обоях в миллионах подростковых спален, а обозреватели шоу-бизнеса мусолили каждую новость и сплетню о Wham!. И все-таки, воплотив свою мечту в жизнь, после двух студийных альбомов и нескольких хитов номер один в мировых чартах мы собирались попрощаться с людьми, которых привлекали наши песни, наши шоу и наша история.

И они ждали, ждали, ждали начала финального шоу.

Я знал все движения наизусть. Вот Джордж стоит на сцене, а вот он направляется к толпе, раскинув руки и шагая по подиуму, который тянулся до первых рядов «Уэмбли». Это был его момент. Черная кожа и черный деним. Волосы зачесаны назад и фирменная щетина. Каждый жест, каждый шаг все теснее и теснее связывал его со зрителями. Джордж играл для публики, и публика была в восторге. Меж двух танцоров он отплясывал под инструментальную версию Everything She Wants, которая идеально подходила для эффектного вступления. Джорджу понравилось, как получился текст песни, в которой говорится о сложностях супружеской жизни, несмотря на то что мы были молоды, одиноки и свободны, когда писали эту песню, и не имели ни малейшего понятия о жизни в браке. Он помахал фанатам в самых дальних уголках шумного «Уэмбли». Затем, соблазнительно двигаясь, повернулся спиной и указал пальцем на сцену. Прошло уже несколько минут, а он все еще не притронулся к микрофону. Джордж не произнес ни слова, не говоря уже о том, чтобы начать петь, но все ждали его следующего шага, следили за каждым его движением, и это ощущение мне было очень хорошо знакомо.

Потому что я всегда ждал Джорджа.

Я ждал Джорджа, пока он бесконечно готовился к концертам, укладывая свои непослушные волосы выпрямителем иногда в течение нескольких часов, и терпел едкий запах лака для волос и опаленных локонов, которые, как мне казалось, излишне страдали. По мере того как росла наша слава, Джордж уделял все больше и больше внимания своей внешности. Перед началом съемок клипа на Careless Whisper в 1984 году он жаловался, что его вьющиеся волосы, которые превращались во влажном климате в непокорный пучок жестких завитков, делали его похожим на Ширли Бэсси^[1].

Сестру Джорджа Мэл – стилистку – перевезли через полмира из Лондона в Майами, туда, где проходили съемки, и она укладывала его волосы так, как ему нравилось. Счет за ее перелет и работу составил более 10 000 фунтов стерлингов.

Я ждал Джорджа, когда его настигала волна музыкального вдохновения. В студии, где он работал с требовательным вниманием к деталям, или дома, когда он внезапно исчезал на несколько часов, после того как появлялась какая-нибудь мелодия или вокальная зацепка. Часто оказывалось, что рождается очередной хит. Самый запоминающийся случай произошел в доме его родителей в февральское воскресенье 1984 года. По телевизору шел «Большой матч», но мысли Джорджа были заняты не футболом.

– Кое-что придумал, – сказал он, спрыгнул с дивана и исчез на целый час.

А затем вернулся с гордой улыбкой.

– Черт, Энди, – сказал он, – иди наверх, ты должен это услышать…

Джордж был так воодушевлен, потому что знал, что сочинил нечто особенное. Именно тогда родилась Last Christmas: демоверсия в конечном счете превратится в балладу, разбивающую сердце, которая позже станет самым великим рождественским синглом, но так и не станет номером один в чартах^[2]. Господи, как же эта статистика раздражала его. Несмотря на не проходящий успех, Last Christmas не смогла свергнуть с пьедестала благотворительный сингл Band Aid – звездного музыкального союза: Боба Гелдофа, U2, Duran Duran, Стинга, Пола Уэллера и самого Джорджа. Он не завидовал успеху Band Aid, просто ужасно расстраивался. Он всегда считал места в чартах единственным подтверждением мастерства и по-настоящему переживал, если не достигал признания. Но в тот день, когда мы сидели в его спальне, там же, где когда-то подростками обсуждали попавшие в Top 40 песни, я слушал мелодию, записанную на его синтезаторе, и мгновенно запоминающийся припев был великолепен. Джордж уловил ритм Рождества, добавив к христианской лирике боль разбитого романа.

Я ждал Джорджа, пока он трансформировался из забавного, но временами замкнутого подростка Георгиоса Панайоту сначала в Йога – прозвище, которое я дал ему вскоре после нашего знакомства в школе Bushey Meads, – а затем в Джорджа Майкла, певца-композитора и самого близкого моего друга. Когда мы отправились во впечатляющее и непредсказуемое путешествие к популярности, наша связь еще больше укрепилась. Джордж стал одним из важнейших голосов поколения. В то время, когда он создавал одни из самых известных синглов восьмидесятых, было ощущение, что он все еще искал себя. Его ориентация оставалась тайной за пределами Wham! и между личной жизнью, которую он вел как молодой гей, и позиционированием в таблоидах существовала настоящая пропасть. Позже он скажет, что гравитационное притяжение между частной жизнью и публичной создавало моменты, которые угрожали его рассудку. Несмотря на все это, я постоянно находился рядом с Джорджем. Он был моим лучшим другом на протяжении многих лет, но его личная жизнь меня не касалась.

После последнего шоу Wham! на «Уэмбли» я наконец мог перестать ждать Джорджа.

Все закончилось и для меня. Я осуществил все свои мечты.

Я шагнул к подиуму, наши бэк-вокалистки Хелен «Пепси» ДеМак и Ширли Холлиман шли рядом со мной. Крики были оглушительными, рев на стадионе становился все громче и громче. Когда я приблизился к мерцающим огням и бушующей толпе, то услышал возгласы из первых рядов: «Эндрю!» и «Мы любим вас, Wham!». Но дальше – только белый шум. Я остановился на краю сцены, истерия рикошетом прокатилась вокруг. Каждый раз реакция на наше появление на сцене казалась мне необычной, нереальной, и я редко воспринимал нашу фан-базу как нечто само собой разумеющееся. Кричащие девушки, охотники за автографами и папарацци – все это было гиперреальным и странным. В результате все, что мы делали, – пытались подарить радость. Джордж и я знали, что это игра, и мы всегда старались сыграть свою роль так, чтобы дать нашим зрителям энергию, в которой они нуждались, – это было фишкой Wham!.

В течение нескольких недель, предшествовавших этому концерту, The Final описывали как нечто сродни почти религиозному событию. Фанатов называли послушниками, Wham! – святыми. В первые годы существования группы наш внешний вид на сцене был игривым и дерзким, наши фото не сходили с первых полос журналов и газет из-за слишком коротких шорт, а клипы на песни, например Club Tropicana, продвигали радости юношеского гедонизма. Однако для «Уэмбли» мы решили создать более драматичное настроение, чтобы соответствовать теме, и заменили наш обычно яркий сценический образ на нечто более строгое. Джордж надел узкие черные джинсы и кожаные ботинки. Ремень сверкал стразами, куртку украшала бахрома. Мой образ был не менее шикарным: с помощью Пепси и Ширли я снял тренч, чтобы остаться в короткой куртке в стиле матадоров, ее дополняли галстук и сверкающий ремень. Я изо всех сил старался не рассмеяться, медленно, палец за пальцем снимая перчатки и бросая их на сцену. Ширли протянула мне гитару, и я перебросил ее через плечо. Шоу начинается.

Мы оба уже бывали на «Уэмбли», так что обстановка была, по крайней мере, знакома. Годом раньше я выступал на бэк-вокале, когда Джордж пел на благотворительном концерте Live Aid, который собрал несколько миллионов фунтов в помощь голодающим в Эфиопии (к слову, как и рождественский сингл Band Aid в 1984 году). В тот день царила почти праздничная атмосфера.

На The Final невозможно было не испытать сильнейших эмоций. Десятки тысяч людей приехали в Лондон со всего мира, чтобы отметить завершение очень красочной главы в истории британской музыки.

Пришло время прощаться с Wham!.

* * *

Мы сыграли все наши хиты в последний раз. Club Tropicana, Bad Boys и Edge of Heaven; Wham Rap, Careless Whisper и Freedom. Растянувшаяся вдаль толпа на «Уэмбли» выглядела так, словно она струилась и мерцала, как огромное море поющих и танцующих вместе людей. В преддверии нашего выступления было решено, что мы добавим несколько сюрпризов, одним из которых был Элтон Джон, который присоединился к нам для совместного исполнения новой версии своего хита Candle In The Wind. Эта песня всегда вызывала у нас с Джорджем сильные эмоции, отклик. Она была одной из самых ярких на альбоме Элтона Goodbye Yellow Brick Road, одной из пластинок, на которых строилась наша дружба. Джордж умел красиво, почти без усилий передавать всю мелодичность этой песни, и хотя он позиционировал себя прежде всего как композитора, я всегда считал, что величайшей и самой красноречивой формой его самовыражения был голос. Пел Джордж потрясающе, и, насколько я мог судить, только Фредди Меркьюри мог конкурировать с ним в вокале.

Джордж и Элтон уже не в первый раз выступали вместе. На Live Aid они пели Don’t Let The Sun Go Down On Me. Но отношения между ними сложились еще годом ранее, когда мы записывали альбом Make It Big в 1984-м. Во время работы в Château Miraval, студии звукозаписи в Коррене на юге Франции, нам позвонили из управляющей компании в Лондоне. Им пришло неожиданное сообщение.

«Э-э, Джордж, Эндрю: Элтон Джон написал. Он хочет знать, не хотите ли вы присоединиться к нему за обедом?» Мы оба были ошарашены. Черт возьми! Обед с Элтоном Джоном? Предложение казалось нереальным, невозможно было поверить в свою удачу. Через несколько дней, немного нервничая, мы поехали с ним на встречу, и он с первой же секунды был очарователен, великодушен и очень добр. Мы слушали рассказы о легендарном гостеприимстве Элтона, и для нас, двух двадцатиоднолетних мальчиков из [городка на востоке Англии] Буши, это был довольно волнительный опыт. За столом мы весело общались, иногда саркастично шутили. Сидя на противоположном конце роскошного пиршества в элегантной обстановке своего солнечного двора, Элтон захватил все наше внимание. Мы чувствовали себя желанными гостями, и, пока вино лилось рекой, я понял, что беспокойство, которое мы испытывали перед встречей, было излишним. Мы делились историями и рассказывали забавные случаи из жизни. Атмосфера была настолько расслабленной и естественной, что временами приходилось напоминать себе об известности хозяина.

В те времена было совершенно нормально, что обед переходил в ужин, и наша компания отправилась в соседний ночной клуб, где к вечеринке присоединился друг и коллега Элтона Берни Топин. К этому моменту все мы уже немного напились. Кто-то упомянул, что приехала актриса Джоан Коллинз. Уходя с вечеринки, разгоряченный алкоголем и воспоминаниями о ее несколько пикантном фильме «Жеребец», в котором она играла нимфоманку, владелицу ночного клуба, Джордж крикнул: «Джоан! Покажи нам свои трусики!» Это был нехарактерный для него порыв.

И, конечно, два года спустя Элтон принял участие в заключительном концерте Wham!. За Young Guns (Go For It!), нашим первым хитом, и Wake Me Up Before You Go-Go, великолепным приглашением на танцпол, последовала I’m Your Man, и Саймон Ле Бон из Duran Duran присоединился для бэк-вокала. Когда музыка затихла, а вокруг нас эхом разносился гул семидесяти двух тысяч голосов, мы в последний раз насладились этим. Мы достигли такого успеха, который невозможно было даже себе представить, когда мы закончили школу.

Концерт оставил во мне двоякие чувства. Какая-то часть меня радовалась возможности сбежать от всеобщего внимания, которое непрерывно сопровождало жизнь. Я устал от цирка, который окружал Wham! в любое время суток. Шумиха и истерия достигли своего пика, а мои отношения с национальной прессой накалились. Так что прощание с суматохой и сплетнями, которые последние годы преследовали нас с Джорджем, было радостным событием. Но осознание того, что мы больше никогда не выступим бок о бок как Wham! наводило тоску. Мы выросли вместе, и это чувство единения еще больше приблизило нас к сердцам наших поклонников. Мы были сплоченным дуэтом – братством. Но и в такой дружбе были свои минусы.

Мой лучший друг – это два разных человека, Йог до Wham! и Джордж после. Йог – школьник, которого я впервые встретил, когда нам было по тринадцать лет, и который стал моим лучшим другом. Мальчик, с которым я хотел разделить первые шаги к музыкальному олимпу, стал Джорджем Майклом, персонажем, созданным для продвижения собственной карьеры от певца в популярном дуэте до сольной звезды, переполненной амбициями и творческим поиском. К заключительному концерту вторая инкарнация была уже на пути к завершению. Еще большего успеха Джордж достиг в 1987 году, когда выпустил [альбом] Faith. В то время ему было тяжело, он скрывал свою ориентацию, и приходилось отделять реальную личность от его публичного образа. Но об этих трудностях никто не догадывался.

Во времена Wham! и после связь между нами была настоящей и искренней. Британцы находили нашу дружбу радостной отдушиной в тяжелый период для страны. Сначала мы подарили им песню Wham Rap (Enjoy What You Do), противоядие от отчаяния из-за безработицы:

 
Wham! Bam!
I am! A man!
Job or no job,
You can’t tell me that I’m not.
 

С тех пор наша музыка стала символом вновь обретенного британского оптимизма. Club Tropicana, Wake Me Up Before You Go-Go, Freedom и I’m Your Man отражали эмоциональный подъем общества. У нас все получалось легко и весело, потому что это и было