Как и большинство работающих мужчин и женщин Америки, Эмма Гольдман с большим беспокойством и волнением следила за судом в Чикаго. Она тоже не могла поверить, что вожди пролетариата будут убиты. 11 ноября 1887 года научило ее другому. Она понимала, что от господствующего класса невозможно ждать пощады, что между царизмом России и плутократией Америки нет никакой разницы, кроме названия. Все ее существо восстало против преступления, и она дала себе торжественную клятву вступить в ряды революционного пролетариата и посвятить всю свою энергию и силы освобождению его от наемного рабства. С пламенным энтузиазмом, столь характерным для ее натуры, она начала знакомиться с литературой социализма и анархизма. Она посещала общественные собрания и знакомилась с социалистически и анархически настроенными рабочими. Йоханна Грей, известный немецкий лектор, была первым оратором-социалистом, которого услышала Эмма Гольдман. В Нью-Хейвене, штат Коннектикут, где она работала на корсетной фабрике, она познакомилась с анархистами, активно участвующими в движении. Здесь она читала «Фрайхайт» под редакцией Джона Моста. Трагедия на Хеймаркет развила присущие ей анархистские наклонности; чтение «Фрайхайт» сделало ее сознательной анархисткой. Впоследствии она узнала, что идея анархизма обрела свое высшее выражение среди лучших умов Америки: теоретически – Джосайи Уоррена, Стивена Перла Эндрюса, Лисандра Спунера; философски – Эмерсона, Торо и Уолта Уитмена.

Заболев от чрезмерного напряжения фабричной работы, Эмма Гольдман вернулась в Рочестер, где оставалась до августа 1889 года, когда переехала в Нью-Йорк, где началась важнейшая фаза ее жизни. Ей было двадцать лет. Лицо, бледное от страдания, большие глаза, полные сочувствия, отличают ее человеческий образ тех дней. Волосы у нее, как принято у русских студенток, коротко подстрижены, открывая мощный лоб.

Это героическая эпоха воинствующего анархизма. Не по дням, а по часам движение росло во всех странах. Несмотря на жесточайшие правительственные преследования, ряды новообращенных пополняются. Пропаганда носит почти исключительно тайный характер. Репрессивные меры правительства толкают сторонников новой философии на конспиративные методы. Тысячи жертв попадают в руки властей и томятся в тюрьмах. Но ничто не может остановить прилив энтузиазма, самопожертвования и преданности Делу. Усилия таких учителей, как Петр Кропоткин, Луиза Мишель, Элизе Реклю и другие, вдохновляют преданных бороться с еще большей энергией.

Разрушение неизбежно для социалистов, которые пожертвовали идеей свободы и подняли на щит государство и политику. Борьба ожесточенная, фракции непримиримы. Эта борьба ведется не только между анархистами и социалистами, она отзывается и в анархистских группах. Теоретические разногласия и личные разногласия ведут к раздорам и ожесточенной вражде. Антисоциалистическое законодательство Германии и Австрии погнало тысячи социалистов и анархистов за моря в поисках убежища в Америке. Джон Мост, потеряв место в рейхстаге, в конце концов вынужден был бежать из родной страны и отправился в Лондон. Там, перейдя к анархизму, он полностью порвал с социал-демократической партией. Позже, приехав в Америку, он продолжил издание «Фрайхайт» в Нью-Йорке и развил большую деятельность среди немецких рабочих.

Когда Эмма Гольдман приехала в Нью-Йорк в 1889 году, она с легкостью связалась с активными анархистами. Собрания анархистов были почти ежедневным явлением. Первым лектором, которого она услышала на анархистской платформе, был доктор X. Золотарёв. Большое значение для ее дальнейшего развития имело знакомство с Джоном Мостом, оказавшим огромное влияние на молодежь. Его страстное красноречие, неутомимая энергия и преследование, которому он подвергся за Дело, – все это в совокупности приводило товарищей в восторг. Также в этот период она познакомилась с Александром Беркманом, дружба с которым сыграла важную роль в ее жизни. Ее таланты оратора не могли долго оставаться в тени. Огонь энтузиазма вывел ее на общественную трибуну. Поощряемая друзьями, она начала участвовать в качестве оратора на собраниях анархистов на немецком и идиш. Вскоре последовал короткий агитационный тур, доведший ее до Кливленда. Со всей силой и серьезностью своей души она бросилась в пропаганду анархистских идей. Начался страстный период ее жизни. Несмотря на постоянную работу на потогонном производстве, пламенный молодой оратор одновременно была очень активным агитатором и участвовала в различных рабочих движениях, в частности в крупной забастовке занятых в пошиве плащей швейников в 1889 году, которую возглавили профессор Гарсайд и Джозеф Барондес.

Год спустя Эмма Гольдман была делегатом анархистской конференции в Нью-Йорке. Она была избрана в Исполнительный комитет, но позже вышла из него из-за разногласий по тактическим вопросам. Идеи немецкоязычных анархистов в то время еще не прояснились. Некоторые продолжали верить в парламентские методы, подавляющее большинство из них были сторонниками сильного централизма. Эти разногласия в отношении тактики привели в 1891 году к разрыву с Джоном Мостом. Эмма Гольдман, Александр Беркман и другие товарищи присоединились к группе «независимых», в которой активную роль играли Йозеф Пойкерт, Отто Ринке и Клаус Тиммерман. Ожесточенные споры, последовавшие за этим отделением, прекратились только со смертью Моста в 1906 году.

Большим источником вдохновения для Эммы Гольдман оказались русские революционеры, входившие в группу «Знамя». Членами группы были Гольденберг, Золотарёв, Заметкин, Миллер, Каган, поэт Эделыптадт, Иван фон Шевич, муж Елены фон Раковица и редактор «Фольксцайтунг», а также многие другие русские эмигранты, некоторые из них живы до сих пор. В это же время Эмма Гольдман встретилась с Робертом Рейтцелем, немецко-американским Гейне, оказавшим большое влияние на ее развитие. Через него она познакомилась с лучшими писателями современной литературы, и начавшаяся таким образом дружба продолжалась до самой смерти Рейтцеля в 1898 году.

Рабочее движение Америки не утонуло в чикагской бойне, убийство анархистов не принесло мира жадному до наживы капиталисту. Борьба за восьмичасовой рабочий день продолжалась. В 1892 году вспыхнула большая забастовка в Питтсбурге. Хоумстедская стачка, поражение боевиков-пинкертоновцев, появление милиции, подавление забастовщиков и полное торжество реакции – дело сравнительно недавней истории. Взволнованный до глубины души ужасными событиями на арене войны, Александр Беркман решил пожертвовать своей жизнью Делу и тем самым преподать наемным рабам Америки наглядный урок активной анархистской солидарности с трудом. Его покушение на Фрика, питтсбургского Гесслера, потерпело неудачу, и двадцатидвухлетний юноша был обречен на медленное, в течение двадцати двух лет умирание в исправительном учреждении. Буржуазия, десятилетиями превозносившая и восхвалявшая тираноубийство, теперь исполнилась страшной яростью. Капиталистическая пресса организовала систематическую кампанию клеветы и искажения фактов против анархистов. Полиция приложила все усилия, чтобы привлечь Эмму Гольдман к делу Александра Беркмана. Опасного агитатора нужно было всеми средствами заставить замолчать. Только благодаря тому обстоятельству, что она находилась в Нью-Йорке, ей удалось избежать тисков закона. Девять лет спустя похожее обстоятельство, во время инцидента с Мак-Кинли, сыграло важную роль в сохранении ее свободы. Почти невероятно, с какой глупостью, низостью и подлостью журналисты того времени стремились сокрушить анархистку. Достаточно просмотреть газетные подшивки, чтобы осознать чудовищность обвинений и клеветы. Трудно передать, какие душевные терзания испытала Эмма Гольдман в те дни. Преследования капиталистической прессы анархистка должна была переносить с относительной невозмутимостью, но атаки из рядов товарищей были куда болезненнее и невыносимее. Поступок Беркмана подвергся резкой критике со стороны Моста и некоторых его сторонников из числа немецких и еврейских анархистов. Последовали ожесточенные обвинения и взаимные упреки на публичных и частных собраниях. Преследуемая со всех сторон, как за то, что она защищала Беркмана и его действия, так и за свою революционную деятельность, Эмма Гольдман подвергалась преследованиям вплоть до невозможности найти убежище. Слишком гордая, чтобы искать безопасности в отрицании себя, она предпочитала проводить ночи в общественных парках, чем подвергать своих друзей опасности или ставить в затруднительное положение своими посещениями. И без того горькая чаша была переполнена попыткой самоубийства молодого товарища, жившего в одной квартире с Эммой Гольдман, Александром Беркманом и общим другом-художником.

С тех пор произошло много изменений. Александр Беркман пережил пенсильванский ад и снова вернулся в ряды воинствующих анархистов, его дух не сломлен, а душа полна энтузиазма по поводу идеалов юности. Товарищ художник теперь в числе известных иллюстраторов Нью-Йорка. Кандидат на самоубийство покинул Америку вскоре после своей неудачной попытки умереть, а впоследствии был арестован и приговорен к восьми годам каторжных работ за контрабанду анархистской литературы в Германию. Он тоже выдержал ужасы тюремной жизни и вернулся к революционному движению, заработав в Германии заслуженную репутацию талантливого писателя.

Чтобы избежать бесконечных ночевок в парках, Эмме Гольдман в конце концов пришлось переехать в дом на Третьей улице, где жили исключительно проститутки. Там, среди изгоев нашего доброго христианского общества, она могла хотя бы снять комнату и отдохнуть, а также поработать за швейной машинкой. Уличные женщины проявляли больше деликатности и искреннего сочувствия, чем священники церкви. Но человеческая выносливость была истощена чрезмерными страданиями и лишениями. Произошел полный физический срыв, и известного агитатора перевели в «Чешскую республику» – большой многоквартирный дом, получивший свое благозвучное название из-за того, что его жильцами были в основном богемские анархисты. Здесь Эмма Гольдман нашла друзей, готовых ей помочь. Юстус Шваб, один из лучших представителей немецкого революционного периода того времени, и доктор Золотарёв были неутомимы в уходе за больной. Здесь она также познакомилась с Эдвардом Брейди, и новая дружба впоследствии переросла в тесную близость. Брейди был активным участником революционного движения Австрии и на момент знакомства с Эммой Гольдман недавно вышел из австрийской тюрьмы после десятилетнего заключения.

Врачи диагностировали у нее чахотку, и больной посоветовали покинуть Нью-Йорк. Она отправилась в Рочестер, в надежде, что домашний круг поможет вернуть ей здоровье. Ее родители за несколько лет до этого эмигрировали в Америку, поселившись в этом городе. К числу ведущих черт еврейства относится сильная семейная привязанность, и в особенности между родителями и детьми. Хотя ее консервативные родители не могли сочувствовать идеалистическим устремлениям Эммы Гольдман и не одобряли ее образ жизни, они приняли больную дочь с распростертыми объятиями. Отдых и забота в родительском доме, а также ободряющее присутствие любимой сестры Хелены оказались настолько благотворными, что за короткое время она настолько поправилась, что сумела возобновить активную деятельность.

В жизни Эммы Гольдман нет покоя. Непрекращающиеся усилия и постоянное стремление к задуманной цели составляют сущность ее натуры. Слишком много драгоценного времени уже было потрачено впустую. Ей необходимо было немедленно возобновить свою работу. Страну одолевал кризис, тысячи безработных толпились на улицах крупных промышленных центров. Холодные и голодные, они бродили по земле в тщетных поисках работы и хлеба. Анархисты развернули усиленную пропаганду среди безработных и забастовщиков. Чудовищная демонстрация бастующих занятых в пошиве плащей швейников и безработных прошла на Юнион-сквер в Нью-Йорке. Эмма Гольдман была одним из приглашенных докладчиков. Она произнесла страстную речь, в пламенных словах обрисовав нищету жизни наемного раба, и процитировала знаменитое изречение кардинала Мэннинга: «Нужда не знает закона, и голодающий имеет естественное право на толику хлеба ближнего». Она закончила свое выступление словами: «Требуйте работы. Если не дают работы, требуйте хлеба. Если не дадут ни работы, ни хлеба, то берите хлеб».

На следующий день она уехала в Филадельфию, где должна была выступить перед народом. Капиталистическая печать снова забила тревогу. Если бы социалистам и анархистам разрешили продолжать агитацию, возникла бы прямая опасность того, что рабочие скоро научатся понимать, каким образом они лишаются радости и счастья жизни. Такую возможность следовало предотвратить любой ценой. Начальник полиции Нью-Йорка Бирнс получил судебный ордер на арест Эммы Гольдман. Она была задержана властями Филадельфии и на несколько дней заключена в тюрьму Мояменсинг в ожидании документов об экстрадиции, получить которые Бирнс поручил детективу Джейкобсу. Этот Джейкобс (с которым Эмма Гольдман несколько лет спустя встретилась снова при очень неприятных обстоятельствах) предложил ей, возвращая ее, задержанную, в Нью-Йорк, предать дело трудового народа. От имени своего начальника, шефа Бирнса, он посулил щедрое вознаграждение. Как глупы порой бывают мужчины! Какая бедность психологической наблюдательности, чтобы вообразить себе возможность предательства со стороны молодой русской идеалистки, добровольно пожертвовавшей всеми личными соображениями ради помощи освобождению трудящихся.

В октябре 1893 года Эмма Гольдман предстала перед уголовным судом Нью-Йорка по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам. «Понятливые» присяжные проигнорировали показания двенадцати свидетелей защиты в пользу показаний одного человека – детектива Джейкобса. Она была признана виновной и приговорена к одному году заключения в тюрьме на острове Блэквелл. С момента основания Республики она была первой женщиной – не считая миссис Сарратт, – заключенной в тюрьму за политическое преступление.

Эмма Гольдман отбыла тюремный срок, работая медсестрой в тюремной больнице. Здесь она нашла возможность согреть лучами доброты мрачные жизни несчастных женщин, чьи уличные сестры двумя годами ранее не брезговали делить с ней кров. Она нашла в тюрьме возможность изучать английский язык и литературу, а также познакомиться с великими американскими писателями. В Брете Гарте, Марке Твене, Уолте Уитмене, Торо и Эмерсоне она нашла великие сокровища.

Она покинула остров Блэквелл в августе 1894 года, женщина двадцати пяти лет, развитая, зрелая и интеллектуально преображенная. Вернулась, обогащенная опытом, очищенная страданием. Она больше не чувствовала себя покинутой и одинокой. Многие протянули ей руку приветствия. В то время в Нью-Йорке было множество интеллектуальных оазисов. Салун Юстуса Шваба в доме номер пятьдесят по Первой улице был центром, где собирались анархисты, литераторы и представители богемы. Среди прочих она также встретила в это время ряд американских анархистов и подружилась с Вольтериной де Клер, Уильямом Ч. Оуэном, мисс Ван Эттон и Дайером Д. Ламом, бывшим редактором «Аларма» и исполнителем последней воли чикагских мучеников. В лице Джона Суинтона, старого благородного борца за свободу, она нашла одного из своих самых верных друзей. Другими интеллектуальными центрами были «Солидэрити», издаваемая Джоном Эдельманом, «Либерти» анархиста-индивидуалиста Бенджамина Р. Такера; «Ребел» Гарри Келли; немецкое анархистское издание под редакцией Клауса Тиммермана «Дер Штурмвогель» и «Дер Арме Тойфель», главным гением которого был неподражаемый Роберт Рейцель. Через Артура Брисбена, теперь главного помощника Уильяма Рэндольфа Херста, она познакомилась с трудами Фурье. Брисбен тогда еще не утонул в болоте политической коррупции. Он отправил Эмме Гольдман любезное письмо на остров Блэквелл вместе с биографией своего отца, восторженного американского ученика Фурье.

Эмма Гольдман после выхода из тюрьмы стала важным фактором общественной жизни Нью-Йорка. В радикальных кругах ее ценили за преданность, идеализм и серьезность. Различные люди искали ее дружбы, а некоторые пытались убедить ее помочь в продвижении их особых частных вопросов. Так, преподобный Паркхерст в ходе расследования Лексоу сделал все возможное, чтобы побудить ее присоединиться к комитету общественной безопасности для борьбы с Таммани-Холл. Мария Луиза, движущий дух общественного центра, выступала в роли посредника Паркхерста. Вряд ли стоит упоминать, какой ответ получила последняя от Эммы Гольдман. Кстати, Мария Луиза впоследствии стала Махатмой. Во время кампании Движения за свободную чеканку серебряных монет Берджесс Маклаки, один из самых искренних деятелей забастовки в Хомстеде, посетил Нью-Йорк, пытаясь воодушевить местных радикалов на свободную чеканку серебряных монет. Он также пытался заинтересовать Эмму Гольдман, но с не большим успехом, чем Махатма Мария Луиза знаменитой Паркхёрст-Лексоуской компанией.

В 1894 году борьба анархистов во Франции достигла наивысшего размаха. На белый террор республиканских парвеню ответил красный террор наших французских товарищей. Анархисты всего мира с лихорадочной тревогой следили за этой социальной битвой. Пропаганда делом нашла отклик почти во всех странах. Чтобы лучше ознакомиться с условиями в Старом Свете, Эмма Гольдман в 1895 году уехала в Европу. После лекционного тура по Англии и Шотландии она отправилась в Вену, где поступила в Альгемайне Кранкенхаус, чтобы подготовиться к работе в качестве акушерки и медсестры, а заодно изучить социальные условия. Она также нашла возможность ознакомиться с новейшей литературой Европы: произведениями Гауптмана, Ницше, Ибсена, Золя, Томаса Гарди и других художников-бунтарей, которых читали с большим энтузиазмом.

Осенью 1896 года она через Цюрих и Париж вернулась в Нью-Йорк. На руках был проект освобождения Александра Беркмана. Варварский приговор на двадцать два года тюрьмы вызвал огромное возмущение среди радикальных элементов. Было известно, что в деле Александра Беркмана Совет по помилованию Пенсильвании обратится за консультацией к Карнеги и Фрику. Поэтому было предложено обратиться к этим султанам Пенсильвании – не ради получения их милости, а с просьбой не пытаться повлиять на Совет. Эрнест Кросби предложил встретиться с Карнеги при условии, что Александр Беркман откажется от своего поступка. Однако это было совершенно исключено. Он никогда не был повинен в подобном отречении от собственной личности и самоуважения. Эти усилия привели к установлению дружеских отношений между Эммой Гольдман и кругом Эрнеста Кросби, Болтона Холла и Леонарда Эбботта. В 1897 году она предприняла свой первый большой тур с лекциями, который дотянулся до Калифорнии. Этот тур популяризировал ее имя как представителя угнетенных, ее красноречие звенело от побережья до побережья. В Калифорнии Эмма Гольдман подружилась с членами семьи Исаак и научилась ценить их усилия во благо Дела. Столкнувшись с огромными препятствиями, Исааки сначала издали «Фаербранд», а после его изъятия Почтовым департаментом – «Фри сесайти». Также во время этого тура Эмма Гольдман познакомилась с великим старым бунтарем за сексуальную свободу Мозесом Харманом.