Все направлялись к гладкому пляжу, усеянному галькой, но мы с мамой поплыли к скале из груды камней, укрывшей нас от посторонних глаз.
– Мы с тобой выйдем вместе, – сказала она. Шкура на ней начинала обвисать.
С той стороны скалы до меня доносились громкие приветствия, шлёпанье ластами, топот босых ног и обрывки песен. Было шумно, словно на птичьем базаре во время гнездования.
Шкура с маминых плеч сползла. Её длинные чёрные волосы обвивали тело, а руки плотно прижимались к бокам. Её глаза на фоне бледного лица казались огромными, с таинственным взором, обращённым внутрь себя. Это был взгляд превращения.
Я вскочил на вершину скалы.
– Давай скорее, – сказал я, вытягивая шею и пытаясь осмотреться вокруг.
Но сейчас маму нельзя было торопить. Когда шкура сползла с неё, она потянулась, вспоминая, каково это – снова иметь руки. Затем растопырила пальцы, один за другим, с тонкими и нежными, почти прозрачными перепонками между ними. Потом потягивалась, по очереди выставляя вперёд свои длинные ноги.
– Можно? – спросил я, приготовившись спрыгнуть.
Мама глубоко вдохнула. Подняв шкуру, она аккуратно сложила её и, взяв под мышку, ответила:
– Можно.
Мы вышли из-за скалы вместе.
Разинув рот, я стоял у самого берега и глядел по сторонам. Весь пляж был заполнен шелки. Вылезая на берег в тюленьем обличье, они с шумом спешили поприветствовать своих любимых, прижимаясь друг к другу носами. В блестящей куче лежали шкуры всех мастей: коричневые, чёрные, серебристые, в крапинку, пятнистые, жемчужно-белые. И в человеческом обличье! Встав на ноги, они бросались друг к другу с распростёртыми объятиями, валялись на плоских камнях, сидели, просеивая песок между пальцами, покрытыми тонкой, нежной кожей. Некоторые несли свои шкуры, взбираясь к чёрному широкому входу пещеры.
Я восхищённо вздохнул: Пещера шкур! Три огромных мускулистых шелки охраняли вход. Один из них был коричневым, другой – чёрным, а третий – тёмно-серым. Это были стражи – единственные, кто на протяжении всей церемонии оставался в тюленьем обличье. Страж должен иметь орлиный глаз, чтобы заприметить незваных гостей, силу кита, чтобы отбить нападение, и громовой голос, чтобы при необходимости оповестить кланы. Шелки не испытывают судьбу. Если люди заявятся на праздник Лунного дня и похитят все шкуры, то таким образом истребят весь народ. Душа шелки умрёт без шкуры. Вот что говорят.
Возможно, когда-нибудь я стану стражем. Я прямо-таки видел это: мою широкую шею, мускулистые плечи, шрамы на шкуре – следы схваток, в которых я принимал участие и победил.
Мама пригладила сложенную шкуру.
– Подожди-ка здесь, – сказала она, сворачивая на тропу.
Я смотрел, как она поднимается в гору и занимает очередь. Достигнув входа пещеры, мама с уважением поклонилась, подавая на вытянутых руках шкуру. Серый страж принял её на сохранение.
Я так внимательно наблюдал за этим, что не видел никого вокруг. Голос позади заставил меня подскочить:
– Почему ты так рано превратился?
Я обернулся и замер. Это был детёныш в длинноногом обличье! Он был крупнее меня, с широкой грудью и сильными ногами, мышцы которых словно укрепило плаванье в океане. Его тёмные волосы спадали до плеч, а кожа была практически белоснежной – на его фоне я выглядел смуглым.
– Твоя шкура… Почему ты поторопился, а не снял её здесь? – вновь спросил он, не дождавшись ответа.
Его глаза горели от любопытства. Это был тот белый шелки, вынырнувший рядом со мной. Лицо его озарилось дружеской улыбкой, открытой и добродушной.
Я был переполнен впечатлениями от толкотни множества тел, шума и криков, да и объяснять было слишком сложно.
– Мне просто так захотелось, – ответил я.
– Счастливый! – его веселье брызнуло на меня, словно лучи солнца. – Я бы тоже поплыл с ногами, если бы мог, как ты. Я никогда не плавал в длинноногом обличье. Наш вожак не позволяет. Как ты так здорово это делаешь?
Какой странный повод для восхищения! Я пожал плечами:
– Видимо, дело практики.
Он наклонился ближе:
– До церемонии ещё долго. Хочешь полазить по скалам?
Ещё бы! Я сбегал предупредить маму, после чего помчался, впервые в своей жизни, играть с другим детёнышем шелки.
Мы убежали от толпы и поднялись вверх по каменной лестнице. По мере того как подъём становился крутым и обрывистым, мы свернули на узкую тропинку. Одна её сторона вжималась в скалы, в то время как другая нависала над крутым обрывом в море.
Шелки остановился, чтобы глянуть вниз.
– Это самое высокое место, куда мне приходилось подниматься. Там, откуда я родом, у нас нет таких вершин.
– Если хочешь, можем обследовать окрестности пляжа, – предложил я. Мне было всё равно, чем заниматься, лишь бы вместе.
Он, вероятно, решил, что я испугался, поэтому сказал:
– Я покажу, как надо идти. Смотри себе под ноги. Эта кожа такая тонкая, что камни могут её порезать.
Я кивнул, сделав вид, будто узнал что-то новое. Пусть он ступает первым и не видит, насколько легко мне идти и насколько загрубели мои подошвы и ладони. Вероятно, в его клане, как и в моём, принимают обличье длинноногих лишь для обрядов.
– Как тебя зовут? – спросил он, двигаясь вверх по тропинке.
– Аран.
– Я Финн. У тебя тоже было долгое путешествие? Очень необычно, когда путешествие совпадает с обрядами. Мы добирались больше месяца. Старейшины сказали Бреану, нашему вожаку, что в этом году мы должны плыть, хоть это и очень далеко от дома.
– Вы прибыли сюда со старых берегов? – спросил я.
Он фыркнул:
– Нет, конечно! Мы приплыли с севера, где острова состоят изо льда. Это настолько далеко, насколько можно заплыть. Хотя некоторые говорят, что ещё севернее, на самом полюсе мира, живут древние мудрецы. Эти мудрецы владеют тайным знанием. Им не нужно приплывать на праздник в Лунный день, они и так всё время беседуют с Луной.
Мы добрались до высокого уступа и улеглись на самый его край, высунув головы. За грудой валунов, в окружении скал виднелся чистый голубой бассейн. Вечернее солнце отражалось в воде, пестревшей у самых камней красно-золотой рябью. В том месте, где вода упиралась в каменную стену скалы, виднелся чёрный проём.
– Пещера, – сказал я. – Пойдём!
Мы вскочили на ноги и побежали искать место, откуда можно прыгнуть в бассейн. Теперь на тропе было полно народу: шелки поднимались наверх. Одна медленно идущая группа подбадривала крошечного детёныша-девочку, пока та едва переступала толстыми шатающимися ножками. Я обернулся к ней через плечо, проходя мимо, – она была вторым детёнышем-шелки, которого я видел в жизни.
Финн словно прочёл мои мысли.
– Я рад, что ты здесь, – сказал он. – Я переживал, что мне не с кем будет играть.
– А где все детёныши? – спросил я, ускоряясь.
– Их не так уж и много. Бреан говорит, что это катастрофа. А всё потому, что люди отравляют океан, вылавливают всю рыбу и делают воду более тёплой. Чтобы наш народ смог выжить, требуется намного больше детёнышей.
– Но ведь здесь, наверное, сотни шелки.
– Это ничто, – Финн указал на волны, на которых несколько шелки приближались к берегу. – Бреан говорил, что эти воды настолько кишели шелки, что в длинноногом обличье через них приходилось перешагивать. Мы потому и проделали такой долгий путь. Некоторые из нашего клана, – он подтолкнул меня локтем в бок, – приплыли, чтобы найти себе пару.
Тропа сворачивала.
– Вот тут, – сказал я. – Если мы заберёмся на эту скалу, то сможем нырнуть прямо в бассейн.
Мы карабкались по направлению к обрыву, а потом стояли на самой его кромке. Вода искрилась так далеко внизу, как если бы мы смотрели на землю с небес.
– Чувствую себя так, словно я – Луна, – прошептал я.
Под нами у самой скалы с шумом пронёсся буревестник.
– А вот и твой почитатель! – сказал Финн.
О проекте
О подписке