Отзывы на книги автора «Эмиль Золя»

Классические произведения для многих читателей являются достаточно спорным предметом обожания в области литературы. Сегодня в них сложно увидеть проблески новых сюжетов, использование не весьма надоевших приёмов и человеку, вгрызающемуся в сущность романа, остаётся лишь всматриваться в дотошность прорисовки образов персонажей, осознавая весомый вклад в современные тексты, словно опору фундамента определённого совершенства. Однако существует другая категория людей, которых завораживает прекрасно написанный слог, формулировки метафор, красота изысканных образов и многие другие вещи, которые невозможно встретить у многих современных авторов, вынужденных искать другие пути для того, чтобы удивить и заставить любить свои попытки называться любимым писателем. Дойдя до уровня понимания постмодернистов я всё же остаюсь ярым приверженцем классических произведений, которые способны обволакивать сутью и не перестают удивлять, несмотря на некоторые схожести однотипных сюжетов. Следует отметить, что данный пример выпадает из этого списка, открывая что-то новое, несмотря на романтизм убийства и поведение героев, созданных автором, которого я читал впервые и не мог остановиться, не прочитав все буквы за день, без перерыва на обед и отвлечения на прочие вещи.

На момент написания рецензии я прочитал уже несколько книг Эмиля Золя и могу сказать, что это произведение лично для меня было идеальным стартом для погружения в цикл и знакомства с писателем, по причине небольшого объема, интереса к тематике и другим рецензиям, где расхваливали тонкую психологию и прелести образов персонажей. Книги из цикла можно читать в любой очередности, несмотря на некоторые нити, объединяющие людей и время событий. В этом произведении главный герой романа Жак Лантье является незапланированным, побочным отпрыском семейного древа «Ругон-Маккаров». Формально он объявлен сыном Жервезы Купо из«Западни». Однако в самой «Западне» у Жервезы имеется только два сына Клод («Творчество») и Этьен («Жерминаль»), плюс дочь Нана («Нана»). Жак у Золя возник внезапно и самым нахальным образом втиснулся к Маккарам, но это всё никак не влияет на понимание данного произведения и других авторских книг.

Ругон-Маккары, книга №17

Следует заметить, что роман является одним из наиболее популярных в серии — к 1972 году он занимал четвёртое место по числу проданных экземпляров среди других произведений цикла о Ругон-Маккарах

Экранизации

"Человек-зверь / La bête humaine" - Франция 1938г.
Человеческое желание / Human Desire - США 1954

Сюжет

Жену начальника почтовой станции Северину Рубо терзают воспоминания о хитроумном преступлении, в котором она поневоле стала соучастницей своего нелюбимого мужа. Полиция так и не нашла виновных, но отныне семейная жизнь становится для молодой женщины совершенно невыносима.

Именно тогда ее внимание привлекает машинист локомотива Жак Лантье. Он хорош собой, не лишен обаяния, выгодно отличается от товарищей по высокооплачиваемой профессии чистым и аскетическим, почти монашеским образом жизни. Он кажется прямой противоположностью мелочному, жестокому и подлому Рубо.

Однако, пытаясь соблазнить Жака, Северина и не подозревает, что играет со смертью. Ведь Лантье – маньяк, из последних сил пытающийся сдержать всепоглощающую жажду убивать красивых женщин... Вопрос лишь в том, сможет ли он остановить своё желание убивать и на какой жертве придёт чувство насыщения данным промыслом.

В романе прослеживается три основных темы:

- Убийство и предрасположенность к нему, включая систему наказания в виде совести и уголовного преступления.

- Политическое настоящее и будущее страны.

- Железнодорожное дело.

Побочными вещами, мелькающими словно деревья за окном несущегося локомотива, могут служить вопросы верности, любви, дружбы и психологии человека.

Данное произведение завораживает слогом, характерами, описанием совершения убийств и муками совести. Автор плетёт крепкую паутину из которой читателю не выбраться, словно маленькому насекомому, оказавшейся в ловушке прелести описаний и всевозможных граней сюжета. Здесь есть что цитировать и чем восторгаться. Этические вопросы понятия нормы, тяга и предрасположенность к убийству, тема франко-прусской войны. Под занавес книги Жак Лантье занимается перевозкой в сторону прусской границы новобранцев и войсковых частей. Здесь символист Золя находит удачный образ Империи, мчащейся к краху. Поезд остается без машиниста, топка раскалена до предела. Неуправляемая машина (Империя) мчится сквозь пространство (время) к неизбежной катастрофе (поражению в войне). При этом ничего не ведающие солдаты (народ) в пьяном угаре орут патриотические песни. Вся Империя вот так, ни о чем не подозревая, скоро размажется в лепешку.

Роман оставляет приятные впечатления и скорее всего, не отвернёт от автора, заставляя сильнее углубляться в различные произведения из цикла, испытывая наслаждение слогом и сутью, в отличии от множества попыток сделать что-либо подобное, современными писателями, создающими прозу. Здесь есть все основные прелести классической литературы и особенные черты, которые делают чтение неповторимым и с трудом создающим повод сравнений с чем-то другим. Эта книга подойдёт любителям докапываться до сути человеческой природы, психологии и взаимодействий между людьми, оставляя приятное послевкусие после прочтения. Рекомендую, как и автора так и само произведение, для тех, кто почему-то до сих пор всё обходил стороной.

"Читайте хорошие книги!" (с)

На платформе ночь уже раскидала свои юбки. Вбегаешь в вагон. Нащупываешь сталь в кармане, и отворяешь дверь в купе. Воткнуть нож в сновидения человека… Каких мотивов это стоит? К черту болтовню. Отыскать родинку на шее и всадить лезвие. Смотреть в глаза женщины, проворачивая нож. Мгновение, и ты ощущаешь теплоту. Она утекает сквозь пальцы, увлажняя ночной шарфик. Судорога сотрясает тело. Боль пронизывает лицо, выбивая из него хрип и слезы. В последний раз она тянет руку вверх, а ты вдавливаешь нож глубже.

Роман настолько хорош, что не хотелось его дочитывать. Я перекручивал эпизоды, сохранял страницы и делал кучу заметок о женщине, убийстве и развитии персонажей. Здесь по-настоящему ощущается, что бытие и есть изменение. Мне жаль только одного. Надо было читать книгу в поезде. Ведь ключевое в романе - стук колес и запах железной дороги…

Открываем первую страницу, читаем про мужчину и тут же видим детали. До чего просто рисуется тупик идей и скука:

В комнате была невыносимая жара {...} Он смотрел из окна высокого дома, последнего с правой стороны Амстердамского тупика.

Далее, одним штрихом идет переплетение персонажа с числом и безвыходностью:

Комната тетушки Виктории помещалась на пятом этаже, и окно, прорубленное в чердачной крыше.

Важный нюанс первого листа – тройка, которую, после невероятных раздумий, я все-таки связываю с его супругой:

Внизу, прямо под окном, на обширной территории станции, разбегались веером три двойных рельсовых пути {...} Перед станционными постройками стояли три будки стрелочников.

Ну и предвестие:

Вдруг завеса из клубов дыма и пара разорвалась, промелькнули один мимо другого два поезда.

Представьте, что дверь раскрывается и в комнату входит Северина. Разбавляя собой духоту и ревностные шаги супруга. Она молода и на 15 лет младше мужа. Знаете, говорят, в таких женщинах есть природный шарм, который позволяет им быть малость ленивыми. Первая фраза жены – "Вот и я" (что забавно звучит, после вопроса соседа в разговоре с мужем). На пальце девушки – перстень в виде змейки с рубиновой головкой. Собственно, как часто это бывает, из-за кольца и просыпается зло. Семейная идиллия, которая длилась без малого три года, переходит на новую ступень. Напряжение нарастает. И Рубо, случайно уличив жену во лжи, поскольку та совсем уж не умела врать (хотя, сэр, вы наверняка оцените старания), начинает её избивать. Нарисован эпизод ярко, в духе триллера. Уровень вовлеченности зашкаливает. В очередной раз задумываешься, что любовь и ненависть – две дырки на одном рукаве.

Но главный персонаж романа совсем другой молодой человек. Досье таких скрытных парней всегда отличается двумя вещами. Во-первых, оно скучное. Во-вторых, папка слишком тонкая, чтобы я мог официально назвать это досье. Машинист Жак Лантье и его локомотив - Лизон. Имя у поезда? Да, весьма прозаично, а местами и вовсе элегантно. Эмиль наделяет груду железа повадками человека. Персонификация в романе особо красива. У Лизон жалобный вопль, с которым она мчится по снежному ковру, напрягая бедра. И как любимая женщина, разумеется, всегда оставляет следы – шрамы во времени.

Если Лизон сравнима с верной француженкой, то Жака можно ассоциировать с Халком. Прелести попсовой культуры - сделай отсылку на глянец и сразу понятно, кто есть злодей. Формально “Халк” — это Жак, что становится ясно на его странице. Но здесь такая тонкая авторская игра, которая чем-то напоминает набоковские временные ярлыки из книги "Король, дама, валет" . Амплуа “Халка” летает от одного персонажа к другому, раскрывая характеры героев ярче. Оно дополняет образы, становится их неотъемлемой частью и функцией. И как ироничный итог, читатель следит за сюжетом, где человечнее всех оказывается поезд. Да, наверное, Лизон здесь по-настоящему жаль.

А что есть роль “Зверя”? Жак испытывает тягу убивать… женщин. Каждый раз, при уединении с девушкой, он хочет её придушить. Без каких-либо социальных и профессиональных мотивов. Прижать её к стенке и сдавить шею, наблюдать, как набухают вены на бледной коже, как губы хватаются за воздух. А цель одна - забрать чужую жизнь, чтобы насытить свою. Именно этот инстинкт и делает досье Жака таким тонким. Он затворник, который минимизировал болтовню с француженками. Аскетик, наделивший груду металла женскими повадками. Печально и романтично.

Но в книге не все люди с психическим расстройством. Дьявола в себе находят и остальные персонажи. Разница лишь в том, что в глазах Жака “зверь” иррационален и бесконтролен. А в образе Флоры, Северины, Рубо и другой толпы - он сознательно царапает когтями изнутри. Это амплуа можно обозвать… послевкусием от людских пороков. Ревность, тщеславие, похоть… Потому в названии романа нет точки или запятой, а лишь простое тире. Идея сама по себе шикарна. Словно человек сходится в борьбе против зверя, а железнодорожные пути символ нескончаемости и тленности под снежным покрывалом. Так Смит встречал Нео с фразой - ведь нам уже известно, кто сегодня выйдет победителем.

Что по итогу.
История цепляет манерой писателя. Изучать его было чертовски приятно. Описание людей за окном поезда, стук колес Лизель, вынужденная остановка в снегах и любовное переплетение Жака и Северины - заставляли перечитывать страницы и делиться ими с девушкой. В 1888-ом году Эмиль создал сюжет, который в удовольствие читать в 2020-ом. Это ли не круто? Отдельного упоминания достойно расследование убийства, где “Человек-зверь” выступает свидетелем. Сам же роман вбирает в себя ноты трагедии, триллера и детектива. При этом в нем нет статистов и пустых макушек.

В беседе о книге Эмиля задумываешься над мыслью, что человека постоянно тянет возводить свои миры на чужих трагедиях. Это путь в тупик, напоминающий великолепную цитату Сэлинджера - Жизнь еще продолжалась, но судьба уже кончилась.

На платформе ночь уже раскидала свои юбки. Вбегаешь в вагон. Нащупываешь сталь в кармане, и отворяешь дверь в купе. Воткнуть нож в сновидения человека… Каких мотивов это стоит? К черту болтовню. Отыскать родинку на шее и всадить лезвие. Смотреть в глаза женщины, проворачивая нож. Мгновение, и ты ощущаешь теплоту. Она утекает сквозь пальцы, увлажняя ночной шарфик. Судорога сотрясает тело. Боль пронизывает лицо, выбивая из него хрип и слезы. В последний раз она тянет руку вверх, а ты вдавливаешь нож глубже.

Роман настолько хорош, что не хотелось его дочитывать. Я перекручивал эпизоды, сохранял страницы и делал кучу заметок о женщине, убийстве и развитии персонажей. Здесь по-настоящему ощущается, что бытие и есть изменение. Мне жаль только одного. Надо было читать книгу в поезде. Ведь ключевое в романе - стук колес и запах железной дороги…

Открываем первую страницу, читаем про мужчину и тут же видим детали. До чего просто рисуется тупик идей и скука:

В комнате была невыносимая жара {...} Он смотрел из окна высокого дома, последнего с правой стороны Амстердамского тупика.

Далее, одним штрихом идет переплетение персонажа с числом и безвыходностью:

Комната тетушки Виктории помещалась на пятом этаже, и окно, прорубленное в чердачной крыше.

Важный нюанс первого листа – тройка, которую, после невероятных раздумий, я все-таки связываю с его супругой:

Внизу, прямо под окном, на обширной территории станции, разбегались веером три двойных рельсовых пути {...} Перед станционными постройками стояли три будки стрелочников.

Ну и предвестие:

Вдруг завеса из клубов дыма и пара разорвалась, промелькнули один мимо другого два поезда.

Представьте, что дверь раскрывается и в комнату входит Северина. Разбавляя собой духоту и ревностные шаги супруга. Она молода и на 15 лет младше мужа. Знаете, говорят, в таких женщинах есть природный шарм, который позволяет им быть малость ленивыми. Первая фраза жены – "Вот и я" (что забавно звучит, после вопроса соседа в разговоре с мужем). На пальце девушки – перстень в виде змейки с рубиновой головкой. Собственно, как часто это бывает, из-за кольца и просыпается зло. Семейная идиллия, которая длилась без малого три года, переходит на новую ступень. Напряжение нарастает. И Рубо, случайно уличив жену во лжи, поскольку та совсем уж не умела врать (хотя, сэр, вы наверняка оцените старания), начинает её избивать. Нарисован эпизод ярко, в духе триллера. Уровень вовлеченности зашкаливает. В очередной раз задумываешься, что любовь и ненависть – две дырки на одном рукаве.

Но главный персонаж романа совсем другой молодой человек. Досье таких скрытных парней всегда отличается двумя вещами. Во-первых, оно скучное. Во-вторых, папка слишком тонкая, чтобы я мог официально назвать это досье. Машинист Жак Лантье и его локомотив - Лизон. Имя у поезда? Да, весьма прозаично, а местами и вовсе элегантно. Эмиль наделяет груду железа повадками человека. Персонификация в романе особо красива. У Лизон жалобный вопль, с которым она мчится по снежному ковру, напрягая бедра. И как любимая женщина, разумеется, всегда оставляет следы – шрамы во времени.

Если Лизон сравнима с верной француженкой, то Жака можно ассоциировать с Халком. Прелести попсовой культуры - сделай отсылку на глянец и сразу понятно, кто есть злодей. Формально “Халк” — это Жак, что становится ясно на его странице. Но здесь такая тонкая авторская игра, которая чем-то напоминает набоковские временные ярлыки из книги "Король, дама, валет" . Амплуа “Халка” летает от одного персонажа к другому, раскрывая характеры героев ярче. Оно дополняет образы, становится их неотъемлемой частью и функцией. И как ироничный итог, читатель следит за сюжетом, где человечнее всех оказывается поезд. Да, наверное, Лизон здесь по-настоящему жаль.

А что есть роль “Зверя”? Жак испытывает тягу убивать… женщин. Каждый раз, при уединении с девушкой, он хочет её придушить. Без каких-либо социальных и профессиональных мотивов. Прижать её к стенке и сдавить шею, наблюдать, как набухают вены на бледной коже, как губы хватаются за воздух. А цель одна - забрать чужую жизнь, чтобы насытить свою. Именно этот инстинкт и делает досье Жака таким тонким. Он затворник, который минимизировал болтовню с француженками. Аскетик, наделивший груду металла женскими повадками. Печально и романтично.

Но в книге не все люди с психическим расстройством. Дьявола в себе находят и остальные персонажи. Разница лишь в том, что в глазах Жака “зверь” иррационален и бесконтролен. А в образе Флоры, Северины, Рубо и другой толпы - он сознательно царапает когтями изнутри. Это амплуа можно обозвать… послевкусием от людских пороков. Ревность, тщеславие, похоть… Потому в названии романа нет точки или запятой, а лишь простое тире. Идея сама по себе шикарна. Словно человек сходится в борьбе против зверя, а железнодорожные пути символ нескончаемости и тленности под снежным покрывалом. Так Смит встречал Нео с фразой - ведь нам уже известно, кто сегодня выйдет победителем.

Что по итогу.
История цепляет манерой писателя. Изучать его было чертовски приятно. Описание людей за окном поезда, стук колес Лизель, вынужденная остановка в снегах и любовное переплетение Жака и Северины - заставляли перечитывать страницы и делиться ими с девушкой. В 1888-ом году Эмиль создал сюжет, который в удовольствие читать в 2020-ом. Это ли не круто? Отдельного упоминания достойно расследование убийства, где “Человек-зверь” выступает свидетелем. Сам же роман вбирает в себя ноты трагедии, триллера и детектива. При этом в нем нет статистов и пустых макушек.

В беседе о книге Эмиля задумываешься над мыслью, что человека постоянно тянет возводить свои миры на чужих трагедиях. Это путь в тупик, напоминающий великолепную цитату Сэлинджера - Жизнь еще продолжалась, но судьба уже кончилась.

Пять лет назад, когда по нелегким нуждам филфака мне пришлось прочитать "Жерминаль", я была просто убита наповал. Сбита с ног и протащена по земле несколько километров. Не припомню больше такого, чтоб язык какого-то другого писателя так же покорил меня - с первого абзаца и до конца. Нет, Пруст не в счет, он не выдержал марафон и сдался под конец. Решив, что время пришло, я скачала все озвученные книги "Ругон-Маккаров".
Самая первая, "Карьера Ругонов" восхитительна. Не знаю, перечитай я сейчас "Жерминаль", смогли бы они соперничать или нет, но этот стиль, способный несколько страниц описывать не просто пейзаж - элемент пейзажа! - деталь одежды или блюдо, и так, что не устанешь от этого описания... Восхитительно. Автор как-то умудряется выхватить незаметный элемент бытия и возвести в абсолют прекрасного О_о Как ему это удается, черт побери? Почему я не знала его в 15 лет? Это же была моя персональная термоядерная философия в тот период. Хотя у Золя тоже хватает подросткового максимализма, сейчас все эти вздохи и бури чувств кажутся слегка надуманными. Но я не стала зацикливаться на драме Сильвера и Мьетты. В конце-то концов меня главным образом интересовала история "проклятого семейства" х) В принципе, первую книгу можно рассматривать как прелюдию к эпопее. В конце концов, быстрая и схематичная манера повествования к этому располагает. Но мне такое как раз очень нравится. Одна плохо - в аудиоверсии совершенно не успеваешь запомнить, кто кому приходится. Надо будет найти их генеалогическое древо)))

С этой книгой проводила время на свежем воздухе, гуляя по улочкам своего района. Иногда в солнечную погоду, а иногда и в дождливую. И примерно такие же события разворачивались на страницах романа. У героев бывали и яркие деньки, и не очень.

Я же продолжаю и дальше своё знакомство с французской классикой. Роман Золя начала слушать немного раньше, чем Бальзака. Понравился он мне намного больше, а это однозначная победа. Несмотря на то, что их сравнивать совершенно нельзя, но цель у меня пока другая, поэтому разрешаю себе радоваться.

История повествует о жизни типичной женщины среднего класса того времени, которой легко скатиться в самые низы общества, сделав несколько необдуманных шагов. Автор умело лавирует по скрытым улочкам Парижа, чтобы реалистично показать жизнь рабочего класса.

От этого реализма становится тошно до боли в зубах. Настолько вниз скатывается главная героиня. Сначала она жизнерадостная, трудолюбивая и любящая девушка, которая изо всех сил стремится к своей маленькой мечте — открыть собственную прачечную. А в следующий миг уже сломленная, опустошённая и готовая на всё женщина, с единственным желанием — выжить.

В какой-то момент словила себя на мысли, что оказалась в свинарнике, где тебя каждый хочет подставить. В романе второстепенные персонажи играют не последнюю роль, они создают среду, в которой постепенно растворяется Жервеза. Она становится частью обстановки, куда её отправила судьба, и уже не в состоянии бороться с обстоятельствами, смиренно принимает бремя жизни и оставляет всё на волю случая.

Золя отлично показывает зависимость женщин от мужчин. Когда они были вынуждены мириться с пьянками и побоями, чтобы банально выжить. Роман очень драматичный и динамичный, герои яркие и интересные. Автор красиво и откровенно рисует портреты обычных людей, показывая грязную изнанку без стеснения и прикрас.

И все же его брало сомнение, страшила эта Ворейская шахта, расположившаяся посреди голой низины, утопавшая во тьме. А ледяной ветер все не стихал, — наоборот, как будто усиливался с каждым порывом, словно несся из беспредельных просторов. Ни малейшего проблеска зари в мертвом небе, только языки пламени над домнами и огни коксовых батарей окрашивали тьму, не освещая того, что таилось в ней. А шахта, распластавшаяся в ложбине, как хищный зверь, припала к земле, и слышалось только ее тяжелое, протяжное сопенье: зверь сожрал так много человеческого мяса, что ему трудно было дышать.

Перечитав почти двадцать лет спустя одно из самых известных произведений Золя, я пожалела, что в те годы не вела никаких читательских дневников. Было бы любопытно сравнить свои нынешние и тогдашние впечатления. Хотя сам факт того, что я очегь хорошо помнила некоторые сцены романа, особенно финальные, уже о многом говорит. Но вот даже помня и сюжет, и развязку, читать легче не стало, это действительно очень мрачное, тяжёлое произведение о нищете, каторжном труде и безысходности. И, если Золя, судя по названию, считал, что в будущем всё может измениться, то я из своего 21 века, видевшая уже к чему может привести революция народ и страну, настроена гораздо более скептически. В социализм я не верю, плевать, как называется строй, правящая верхушка всё равно всегда представляет из себя примерно одно и то же, а дорвавшиеся до власти бывшие угнетённые довольно быстро сами превращаются либо в тиранов и угнетателей, либо в их преданных последователей. Так что спустя более ста пятидесяти лет воз по сути ныне там, в более развитых странах, конечно, условия труда улучшились, но пропасть между богатым избранным меньшинством и бедным большинством всё также огромна.

Золя в своём романе решил показать тяжёлую участь рабочего класса на примере населения одного угледобывающего посёлка и его жителей. Семейства шахтёров из поколения в поколение служит Компании, оставляя в шахтах здоровье, а зачастую и жизнь, и получая за это по сути копейки, которых едва хватает на хлеб в прямом смысле слова. Естественно, что при такой жизни среди шахтёров процветают пьянство и разврат, ведь это единственные доступные им удовольствия. С ранних лет дети идут на тяжёлую работу, чтобы приносить домой копейку, и начинают кувыркаться друг с другом, беря пример с взрослых, кучность проживания делает интимную жизнь не такой уж интимной, а потому не иметь в пятнадцать лет любовника невозможно. Вполне нормально нажить к восемнадцати одного, а то и парочку внебрачных детей, а потом уж и пожениться, никто не видит в этом чего-то особенного.

В центре сюжета такая же вот обычная семья Маэ: дед, еле переставляющий ноги, но всё ещё работающий, отец, мать и семеро детей, трое из которых семнадцати, пятнадцати и одиннадцати лет уже работают под землёй, остальные ещё слишком малы для этого. Живут впритык, питаясь в основном овощным супом, лишь по большим праздником видя на столе мясо. Но даже это вскоре станет им недоступно, в стране кризис, прибыли Компании падают, а значит нужно что-то делать и выкручиваться, и, естественно, они пытаются сделать это за счёт бесправных рабочих, вводя бесконечные штрафы за всё и вся и урезая им заработную плату всеми возможными и невозможными способами. И вот в это неспокойное время в посёлке появляется новый человек - Этьен Лантье, один из представителей многочисленного семейства Ругон-Маккаров, выросший в Париже, более образованный, прежде работавший на железной дороге, но уволенный из-за конфликта с начальством. Устав скитаться голодным по дорогам Франции, он решает ненадолго здесь задержаться, поработав какое-то время в шахтах.

Работа его ужаснула, условия просто адские, оплата скудная, зато возобновляется его интерес к рабочему движению и Интернационалу, он начинает плотно общаться с местным неблагонадёжным Раснером и сбежавшим из России анархистом Сувариным, много читает по теме и, когда доведённые до отчаяния рабочие начинают забастовку, становится их лидером. Золя рисует страшные картины, можно было бы подумать, что он гиперболизирует, нагоняет жути атмосферы ради, но, увы, его книга абсолютно реалистична. Писатель во время работы над ней лично общался со многими шахтёрами, выезжал в такие вот посёлки, изучал огромное количество документов; по итогу составленные им в ходе написания романа заметки и наброски составили два отдельных тома, хранящихся в Парижской библиотеке. Правда, как обычно, страшнее любого вымысла... Ближе к финалу у меня возникли стойкие ассоциации с другим знаменитым романом на тему нищеты и бесправности, написанным и в другом веке, и в совсем другой стране, но, выражаясь современным сленгом, вайбы от них очень схожие. Я сейчас говорю о "Гроздьях гнева" Стейнбека, что снова возвращает меня к мысли о том, что прогресс у нас, у людей, идёт только в технической сфере...

Понравилось мне ещё то, что автор, явно критикую одних и сочувствуя другим, не создаёт чёрно-белых персонажей. Люди существа сложные, особенно если соизволить хоть немного к ним приглядеться. А потому искренне страдает управляющий, поставленный компанией, мало того, что забастовка, в которой его запросто могут сделать крайним, так ещё и любимая жена та ещё потаск@шка, заведшая шашни прям у него под носом с его же собственным племянником. Показателен образ благодушных респектабельных Грегуаров, что живут процентами со своего пая в шахтах, он не злые и не жестокие, они охотно собирают тёплые вещи для нуждающихся, но они максимально далеки от реальности и искренне произносят, когда не первый месяц бастующие мужчины и женщины доведённые, истощённые, озлобленные требуют хлеба: "Конечно, они, в сущности, не злые. Покричат, покричат и пойдут домой ужинать. Аппетит себе нагуляют." Они не в состоянии представить, что ужинать тем нечем, причём не первый день. Вот почему я всегда за то, чтобы любые проблемы освещались, чтобы о них говорили, писали книги и снимали фильмы, чтобы взрослые люди не могли жить в розовых очках и считать, что если их это напрямую не касается, то такого и быть-то не может.

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что несмотря на всё, что я писала выше, эта книга не какой-нибудь политический памфлет в сухих фразах и фактах обличающий власть имущих, это в первую очередь великолепное литературное произведение, написанное восхитительным языком мастера слова, характеры на его страницах не картонки, выполняющие свои функции, а живые дышащие люди с плотью и кровью, а значит, несмотря ни на что, они будут влюбляться, ругаться, сплетничать о соседях и им же приходить на выручку в трудную минуту, будут заводить детей и хоронить умерших, танцевать на праздниках и кидаться с кулаками на обидчика. Здесь вам и любовный многоугольник с драмой совсем ещё девочки, которую слишком рано вынудили стать взрослой женщиной, ревность, кипящая в крови и толкающая на преступление, обман и разврат, что одинаков и в лачуге, и в особняке, разница лишь в качестве простыней. Сюжет не стоит на месте и читается этот кирпичик крайне увлекательно, но его, как и моего любимого Достоевского, нельзя читать в подавленном состоянии, может сильно его усугубить, а так крайне советую - это действительно Бессмертная Классика!

Вытянувшись на боку, люди изо всех сил били обушком, одержимые одной-единственной мыслью — выдать на-гора как можно больше угля. Ожесточенная, тяжкая борьба за скудный заработок все заслоняла. Они не чувствовали, что кругом струится вода, что от сырости у них пухнут ноги, что все тело сводит судорога — в таком неудобном положении приходится работать; не замечали духоты и мрака, из-за которых они чахли, словно растения, вынесенные в подвал. Проходил один час за другим, и чем дальше, тем более спертым становился воздух, — от жара, от копоти шахтерских лиц, от дыхания людей, от удушливой пелены рудничного газа, словно паутиной заволакивающего глаза; только ночью вентиляция проветривала подземные ходы, а теперь, в глубине кротовых нор, прорытых в толще каменных недр, задыхаясь, все в поту, стекавшем по разгоряченной груди, углекопы били и били обушками.

Бог мой, какая жалкая участь! Проработать пятьдесят лет и ходить с протянутой рукой! Считаться лучшей прачкой на улице Гут-д’Ор и очутиться на панели! Они долго смотрели друг на друга. Затем, ничего не говоря, пошли каждый своей дорогой, подгоняемые вьюгой.

Если вы давно читаете мои рецензии, то, думаю, уже в курсе, что Золя мой любимый зарубежный классик, у которого я готова читать все без разбора. Поэтому, чтобы каждый раз не выбирать, я решила идти по порядку по его самому известному циклу "Ругон- Маккары", и вот наконец я добралась до особенного для меня романа. Особенного, потому что когда-то давно именно с него началась моя любовь к этому французскому писателю. В университете у меня был курс зарубежной литературы, который я хоть и очень любила, но читала при этом выборочно, на все элементарно не хватало времени в веселые студенческие годы. Заданную же нам "Жерминаль" решила на пробу полистать и провалилась в увесистый томик, даже ни разу не расстроившись, когда обнаружила, что читаю не заданное произведение, которое в сборнике шло вторым, а роман из того же цикла под названием "Западня". И вот в моем чтении цикла по порядку я добралась и до него, перечитала с удовольствием, впечатлило меня не меньше, единственное, что теперь я знала, чего ждать от автора.

Париж середины 19 века мог поразить своими дворцами, музеями, садами и роскошной жизнью власть имущих, но Золя в отличие от многих его современников-романистов обратил свой взгляд в другую сторону, в сторону нищих квартир многоэтажных домов и грязных кабачков, обитатели которых вынуждены были не жить, а выживать. За это на него, можно сказать, уже традиционно обрушилась критика всех тех, кто считал, что писать о таком моветон. Но, думается мне, Золя уже привык, что чуть ли не каждый его роман поднимает волну возмущений у тех, кто не готов смотреть в глаза неприглядной правде жизни, а предпочитает носить розовые очки.

Жервеза Маккар, двадцатидвухлетняя прачка попала в Париж по воле своего любовника - шляпника Лантье, что получил небольшое наследство и решил ехать покорять столицу, взяв с собой подружку и двоих нажитых с ней детей, старшему из которых, кстати, уже 8 лет. Это на заметку тем, кто с пеной у рта орет про нынешнюю испорченную молодежь и раньше такого не было. Так вот, Лантье, будучи по натуре своей лентяем, бабником и гулякой, наследство проматывает в момент, а все его грандиозные планы он готов воплощать лишь в своей голове, ну уж никак не прикладывая к этому хоть каких-то усилий. Поэтому он, пока Жервеза ушла стирать белье, быстренько собрал вещи и переехал к новой любовнице, а девушка осталась посреди огромного города с двумя маленькими детьми и без гроша в кармане.

Но она не опускает рук, а начинает пахать как проклятая, чтобы выжить, потихоньку ее жизнь кажется налаживается, она выходит замуж, рожает дочь, становится хозяйкой собственной прачечной. Но все снова летит в тартарары, ведь рабочего человека всегда поджидает змей-искуситель в виде граненного стакана, и вот Купо, тот самый новый муж, ярый противник пьянки поначалу, вскоре не видит уже ничего плохого в том, чтобы после работы порадовать себя станчиком вина, вино постепенно вытесняется водкой, количество стаканчиков растет в геометрической прогрессии, а работа лишь отвлекает от приятного времяпрепровождения с приятелями. Потихоньку пропивается нажитое и отложенное, долги отбирают прачечную жены, а сама она, не видя ради чего теперь стоит лезть из кожи вон, раз все равно итог один, опускается все ниже и ниже на самое социальное дно, теряя человеческий облик.

Несмотря ни на что, я не могла не симпатизировать главной героине. Даже, когда она превратилась в нищую пьянчужку, в ней оставалась доброта, всю жизнь она сочувствовала обиженным и несчастным, то взяв в дом бездомную кошку, то забрав к себе престарелую свекровь, хотя у последней еще и две вполне состоятельные дочери имелись, но лишь невестке совесть не позволила откупиться от дряхлеющей старухи жалкой денежной подачкой. Именно Жервеза подкармливала вечно голодного, никому не нужного старичка, что потерял на Крымской войне всех троих сыновей, а работать уже здоровье не позволяет, именно она пыталась вступиться за восьмилетнюю девочку, которую пьянчуга-отец бьет смертным боем, переключившись на нее после того, как насмерть забил ее мать.

Вообще меня в этом романе не столько пьянство пугало, сколько бесправие женщин, что вынуждены свою заработанную копейку отдавать мужу, а вот муж может и оставить семью голодать, отнеся получку в ближайший кабак, а домой принеся лишь колотушки. Мужское ли это дело заниматься всякими пустяками? В доме нет хлеба? Его это не касается. Ему подавай жратву утром и вечером, и все тут!И всем плевать, это норма, не вызывать же полицейского из-за такого пустяка. У судей и без того много хлопот, не станут же они заниматься всякой бабой, до смерти забитой мужем. Да еще и виновата женщина всегда сама, в какой бы ситуации ни оказалась. Уж конечно она виновата, она сама развратила шляпника. Поэтому представительный, употребляющий в меру Лантье мне не менее отвратителен чем допившийся до скотского состояния Купо, еще большой вопрос, кто сильнее виноват в том, что Жервеза все потеряла.*

Хотя и среди женских персонажей есть глубоко мне отвратительный человек, причем это не пьяница и не потаскушка, которых хватает на страницах романа, это добропорядочная сестра Купо, госпожа Лорийе, какая же она мерзкая! Жадная, мелочная, завистливая, готовая удавиться за копейку, даже когда речь идет о собственной матери или брате, способная радоваться лишь чужому горю, такая падаль, что просто слов нет, даже все эти выпивохи (за исключением того садиста, что мучал собственную маленькую дочь) на ее фоне мне казались более приятными людьми.

Страшный роман, сильный, бьющий наотмашь, с головой окунающий в самые неприглядные жизненные ситуации, а главное и самое печальное, что он и поныне актуален, даже в развитых странах пропасть между богатыми и бедными лишь увеличивается, рабочие зачастую горбатятся на заводах за сущие гроши, тут же пропивая и их в дешевых забегаловках и при этом дома устраивая пьяные дебоши и усердно плодя нищету, что пойдет со временем на тот же замкнутый жизненный круг...

— Боже мой! Ведь я не честолюбива, много ли мне надо!.. Все, что я хочу, это работать спокойно, всегда иметь кусок хлеба да чистенький уголок для жилья… ну кровать, стол, два стула — только и всего. А еще мне хотелось бы вырастить ребят, чтобы они стали порядочными людьми, если это возможно… И последняя мечта: чтобы меня больше не били, если я еще когда-нибудь выйду замуж; нет, я не хочу, чтобы меня били… Вот и все. Понимаете? Вот и все…

* в этом абзаце курсивом идут цитаты
P.S.: Мои рецензии на другие части цикла "Ругон-Маккары":
"Карьера Ругонов"
"Его превосходительство Эжен Ругон"
"Добыча"
"Деньги"
"Мечта"
"Завоевание Плассана"
"Накипь"
"Дамское счастье"
"Проступок аббата Муре"
"Страница любви"
"Чрево Парижа"
"Радость жизни"

Возможно, что в этом своём романе Эмиль Золя превзошёл самого себя. Такого количества прилагательных я наверное ещё не встречал. Взять хоть описание рыбных рядов центрального парижского рынка — что ни рыбу называет нам Золя, то обязательно с одной-двумя, а то и несколькими качественными характеристиками — хоть цветовыми, хоть запаховыми, хоть описывающими форму, размеры или наличие разного рода деталей, но непременно вызывающими слюнотечение и соответствующие образы — зрительные, слуховые, ароматические, вкусовые, осязательные...
И точно такие же картинки рисует нам автор, ведя нас по мясным, овощным и зеленным рядам, таща читателя в птичьи цеха или же на колбасную, сырную и мясную кухню. Это сколько же внимания затрачено Золя, чтобы только суметь разглядеть все эти детали в каждом описываемом им предмете, но ещё и не просто разглядеть, но подобрать соответствующее словцо прилагательного свойства и вставить это словцо в нужное местечко текста, так, чтобы картинка получалась наполненная именно чревными смыслами!

Потому что словечко это — Чрево — выбрано автором вовсе не случайно (и браво переводчикам, выбравшим именно это слово в качестве перевода слова французского, поставленного Золя в название книги). И мы видим и буквально попадаем вовнутрь именно Чрева Парижа — во все эти вороха и буквально возы разного рода жратвы и порой едва не начинаем задыхаться от запахов и едва ли не тонуть во всех этих кучах пищи, еды, жорева, харча...

Но образ этот и термин вовсе не случаен и не конечен в романе, потому что, ведя своего героя по цепочке событий, происшествий, ситуаций и всего прочего, автор постепенно заменяет образ просто чрева Парижа как места, куда стекаются и где перевариваются городом потоки пищи, в Чрево Парижа, в его пищеварительный тракт, в его брюхо, истинным назначением и функцией которого становится прожёвывание и переваривание людей; где люди, составляющие ткани этого Чрева, из обыкновенных милых и простых торговцев и лавочников становятся, возможно сами того не замечая, частью пищеварительного тракта, становятся Обывателями и Мещанами, охотно совершающими всякие уже небогоугодные поступки и творящие разные мелкие и крупные пакости и подлости только потому, чтобы было выгодно им самим, а что там будет с другими людьми — то их уже вовсе не касается. Хотя нет, касается, ибо обитатели этого Чрева Парижа охотно и с удовольствием превращают преследование нашего главного героя в зрелище и с азартом досматривают этот зрелищный акт до самого конца. А потом спокойно возвращаются к своим мясным, рыбным, сырным, овощным и зеленным делам и рядам, к своим дорогим им объедкам, огрызкам и обсоскам...

Однако кроме чисто описательных богатств этот роман блистает и характерами персонажей. Кого только мы тут не встречаем — обилие образов, иногда изображаемых автором во всём великолепии, но порой просто набрасываемых несколькими скупыми выразительными фразами, опять-таки превращает всю эту парижскую людскую массу в портретную галерею. И портреты эти выполнены мастерски, дополняя портреты типов людей, сделанные Гоголем и Достоевским, Салтыковым-Щедриным и Чеховым, и другими мастерами пера.

Что касается характера нашего главного героя, то конечно этот образ весьма противоречив (тут полностью соглашусь с ari ) — с одной стороны, будучи молодым человеком и оставшись старшим в семье, он ничтоже сумняше берёт на себя заботы и ответственность за младшего брата и с честью выполняет добровольно взятые на себя обязательства; но затем ведёт себя подобно романтическому и мечтательному юноше-идеалисту, не умея ни жить самостоятельно, ни работать толком, ни организовать какие-то революционно-бунтарские группы и события. И даже весь его каторжанский опыт нисколько не сбивает с него этого романтико-идеалистического ореола, и потому тот исход, который создаёт для своего героя Эмиль Золя, закономерен и неизбежен.

Ругон-Маккары 13

Вообще, французская классика - это единственная явная соперница моих любимых англичан. Если кто-то когда-то спихнет их с пьедестала, то это будут наследники Наполеона, и никто другой)

Давным-давно, после первого знакомства с Золя, я себе пообещала осилить "Ругон-Маккары". Но или злая судьба, или какие-то очередные выпускные/вступительные экзамены - какое-то из этих бедствий мне помешало, и Золя остался где-то между планами и воспоминаниями...

Поэтому в рамках флешмоба я схватилась за "Западню" радостно и цепко - и так уже лет 5 точно откладывала, сколько можно, в конце концов?

Вторая половина 19-го века в Париже - время беспробудного пьянства, несбывшихся мечтаний и поруганных планов на будущее. Жервеза, брошенная мужем с двумя детьми, умудряется устоять на ногах. Но судьба никогда не ошибается - с отсрочкой в 20 лет она все-таки низвергнет Жервезу в нищету, но сделает это с особым садизмом. Чем выше поднимешься, тем больнее падать. Жервезе предстоит пройти путь от брошенной жены до успешной собственницы прачечной. Но обратный путь, с высот признания и успеха, намного красочнее покорения вершин - первые долги, первая рюмка водки, первый скандал с мужем, первый тайный поход в ломбард... Очень яркая история жизненного краха, в котором не виновен никто, кроме главного героя.

Маст хэв, маст рид. И вообще, Золя самое место в школьной программе. В профилактических целях, так-с сказать.

Р.S. Кстати, а Нана - та самая? Я правильно поняла?

До Апокалипсиса осталось 16/26 книг

Безумно тяжелая и безысходная история. И тем более страшно читать, когда понимаешь, что это - омерзительная, неприглядная правда. Вот и в наше время, в нашей стране такого очень много. Бытовое пьянство, переходящее в хронический алкоголизм. Кого сейчас этим удивишь?

Мощь таланта Золя в том, что он описал это подробно, выпукло, ярко и беспощадно, заставив читателя содрогаться от возмущения и омерзения. Разве кто-то не знает, что пить нельзя? Да нет, и Жервеза, и Купо знают очень хорошо - примеров у них перед глазами великое множество. Вначале они действительно чураются алкоголя, как чумы. А потом... Вполне нормальное, дружное семейство превращается в стадо даже не свиней, а просто каких-то недо-существ - нищенская жизнь, в грязи и вони, с драками, бранью и постоянным голодом. Но на выпивку они находят всегда. И это те люди, которые в начале романа такие чистые, работящие, любящие??

Автор несколько раз пытается оправдать героиню. Мол, она не виновата, это все обстоятельства, это такая жизнь. Но само же повествование убеждает в обратном - никто не виноват в падении героев, кроме них самих. Да, алкоголики - больные люди. Но если все они спиваются добровольно, при чем тут какие-то обстоятельства? Жервеза и Купо тупо и безвольно плывут по течению. По идее, их должно быть жалко, но мне вот не жалко нисколько. У Жервезы было много возможностей вернуться к нормальной жизни, а она предпочла алкоголь. И Купо, и Шкварка-Биби, и Соленая пасть - все они конченые люди. За что им сочувствовать? За то, что они друг друга и самих себя подталкивают в грязь?

Может быть, эгоистично так рассуждать. Но я не понимаю, как человек может пить, превращая себя в ничтожество? И еще при этом куражиться, оправдываться, до последнего делать вид, что все в порядке? И такие люди, как Гуже и его мать, и Лалли, чудом оказавшиеся в этом гадюшнике, даже они не могут служить примером. Они являются лишь предметом насмешек и ненависти - инородные существа, которые не хотят пить, не хотят валяться в грязи. Жервеза, в отличие от Купо, это понимает. Но - не поддается благотворному влиянию. И вот так, медленно, но верно, шаг за шагом, до самого дна...

Золя люблю и ненавижу. За грязь, за отвращение, за безнадежность, за несбывшиеся надежды. За ужасающую правду.

Всем любителям выпить очень рекомендуется.