– Да черт с ней, с йогой. Ты замужем за замечательным мужчиной, которого ты любишь и который, так уж вышло, очень богат; у тебя чудесная дочь, ты живешь в потрясающем доме в потрясающем городе через дорогу от потрясающей подруги, и когда твоя чудесная дочь пойдет в школу, ты найдешь новую работу, какую-нибудь высокохудожественную хипповую ерунду, которую я совершенно не понимаю, но в которой ты добьешься успеха, так что, знаешь ли, не думаю, что тебе стоит психовать. Ты на верном пути.

– Ты же психанула, когда тебе стукнуло сорок.

– А вот и нет!

– А вот и да. Просто мне нельзя было тебе ничего говорить. Помнишь, когда я пришла вечером накануне твоего дня рождения, и ты гладила детские трусики?

Элизабет морщится.

– Ну да, было дело, я была немного не в духе…

Она делает еще глоток вина и меняет тактику.

– Ладно, психуй, если хочешь, но давай сначала определимся с датой, чтобы я могла понять…

Внимание Элизабет привлекает яркое пятно: маленькая красноголовая пичужка, размахивая руками, бежит по траве к бассейну.

– Клем, серьезно? Сейчас? – кричит Элизабет своей дочери, которая переоделась в купальник; теперь видно, какая молочно-белая у нее кожа.

Но Клемми не слышит; она неподвижно замерла на краю бассейна, пристально разглядывая что-то в воде. В это же мгновение из дома раздается крик: «Мам, мы дома!» Вернулись мальчики, и Элизабет спешит к ним на кухню, чтобы быть первой, кому они расскажут о своих сегодняшних достижениях и неудачах.

Брай садится на колени возле Клемми, которая складывает ладошки чашечкой и опускает их в воду, тихонько приговаривая: «Бедная маленькая божья коровка, бедная божья коровочка».

У нее в ладонях, нелепо перебирая короткими ножками, барахтается в воде божья коровка.

– Она утонет, тетя Брай, она сейчас утонет! – голос Клемми в панике срывается, на глаза наворачиваются слезы.

– Нет-нет, мы ее спасем.

Брай ловко переворачивает насекомое, как при игре в блошки, и подносит руку Клемми к бодро шевелящимся ножкам. Как ни в чем не бывало божья коровка начинает взбираться по кисти Клемми, оставляя за собой малюсенькие лужицы. Клемми хихикает:

– Щекотно!

– Ты вовремя ее заметила, Клем, молодец.

– Тетя Брай, как ты думаешь, она голодная?

Они вдвоем собирают маргаритки и листья, чтобы соорудить для спасенной божьей коровки гнездо. Клемми придумывает ей имя – Ромашка, и они уже собираются отмечать новоселье Ромашки, когда Брай замечает несущуюся к ним Альбу. Она тяжело пыхтит на бегу, быстро, как только может, семеня пухлыми ножками, каштановые волосы растрепались – она как маленький прелестный ураган. Альба широко улыбается и не сводит глаз с Клемми, смеясь в предвкушении. Она уже выпрямила ладони, как ее учил папа. И вот она с топотом подбегает сзади к сидящей на корточках Клемми и закрывает ей глаза. Вот бы получилось!

– Угадай, кто, Лемми? – пищит она, пытаясь отдышаться.

Но Клемми легко уклоняется:

– Ш-ш-ш, Альба, тихо. Видишь, мы показываем Ромашке ее новый дом и новые вещи.

Альба садится на корточки рядом с Клемми. Она похожа на коренастого механика, осматривающего автомобиль. Она переводит взгляд с Клемми на кучу листьев и обратно.

– О-о, – произносит она, а затем на ее лице отражается удивление. – Но зачем букашкам вещи? У них же есть крылья!

* * *

Спустя несколько минут Элизабет выносит рыбу, запеченную с картофелем, а Макс и Чарли следуют за ней с тарелками и приборами. Их шнурки волочатся по земле, а одежда после дня, проведенного в школе, выглядит ужасно неопрятно. Чарли кричит: «Привет, тетя Брай!», Макс машет рукой. Вскоре появляется Эш. Он кладет руку на плечо Брай и целует ее, подливает женщинам вина и до краев наполняет свой бокал. Брай открывает для взрослых пачку чипсов, а Клемми, пока Элизабет ходит за водой, осторожно пристраивает Ромашку под стол к себе на колени.

– Как там ваша йога? – интересуется Эш, занимая место рядом с женой, пока Элизабет усаживает Альбу на подушку.

Макс и Чарли начинают спорить о каком-то матче по крикету в Вест-Индии, а девочки тайком кормят Ромашку картофельным пюре.

– Старая безумная Эмма снова распевала «ом-м» громче всех? – спрашивает Элизабет, через голову стягивая фартук. – Макс, будь добр, локти со стола.

Макс закатывает глаза и на пару миллиметров приподнимает локти над столом. Чарли хихикает, но с опаской смотрит на Элизабет, которая села напротив Брай и Эша. Ей достаточно посмотреть на старшего сына и приподнять брови, чтобы он послушно убрал локти со стола.

– Вообще-то, ее не было. Кажется, она неважно себя чувствует, – отвечает Брай.

– О, неужели у нее разыгралась какая-нибудь чакра? Она у меня в черном списке: вызвалась проанализировать местные инициативы по ограничению скорости транспорта, и с тех пор от нее ни слуху ни духу. Хотя я не удивлена.

– Разве она когда-то была у тебя в белом списке, Элизабет? – Брай старается, чтобы это не прозвучало так, будто она поддерживает Эмму: Эш и Элизабет обожают высмеивать хипповых друзей Брай.

Элизабет кивает:

– Тоже верно.

– Я ее видел вчера в «Уэйтроузе», – говорит Эш, протягивая руку за чипсами. – Я был возле сыров и даже оттуда слышал, как в веганском отделе бренчат ее бусы, и колокольчики, и вот это все, что на ней. Я сделал вид, что не заметил ее, но она меня все-таки сцапала.

– Клемми, съешь, пожалуйста, немного рыбы, – отвлекается Элизабет и снова возвращается к разговору. – Боюсь, Эши, в Фарли ты от нее не спрячешься.

Только Элизабет позволено называть его «Эши».

– А то я, блин, не знаю, – отвечает он.

Элизабет хмурится: Эш выругался в присутствии детей – но ни он сам, ни дети этого не замечают.

– Я никогда не привыкну к случайным встречам. Вообще не понимаю, зачем люди на улице заводят эти дурацкие неловкие беседы ни о чем, если можно просто кивнуть друг другу или там, не знаю, помахать. Серьезно, если я захочу с вами увидеться, я напишу сообщение и договорюсь о встрече, но зачем останавливаться и говорить о погоде просто потому, что мы живем рядом и случайно шли по одной стороне улицы? Не понимаю.

Лицо Элизабет уже явно выражает недовольство Эшем, она качает головой и говорит:

– Это называется жизнью в обществе, Эши.

– Нет, это называется чертовой тратой времени.

Элизабет продолжает, не обращая внимания на его слова:

– Это называется знакомиться с соседями, быть ответственным, заботиться друг о друге.

Эш морщит нос в притворном отвращении:

– Не, это не для меня.

– Как говорится, можно вывезти парня из Северного Лондона, но Северный Лондон из парня уже не вывезешь.

– Аминь.

Коли появились в Фарли два года назад, покинув дорогой сердцу Эша Северный Лондон, где его престарелые родители так и живут с тех пор, как пятьдесят лет назад переехали в Англию из Нью-Дели. Эш прожил в Лондоне сорок пять лет, но согласился уехать, потому что Брай поклялась, что их дочь будет дышать чистым воздухом, у Эша будет меньше поводов для стресса, а рядом будут жить люди с похожими взглядами. Эш сменил костюм на шорты и шлепанцы, отрастил бородку, больше седую, чем черную, а его старые солнечные очки словно приросли к голове надо лбом. Еще до переезда он продал свою интернет-компанию, занимавшуюся цифровым маркетингом, которую он строил десять лет и которая стоила ему первого брака. Он лишь в общих чертах может рассказать о первых годах жизни двух своих сыновей, словно приходится им добрым дядюшкой, а не отцом. Когда брак с первой женой, Линетт, распался, Эш женился на своей работе, а все остальное послал к чертям – он станет зарабатывать кучу денег, будет покупать лучшее, а сотрудники будут его бояться. Жить он будет исключительно в центральной части Лондона и встречаться с женщинами лишь затем, чтобы заставить других мужчин ревновать. Это будет жизнь без страсти, зато стабильная. Но все пошло наперекосяк, когда однажды на корпоративе в его жизнь ворвалась Брай со своими длинными темными волосами и шоколадными глазами. Он обещал ей – точнее, клялся и плакал, – что никогда-никогда больше не поставит работу выше всего остального. Поэтому его не пришлось долго убеждать переехать в Фарли, который понравился им обоим, после того как они несколько раз побывали в гостях у Чемберленов.

Дети Чемберленов уже закончили есть, но они знают, что нужно подождать Альбу, прежде чем им дадут фруктовый салат. Три пары глаз смотрят, как Альба запихивает последние кусочки картошки и рыбы в рот, со звоном кладет вилку на тарелку и хлопает в ладоши.

Чарли уносит тарелки на кухню и возвращается с десертом. Макс запускает ложку в салатницу, чтобы наполнить маленькие миски, и Чарли бьет его по руке:

– Он же знает, что это я люблю делать! – вопит он, обращаясь к маме.

Театрально вздохнув, Элизабет говорит:

– Макс, ты знаешь правило: кто убирает со стола, тот и накладывает сладкое. Не расстраивай брата.

Воцаряется мир, дети склоняются над своими порциями, и тут в дверях кухни появляется высокая фигура и раздается голос Джека: «Сюрприз!»

Из-за стола раздаются крики «Папа!», и вот уже Джек, звучно перецеловав всех четверых, останавливается, чтобы тайком быть представленным Ромашке, а Элизабет, взглянув на часы, замечает:

– Ты сегодня рано.

Щеки Джека едва заметно розовеют, но он ничего не говорит. Теперь он демонстративно целует всех взрослых – даже Эша в обе щеки. Чарли и Макс хохочут. Эш наливает приятелю вина, и Джек тянет галстук, чтобы ослабить узел. Нет, он еще не готов сесть, энергия так и бурлит в нем. Брай предлагает ему чипсы, но Джек качает головой и похлопывает себя по едва начавшему округляться животу.

– Нет, спасибо, плотно пообедал.

Джек работает в Лондоне на китайскую строительную компанию, что Брай всегда казалось несовместимым с его пижонским видом и обходительными манерами. Эш считает, что китайцы именно поэтому его и наняли. («Они его охренеть как любят – он их рыжий Хью Грант».)

– Много работы? – спрашивает Элизабет, потянувшись за чипсами.

– Как всегда, – отвечает Джек, не глядя жене в глаза. – Так вот, значит, чем ваша дружная компания тут занимается! Попиваете вино на солнышке, пока я вкалываю?

– Все так, приятель, все так, – говорит Эш, откидывается на спинку скамейки, опускает на глаза солнечные очки и одной рукой обнимает Брай за плечи.

Элизабет хохочет, как будто предположение Джека – самая нелепая вещь, которую она слышала, и пускается в рассказ о том, как прошло совещание в городском совете.

– Так что нам придется заполнить еще одну форму, о которой раньше никто не упоминал. Это так на них похоже!..

Элизабет рассказывает, а Брай прислушивается к ощущению теплой руки Эша на плече и пытается вспомнить, когда в последний раз приходила домой, полная энергии и энтузиазма, которые дарит работа. Когда они с Эшем познакомились, она была продюсером документальных фильмов, работала над «социально значимыми репортажами для среднего класса», как называл их Эш, хотя на самом деле имел в виду «довольно дерьмовые фильмы, снятые скрытой камерой». Она делала передачи о незаметной для посторонних глаз работе медсестер, о жизни в тюрьмах и вместе со знакомым режиссером основала собственную компанию, «Пул Продакшн»… и вдруг обнаружила, что беременна. Коллеги узнали об этом, когда Брай разрыдалась, отказавшись от бокала шампанского во время празднования их первого заказа – документалки о работниках метро, которую должны были показать в три часа дня в воскресном эфире. Брай была на восьмом месяце, когда начались съемки, и на первой неделе девятого месяца, когда окончательно смирилась с тем, что фильм не закончит. Если бы они остались в Лондоне, она могла бы потом вернуться к работе, но «Пул Продакшн» теперь процветает, и должность Брай кому-то отдали.

Сначала Брай была поглощена отношениями с Эшем: переездом из Лондона, Тео и Брэном (его сыновьями от первого брака), Альбой и даже выбором плитки в прихожую и работой в саду. После того как они прожили в Фарли несколько месяцев, она попыталась отдать Альбу в ясли, заявив, что хочет преподавать йогу. Но Альба так плакала, когда Брай, собравшись с духом, радостно махала ей на прощание, что потом Брай весь день была как на иголках и, изучая дыхательную гимнастику и медитацию, думала только о том, как зареванная Альба сидит, забившись в угол, и никто не обращает на нее внимания. Брай решила, что йога подождет, а она все силы бросит на то, чтобы стать супермамой. Она будет сидеть с Альбой, научится вкусно готовить, будет играть с дочерью в развивающие игры и вязать крючком. Но супермамой она так и не стала; во всяком случае, пока.

В последний год, особенно когда Альба начала ходить в детский сад, свободное время стало казаться Брай бременем, а не благом. Она давно заметила, что тратит на такие простые вещи, как нарезать бутерброды или оплатить счета, в три раза больше времени, чем Элизабет. Кажется, будто время утекает сквозь пальцы, беспорядочно и неудержимо. И она заметила, что с Эшем творится то же самое. Жизнь обвисает вокруг него, будто складки кожи. Он руководил перепланировкой и отделкой их нового жилища, а теперь несколько раз в неделю консультирует клиентов из дома – и они слишком много времени проводят вместе. В этом и заключается их проблема.

Эш убирает руку с ее плеча и подергивает короткую седую бородку – признак того, что он чувствует себя не в своей тарелке. Возможно, догадывается, о чем она думает. Он встает из-за стола, и Альба, хохоча, заставляет его съесть полную ложку салата. Клемми просит у Элизабет разрешения выйти из-за стола и забирается на колени к отцу. Макс в шутку пинает Чарли под зад, пока они уносят на кухню пустые миски, а потом они с криками мчатся к своим воротцам для крикета. Когда мальчишки убегают, Альба просит добавки десерта и, отпихнув Эша, тихо сидит, сосредоточенно качая головой. Жуя кусочки апельсина и банана, она напевает только что сочиненную песню. Брай замечает, как Элизабет бросает быстрый взгляд на Альбу. Если бы Альба была дочкой Элизабет, та велела бы ей не петь с набитым ртом, но Брай перехватывает ее взгляд и без слов напоминает ей, что они договорились с уважением относиться к чужим методам воспитания детей. Они занимаются этим вот уже двадцать лет: признают, что между ними есть разница, обсуждают ее настолько подробно, насколько это возможно, а затем, как благородные рыцари, опускают мечи и спокойно расходятся.

– Тетя Брай, сюда, маленькая Альба, быстрее! Смотрите – у Ромашки появилась семья!

Клемми стоит у яблони в дальнем конце сада. Альба набирает в грудь воздуха, сжимает кулачки и со всех ног бежит туда. Брай идет за ней следом, чувствуя, как прохладна трава под босыми ногами и как тепло у нее на душе.

«Да, вот оно, – думает она, – вот оно, мое счастье». И чувствует, что вся ее жизнь – это одно радостное мгновение.