IV
Сказка
2005–2008

Полет лебедя

Порядок – залог душевного здоровья. В течение месяца после того, как Винсент ушла из отеля «Кайетт» и поселилась в невообразимо огромном доме Джонатана Алкайтиса в пригороде Коннектикута, у нее появился четкий распорядок дня, от которого она редко отступала. Она вставала в пять утра, на полчаса раньше Джонатана, и шла на пробежку. Когда она возвращалась в дом, он уже был на пути к Манхэттену. Она принимала душ и одевалась к восьми, и водитель Джонатана отвозил ее на вокзал – он не раз предлагал ей доехать с ним до города, но Винсент поезда нравились больше, чем дорожные пробки. На Центральном вокзале она любила не торопясь пройти по главному вестибюлю, разглядывая созвездия на бирюзовом потолке, часы Тиффани над справочной и потоки людей. Она всегда завтракала в дайнере рядом с вокзалом, потом прогуливалась до любимого кафе в нижнем Манхэттене на юге города, пила эспрессо и читала газеты, затем делала покупки, или заходила в парикмахерскую, или прохаживалась по улицам с видеокамерой – а иногда все сразу; если оставалось время, шла в Метрополитен-музей, оттуда возвращалась на вокзал и садилась на поезд в северном направлении, чтобы успеть нарядиться к шести вечера – самое раннее, когда Джонатан мог вернуться домой с работы.

Она проводила вечер с Джонатаном, но перед сном у нее всегда оставалось полчаса, чтобы искупаться в бассейне. Казалось, вместе с миром больших денег открывается бездна свободного времени, и Винсент смутно боялась отдаться на волю его течению, отступить хоть на день от своего четкого плана.

– Многие убить готовы, лишь бы жить на Манхэттене, – ответил Джонатан, когда она спросила, почему бы им не переехать в его квартиру на площади Коламбус-Серкл, где они останавливались, когда шли в театр, – но я предпочитаю держаться от него чуть в стороне. – Он вырос в пригороде и с детства любил простор и спокойствие.

– Я понимаю, – отозвалась Винсент, но саму ее влекло к большому городу, к чему-то совершенно непохожему на буйную природу из ее детских воспоминаний. Ее манили строгие геометрические формы, острые углы, небо, зажатое между небоскребами, резкий свет.

– Тебе бы все равно не понравилось жить на Манхэттене, – сказал Джонатан. – Подумай, как бы тебе там не хватало бассейна.

Будет ли ей не хватать бассейна? Винсент размышляла над этим вопросом, пока плавала. У нее были двойственные чувства к бассейну. Винсент плавала в нем каждую ночь, чтобы укрепить силу воли, потому что отчаянно боялась утонуть.

Она всегда плавала по ночам: летом Винсент окружали пятна света, который отбрасывал на воду дом, а когда становилось холодно, бассейн подогревался, и она окуналась в облако пара. Она испытывала себя на прочность и оставалась под водой как можно дольше. Поднимаясь на поверхность, она любила воображать, что кольцо на ее пальце было настоящим и что ей принадлежало все вокруг: дом, сад, газон, бассейн, в котором она плескалась. Бассейн был из тех, у которых замаскирован край, поэтому возникала тревожная иллюзия, будто вода растворяется в лужайке – или лужайка растворяется в воде. Она ненавидела смотреть на эту смазанную границу.

Толпы

Между ней и Джонатаном действовала негласная договоренность: она была рядом в любой момент, когда бы он ни пожелал, в спальне или за ее пределами, и выглядела безупречно элегантно. «Ты настоящее украшение дома», – говорил он, а она в обмен пользовалась его кредитной картой, даже не заглядывая в счета, жила в мире красивых домов и путешествий, словом, в мире, который был противоположностью ее прежней жизни. Никто не произносил вслух выражение «трофейная жена», но Джонатан был на тридцать четыре года старше Винсент. Она понимала, в чем заключается ее роль.

К переменам нужно было привыкнуть. Поначалу жизнь в доме Джонатана Алкайтиса напоминала сон, где находишь на кухне тайную дверь, ведущую в коридор, затем в комнату гувернантки, которую никогда не замечал, за ней впервые видишь детскую, а в конце коридора – огромную спальню, больше, чем весь твой дом, и внезапно обнаруживаешь, что из спальни можно попасть на кухню коротким путем, минуя обе гостиные и коридор внизу.

Во времена работы в отеле Винсент казалось, что вместе с деньгами появляется и уединение – у самых богатых гостей всегда было больше личного пространства: апартаменты вместо комнат, личные террасы, выход в отдельный конференц-зал; но в действительности чем больше было денег, тем больше становилось людей вокруг, люди окружали их дом круглосуточно, поэтому Винсент купалась в бассейне только по ночам. Днем вокруг нее сновал управляющий Джил, он жил вместе с женой Аней в коттедже рядом с подъездной дорожкой; Аня работала поваром и следила за тремя девушками из местных, которые убирали дом, стирали одежду, закупали продукты и прочее; еще был водитель, живший в квартире над гаражом, и молчаливый садовник, отвечавший за обстановку вокруг дома. Рядом с Винсент всегда были другие – подметали полы, протирали пыль, говорили по телефону с водопроводчиком или подстригали кусты. Ей приходилось мириться с присутствием кучи людей, но по ночам все работники расходились по своим личным делам, и Винсент могла поплавать в тишине, будучи уверенной в том, что за ней не наблюдают из каждого окна.

«Я рад, что вам так понравился бассейн, – сказал Джил. – Дизайнер столько времени на него потратил, и до вас в нем никто не плавал, честное слово».

Винсент впервые встретила дочь Джонатана Клэр, когда плавала в бассейне. Стоял прохладный апрельский вечер, от воды шел пар. Она знала, что в этот день приезжает Клэр, но не ожидала вынырнуть и увидеть у бассейна женщину в костюме: она стояла абсолютно неподвижно, заведя руки за спину, и пристально смотрела на Винсент сквозь пар, как чертово привидение. Винсент громко выдохнула – без особой радости от встречи, осознала она позже. Очевидно, Клэр только что приехала из офиса. Она выглядела как строгая бизнес-леди лет тридцати.

– Вы, наверное, Винсент. – Она взяла полотенце, брошенное на шезлонге, протянула его, словно говоря «вылезай-из-бассейна», и Винсент поняла, что выбора у нее, кроме как подняться по ступенькам и взять полотенце, нет. Это вызвало у нее раздражение, потому что ей хотелось поплавать подольше.

– А вы, судя по всему, Клэр.

Клэр не удостоила ее ответом. На Винсент был вполне благопристойный цельный купальник, но она почувствовала себя голой, когда начала вытираться.

– Винсент – странное имя для девочки, – сказала Клэр с ударением на слове «девочки», и Винсент это неожиданно показалось неуместным. «Я не настолько юна», – хотелось ей сказать, потому что в свои двадцать четыре она вовсе не ощущала себя юной, но Клэр могла быть опасна, а Винсент надеялась на мирные отношения, поэтому ответила как можно мягче:

– Родители назвали меня в честь поэтессы. Эдны Сент-Винсент Миллей.

Клэр скользнула взглядом по кольцу на руке Винсент.

– Что ж, – сказала она, – родителей не выбирают. А чем они занимаются?

– Мои родители?

– Да.

– Они умерли.

Лицо Клэр немного смягчилось.

– Сочувствую.

Они еще несколько секунд стояли и смотрели друг на друга, потом Винсент потянулась за купальным халатом на кресле. Клэр сказала, уже скорее смиренным, чем раздраженным тоном:

– Ты знаешь, что ты на пять лет моложе меня?

– Свой возраст мы тоже не выбираем, – ответила Винсент.

– Ха. (Клэр не усмехнулась – просто произнесла слово «ха».) Ну, мы ведь взрослые люди. Я просто хочу сказать, что считаю все это абсурдом, но не вижу причин портить отношения. – Она повернулась и пошла обратно в дом.

Призраки

Мать Винсент увлекалась поэзией и когда-то сама писала стихи. В 1912 году, когда Эдне Сент-Винсент Миллей было девятнадцать, она начала сочинять поэму под названием «Возрождение» – Винсент тысячу раз читала ее в детстве и юности. Миллей написала эту поэму для участия в конкурсе. Приза она не получила, но поэма стала толчком к переменам – она помогла ей вырваться из унылой и нищей жизни в Новой Англии в Вассар-колледж и перенестись прямиком в круг богемы, о котором она всегда мечтала: нищета здесь была другого сорта, в квартале Гринвич-Виллидж^[4] хоть и жили бедно, но по ночам читали стихи и водили дружбу с дерзкими и талантливыми художниками.

– Суть в том, что она сама создала для себя новую жизнь, чистым усилием воли, – говорила мать Винсент, и даже тогда, в одиннадцать лет, она задумывалась, что же означают эти слова. Была ли ее мать счастлива, выбрав ту жизнь, какой жила? Она мечтала писать стихи посреди дикой природы, а в итоге погрузилась в утомительные повседневные заботы, вела хозяйство и воспитывала ребенка в глуши. За идеей жизни на природе скрывается будничный труд: нескончаемые хлопоты с заготовкой дров; нужно ходить за продуктами на немыслимо большие расстояния, ухаживать за огородом и поправлять изгороди, чтобы олени не съели все овощи, чинить генератор, не забывать запастись газом, компостировать отходы; летом заканчивается вода; денег вечно не хватает, потому что в лесу не так-то просто найти работу; тем временем твой единственный ребенок не разделяет любви к природе и каждую неделю яростно негодует, отчего нельзя жить в нормальном месте, и прочее.

Но мать Винсент едва ли могла бы себе представить жизнь-сделку, – в которой Винсент носит обручальное кольцо, не будучи замужем. «Я хочу быть с тобой, – сказал Джонатан в самом начале, – но просто не хочу еще раз жениться». Его жена Сюзанна умерла всего три года назад. Они никогда не упоминали ее имя. Несмотря на то что он не хотел жениться на Винсент, ему все же казалось, что обручальные кольца создают иллюзию стабильности. «Моя работа – распоряжаться чужими деньгами, – говорил он, – и стабильность в этом деле – самое главное. Будет лучше, если я представлю тебя клиентам за деловым обедом как свою молодую красивую жену, а не молодую красивую подружку».

– А Клэр знает, что мы не женаты? – спросила Винсент в тот вечер, когда они с ней встретились у бассейна. Когда Винсент вернулась в дом и приняла душ, Клэр уже не было. Джонатан сидел один в гостиной в южной части дома с бокалом красного вина и газетой Financial Times.

– Об этом знают всего два человека в мире, – ответил он. – Ты и я. Иди сюда.

Винсент встала перед ним в свете лампы. Он пробежал пальцами по ее руке, повернул к себе спиной и стал медленно расстегивать платье.

Кто станет врать собственной дочери о том, что женат? В этой сказке были стороны, о которых Винсент старалась не думать слишком много, и позже ее воспоминания об этих годах стали размытыми, не похожими на реальность, – будто бы она на время забыла саму себя.

Соучастники

Они пили коктейли в баре в Мидтаун вместе с парой из Колорадо, вложившей миллионы в фонд Джонатана, Марком и Луизой. Винсент провела в царстве денег всего три недели и пока еще не свыклась со своей странной новой жизнью.

– Это Винсент, – представил ее Джонатан, положив руку чуть ниже ее талии.

– Приятно познакомиться, – сказала Винсент. Марку и Луизе было лет по сорок-пятьдесят, и спустя еще пару месяцев жизни с Алкайтисом она отнесла их к подвиду типичных богачей с Запада – таких же состоятельных, как и прочие подвиды, только их лица раньше старели и выглядели обветренными из-за пристрастия к горным лыжам.

– Рады познакомиться, – сказали они, и пока все пожимали друг другу руки, взгляд Луизы упал на кольца Винсент и Джонатана. – О господи, Джонатан, – воскликнула она, – так тебя можно поздравить?

– Спасибо, – ответил он как счастливый и смущенный новобрачный, и его тон был столь убедителен, что на секунду в голове Винсент промелькнула нелепая мысль, будто они и вправду женаты.

– Что ж, поздравляю, – сказал Марк и поднял бокал. – Поздравляю вас обоих. Чудесная новость, просто чудесная.

– Можно поинтересоваться? – спросила Луиза. – Свадьба была пышная или только для своих?..

– Если бы мы затеяли большую свадьбу, – сказал Джонатан, – вы были бы первыми в списке гостей.

– Можете представить, что мы устроили свадьбу в мэрии? – добавила Винсент.

– Боже, – произнес Марк, а Луиза сказала: – Мне нравится ваш подход. Донна скоро выходит замуж – наша дочь, – и это кошмар, столько суеты с организацией, логистикой, столько переживаний и головной боли, меня так и тянет посоветовать им взять пример с вас и просто тайно пожениться.

– Есть свой смысл в том, чтобы пожениться тайно, – ответил Джонатан. Свадьба – это сложное предприятие. Нам не хотелось никакой шумихи.

– Пришлось уговорить его, чтобы он взял выходной, – вмешалась Винсент. – А то сначала он предлагал пожениться во время перерыва на обед.

Все засмеялись, и Джонатан обнял ее. Винсент чувствовала, что ему нравится ее импровизация.

– У вас был медовый месяц? – спросил Марк.

– На следующей неделе мы поедем в Ниццу, а потом в Дубай на выходные, – ответил Джонатан.

– Да, – сказал Марк, – помню, ты говорил, что тебе там нравится. Винсент, а ты уже была?

– В Дубае? Нет, еще ни разу. Жду с нетерпением.