Мне непросто будет привыкнуть к головокружительной эйфории, охватывающей меня оттого, что мной дорожат и обо мне заботятся. Я чувствовала себя беспечной, импульсивной и воодушевленной, как парашютистка за миг до прыжка с самолета.
Если уж я влюбляюсь, то теряю от любви голову. Ничего не могу с собой поделать. Даже если знаю, что, упав, разобьюсь на миллион осколков, – я вздохнула, но губы сами собой изогнулись в легкой улыбке. – Никогда не делаю ничего наполовину.
Надежда – чудесная вещь, – произнес Харлан. – Я никогда и никому не скажу перестать надеяться. И тебе есть на что надеяться, даже если ты этого пока не осознаешь. Надежда – это «может быть». Это оттенки серого вместо черного. У тебя этого еще нет, Ной, но уже есть объективная действительность. Данность. И порой она столь же могущественна и даже более значима. В ней есть покой и честность. Никаких «может быть», только правда.
Музыка обычно заполняла собой сознание, не оставляя места ни для чего другого, но сегодня она лишь подлила масла в огонь моей ярости. Казалось, еще чуть-чуть, и я просто взорвусь.
Я ненавидел, ненавидел, ненавидел. Лежал в постели, ощущая, как ненависть омывает меня подобно волнам на пляже – накатывает и откатывает, понемногу разъедая душу. Когда-нибудь кроме нее не останется ничего.