Поначалу «мой адвокат», как она его называла, особого неудовольствия у неё не вызывал, однако через несколько месяцев надоел. Он раздражал её мягкостью и учтивостью, светскими манерами, благовоспитанностью, плохо скрываемым презрением ко всему низкому и подлому, и в особенности неизменным, неистощимым терпением. Её весьма огорчало, что он не был весельчаком и наотрез отказывался водить её в славные местечки, где царит веселье без предрассудков. Чтобы развлечься, Жюльетта начала сорить деньгами. И по мере того как росли её амбиции и умножались жертвы любовника, возрастала её неприязнь к нему.

Она сделала его несчастнейшим из людей и обращалась с ним, как с собакой, причём не из врождённой зловредности, а намеренно, из принципа. Она была убеждена, что чем больше огорчений причиняет, чем больше зла приносит, тем сильнее её любят.

Жюльетта не была злой и очень жалела себя. Она мечтала, чтобы её любили какой-то особенной любовью, и даже чувствовала, как именно, но объяснить не могла. Для своих любовников она была лишь игрушкой или предметом роскоши, понимала это и, поскольку пренебрежение было ей невыносимо, приходила в ярость. Ей хотелось, чтобы возлюбленный был ей предан и многим для неё жертвовал, чтобы он опускался до её уровня, а не стремился поднять до своего. Но она уже отчаялась встретить такого человека.

Безумные траты Ноэля оставляли её холодной как лёд; она полагала, что он весьма богат, а саму её, как это ни странно, деньги занимали мало, хотя алчность была ей не чужда. Возможно, Ноэль покорил бы её, если бы прямо, без обиняков раскрыл ей глаза на своё положение; потерял же её он из-за своей сдержанности и даже скрытности, поскольку никогда не упоминал о жертвах, на которые шёл ради неё.

Он её обожал. До рокового дня их встречи Ноэль жил целомудренно. Первая страсть выжгла его, и после этой катастрофы уцелела одна лишь оболочка. Остались четыре стены, но внутри дом весь выгорел. У всякого героя есть уязвимое место: Ахилл погиб, поражённый в пяту; даже у самого искусного воина в броне есть изъяны.

Ноэль покорился Жюльетте и шёл на бесчисленные уступки. Этот образцовый молодой человек, адвокат с незапятнанной репутацией, этот суровый моралист спустил на неё за четыре года не только своё состояние, но и состояние г-жи Жерди.

Он любил Жюльетту неистово, безрассудно, безмерно, слепо. При ней он забывал осторожность и все говорил напрямик. У неё в будуаре он сбрасывал маску привычной осторожности, и тут все его недостатки выступали наружу. Ему так нравилось быть перед нею робким и податливым, что он и не пытался бороться. Она стала его владычицей. Иногда он пробовал сопротивляться её безумным прихотям, но она сгибала его, словно ивовый прут. Он чувствовал, что под взглядом чёрных глаз этой девчонки его решимость тает быстрее, чем снег под апрельским солнцем. Она терзала его, но умела и утешить улыбкой, слезами или поцелуем.

Временами, когда он находился вдали от обольстительницы, к нему возвращался рассудок, и в минуты просветления он говорил себе: «Она не любит меня, она мною играет!» Однако верность пустила у него в сердце столь глубокие корни, что вырвать их он не мог. Ноэль безмерно ревновал, но удерживался от напрасных проявлений этого чувства. Веские причины сомневаться в верности любовницы бывали у него не раз, и все же ему всегда не хватало смелости высказать открыто свои подозрения. «Если я окажусь прав, – думал он, – придётся либо уйти от неё, либо принимать все как есть». Мысль о том, чтобы бросить Жюльетту, повергала его в ужас; он чувствовал: страсть его столь раболепна, что ради неё он примет любые унижения.

Горничная довольно долго расставляла чайные принадлежности, и Ноэль успел тем временем собраться с мыслями. Он смотрел на Жюльетту, и гнев его улетучивался. Адвокат даже начал спрашивать себя, не слишком ли он был с нею резок.

Когда Шарлотта ушла, он сел рядом с любовницей на диван и обнял её.

– Что-то ты сегодня сердита, – сказал он ласково. – Если я в чем-то и провинился, ты меня уже наказала. Поцелуй меня и помиримся.

Жюльетта раздражённо оттолкнула его и холодно промолвила:

– Оставьте меня. Сколько раз вам повторять: я сегодня плохо себя чувствую.

– Плохо себя чувствуешь, друг мой? Что с тобою? – спросил адвокат. – Хочешь, я пошлю за врачом?

– Не утруждайтесь. Я знаю, что у меня за болезнь: это скука. Вы вовсе не тот врач, который мне нужен.

Ноэль с унылым видом встал и сел за чайный стол напротив любовницы. Его покорность говорила о том, насколько он привык к таким грубым отказам. Жюльетта обходилась с ним дурно, а он все возвращался, словно несчастный пёс, который целыми днями ждёт, когда на его ласки обратят внимание. А ведь он слыл суровым, вспыльчивым, своенравным! И в сущности, это так и было.

– Последние месяцы вы часто говорите, что я вам наскучил, – продолжал он. – Что же мне для вас сделать?

– Ничего.

– Ну, а все-таки?

– У меня теперь не жизнь, а сплошная зевота, – ответила молодая женщина, – и вовсе не по моей вине. Думаете, быть вашей любовницей весело? Да посмотрите вы на себя! Есть ли на свете создание более печальное и унылое, чем вы, более беспокойное, подозрительное, да вдобавок ещё и постыдно ревнивое.

– Вы так встречаете меня, – отважился вставить Ноэль, – что и впрямь пропадёт всякая охота радоваться и откровенничать. К тому же где любовь, там и опасения.

– Хорошенькое дело! Тогда нужно подыскать женщину по себе, по своей мерке, запереть её в подвале и выпускать раз в день, после обеда, на десерт вместе с шампанским – чтобы поразвлечься.

– Лучше бы мне вовсе не приходить, – пробормотал адвокат.

– Ну конечно! А я сиди здесь одна и утешайся сигаркой да какими-то книжонками, от которых только спать хочется! Ну что это за жизнь – торчать безвылазно дома?

– Так живут все порядочные женщины, которых я знаю, – сухо ответил адвокат.

– Благодарю! В таком случае я, по счастью, не отношусь к порядочным женщинам, и мне надоело жить взаперти и любоваться лишь вашей физиономией, словно жене какого-нибудь турка.

– Это вы-то живёте взаперти?

– Разумеется, – продолжала Жюльетта все более едко. – Скажите, вы хоть когда-нибудь приводили сюда своих приятелей? Нет, вы изволите меня прятать. Когда вы предлагали мне пойти прогуляться? Никогда: ваше достоинство может пострадать, если вас увидят вместе со мною. У меня есть карета: часто ли мы в ней катались? Да и то вы опускали занавески. Я выезжаю одна, гуляю одна…

– Старая песня, – прервал Ноэль, которым опять начал овладевать гнев, – без конца одни и те же беспричинные оскорбления. Будто вы не знаете, почему все так.

– Мне прекрасно известно, – гнула своё молодая женщина, – что вы стыдитесь меня. Однако я знаю людей и познатнее вас, которые не стесняются своих любовниц. Вы изволите бояться, что я запятнаю прекрасное имя Жерди, а между тем отпрыски самых знатных фамилий не боятся показаться в ложе в обществе кокоток.

На этот раз к большому удовольствию г-жи Шаффур Ноэль взбесился.

– Хватит упрёков! – воскликнул он, вскочив. – Если я скрываю наши отношения, то лишь потому, что это необходимо. На что вы жалуетесь? Я предоставил вам свободу, и вы пользуетесь ею столь широко, что я понятия не имею о вашем времяпрепровождении. Вы мне пеняете на пустоту, которую я создал вокруг вас? А кто виноват? Разве это мне наскучила покойная и скромная жизнь? Мои друзья могли бы прийти в пристойную зажиточную квартиру, но как я приглашу их сюда? Увидев вашу роскошь, это бесстыдное свидетельство моего безрассудства, они тут же зададут себе вопрос, откуда у меня столько денег?

Я могу содержать любовницу, но у меня нет права швырять на ветер состояние, которое мне не принадлежит. Если завтра станет известно, что вас содержу я, мне конец. Какой клиент доверит свои дела дураку, разорившемуся ради женщины, о которой говорит весь Париж? Я – не аристократ, я не рискую ни прославленным в веках именем, ни громадным состоянием. Я Ноэль Жерди, адвокат, все, что у меня есть, это моя репутация. Она ложна – пусть так. Но какова бы она ни была, я должен её беречь, и я её сберегу.

Жюльетта, знавшая Ноэля как облупленного, решила, что зашла слишком далеко, и принялась его успокаивать.

– Хорошо, хорошо, мой друг. Я не хотела причинить вам боль, – сказала она ласково. – Имейте снисхождение, просто сегодня я что-то очень раздражительна.

Такая перемена пришлась адвокату по душе, и он почти успокоился.

– Своею несправедливостью вы меня просто с ума сводите, – вздохнул он. – Я из сил выбиваюсь, чтобы хоть чем-то порадовать вас! Вы все упрекаете меня за серьёзность, а ведь и двух дней не прошло, как мы с вами так повеселились на карнавале. В тот вторник я резвился, точно студент. Мы ходили в театр, на бал в Оперу, я нарядился в домино, пригласил двух друзей отужинать с нами.

– Да уж, то-то было весело! – произнесла молодая женщина, надув губы.

– По-моему, было.

– Вы так считаете? Не слишком-то вы разборчивы! Мы были на водевиле, верно, но только, как всегда, по отдельности: я одна на галёрке, вы в партере. На балу у вас был такой вид, словно вы на похоронах. За ужином ваши друзья сидели с кислыми физиономиями. Вы велели, чтобы я притворилась, будто едва с вами знакома. Сами же пили как лошадь, а я даже не могла понять, под хмельком вы или нет.

– Это доказывает, – прервал Ноэль, – что никогда нельзя себя принуждать. Поговорим о чем-нибудь другом. – Он прошёлся по комнате и вытащил часы. – Через час, друг мой, я вас покину.

– Разве вы не останетесь?

– Нет. К величайшему сожалению, моя мать серьёзно заболела.

Ноэль выложил на стол и пересчитал деньги, взятые у папаши Табаре.

– Маленькая моя Жюльетта, – произнёс он, – здесь не восемь тысяч, а десять. Вы не увидите меня несколько дней.

– Вы уезжаете из Парижа?

– Нет, но я буду занят делом, которое имеет для меня первостепенную важность. Первостепенную! Если оно удастся, моя милая, наше будущее обеспечено, и ты узнаешь, как я тебя люблю.

– Ох, Ноэль, дорогой, расскажи!

– Не могу.

– Ну, прошу тебя! – воскликнула молодая женщина и, обняв любовника за шею, приподнялась на цыпочки так, что губы их сблизились.

Адвокат поцеловал её, решимость его пошатнулась.

– Нет! – выговорил он наконец. – В самом деле, не могу. Не стану радовать тебя раньше времени. А теперь, дорогая, слушай меня внимательно. Что бы ни произошло – понимаешь? – ни в коем случае не приходи ко мне, как ты имела неосторожность это делать, даже не пиши. Если не послушаешься, сильно навредишь мне. Если вдруг с тобой что-нибудь случится, отправь мне записку с этим старым чудаком Клержо. Я увижусь с ним послезавтра, у него мои векселя.

Жюльетта отступила и шаловливо погрозила Ноэлю пальчиком.

– Значит, ты так-таки ничего мне не скажешь?

– Сегодня нет. Скоро, – отвечал адвокат, смешавшись под взглядом любовницы.

– Вечно какие-то тайны! – воскликнула Жюльетта, раздосадованная, что её нежность оказалась бессильна.

– Клянусь, это в последний раз.

– Ноэль, голубчик, – снова, уже серьёзно, принялась убеждать молодая женщина, – ты что-то от меня скрываешь. Ты же знаешь, я тебя насквозь вижу, последнее время ты сам не свой. Ты очень переменился.

– Клянусь тебе…

– Не нужно клясться, все равно не поверю. Только предупреждаю: никаких фокусов, я сумею за себя постоять.

Адвокат явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Да ведь дело может и не выгореть, – пробормотал он.

– Хватит! – прервала его Жюльетта. – Все будет по-твоему, обещаю. А теперь, сударь, поцелуйте меня, я собираюсь лечь.

Не успел Ноэль уйти, как Шарлотта уже сидела на диване подле хозяйки. Останься адвокат за дверью, он услышал бы, как Жюльетта говорит:

– Нет, я решительно не намерена больше его терпеть. До чего несносен! Ах, если бы он не нагонял на меня такого страху, я бросила бы его. Но он способен меня убить!

Горничная пыталась защищать Ноэля, но тщетно: молодая женщина, ничего не слушая, продолжала:

– Почему я так редко его вижу, что он затевает? С какой стати он исчез на целую неделю? Это подозрительно. Уж не собрался ли он случаем жениться? Ах, если бы знать! Ты опостылел мне, мой милый, и в одно прекрасное утро я тебя брошу, но не потерплю, чтобы ты оставил меня первый. Неужели он женится? Этого я не вынесу. Нужно бы разведать…

Однако Ноэль не подслушивал за дверью. Он выскочил на Провансальскую улицу, добрался до дому и вошёл тем же путём, что и выходил, – через бывший каретный сарай. Не пробыл он у себя в кабинете и пяти минут, как в дверь постучали.

– Сударь, – послышался голос прислуги, – сударь, отзовитесь, во имя неба!

Ноэль открыл дверь и раздражённо воскликнул:

– Ну что там ещё?

– Сударь, – проговорила служанка, заливаясь слезами, – я стучалась уже три раза, а вы все не отвечаете. Пойдёмте, умоляю вас. Боюсь, госпожа умирает.

Адвокат поспешил вслед за служанкой в комнату г-жи Жерди. Больная так страшно переменилась, что он содрогнулся.

Накрытая одеялами, она тряслась в лихорадке, лицо её сделалось таким бледным, словно в жилах у неё не осталось ни капли крови; глаза, горевшие мрачным огнём, казалось, подёрнулись тонкою плёнкой. Распущенные волосы обрамляли лицо и спускались на плечи, отчего г-жа Жерди выглядела ещё ужасней. Из груди у неё порой вырывался слабый стон, иногда она что-то неразборчиво бормотала. Временами при сильных приступах боли она вскрикивала: «Больно! Больно!» Ноэля она не узнала.

– Видите, сударь, – сказала служанка.

– Кто же мог предположить, что болезнь будет развиваться столь стремительно? Быстрее бегите к доктору Эрве: пусть встаёт и немедленно идёт сюда. Скажите, я просил.

Распорядившись, Ноэль сел в кресло лицом к больной.

Доктор Эрве был старым другом Ноэля, его соучеником и товарищем по Латинскому кварталу. История доктора Эрве – это история одного из тех молодых людей, которые без денег, без связей, без протекции осмеливаются посвятить себя самой трудной, самой сомнительной профессии, какая существует в Париже. Увы, нередко случается, что молодые талантливые врачи ради пропитания вступают в сговор с самыми бесчестными аптекарями.

Человек поистине замечательный и знавший себе цену, Эрве, закончив учение, сказал себе: «Нет, я не стану прозябать в деревенской глуши, я останусь в Париже, стану знаменит, сделаюсь главным врачом больницы и кавалером ордена Почётного легиона».

Чтобы вступить на этот путь, в конце которого маячила ослепительная триумфальная арка, будущий академик залез в долги на двадцать тысяч франков. Нужно было снять и обставить помещение, а это стоит недёшево.

Затем, вооружившись долготерпением и неукротимой волей, он стал бороться и ждать. Но кто может себе представить, что значит ждать в таких условиях? Чтобы понять, нужно пройти через все это. Умирать от голода – во фраке, свежевыбритым и с улыбкой на губах! Современная утончённая цивилизация придумала эту муку, и перед ней бледнеют самые жестокие пытки дикарей. Начинающий врач пользует бедняков, которым нечем платить. А больные – народ неблагодарный. Выздоравливая, они прижимают врача к груди и называют своим спасителем. Выздоровев, они смеются над медиками и с лёгкостью забывают о гонораре.

После семи лет героических усилий у Эрве образовалась, наконец, приличная практика. Все это время он платил чудовищные проценты по долгу, но тем не менее ему удалось приобрести известность. Несколько брошюр, премия, полученная без особых интриг, привлекли к нему внимание.

Увы, это был уже не тот жизнерадостный молодой человек, которого в день первого визита переполняли надежды и уверенность в будущем. Он ещё хотел, и сильнее, чем когда бы то ни было, добиться своего, преуспеть, однако радости от преуспеяния уже не ждал. Слишком много он мечтал об успехе вечерами, когда ему не на что было пообедать. За своё будущее богатство, сколь бы оно ни оказалось велико, он уплатил с лихвой. Преуспеть для него теперь означало лишь взять реванш. В свои тридцать пять лет он познал столько разочарований и обманутых надежд, что ни во что не верил. Под его напускной доброжелательностью таилось безмерное презрение. Проницательность, обострившаяся за годы нужды, мешала ему, поскольку людей прозорливых обычно опасаются, и он старательно скрывал её под маской добродушия и беспечности.

Вместе с тем он был добр и преданно любил друзей.

Одетый кое-как, он вошёл в спальню г-жи Жерди и спросил:

– Что случилось?

Ноэль молча пожал ему руку и вместо ответа указал на постель. Доктор взял лампу, осмотрел больную и подошёл к другу.

– Что с ней было? – отрывисто спросил он. – Мне необходимо знать.

Услышав вопрос, адвокат вздрогнул.

– Что знать? – пробормотал он.

– Все! – отвечал Эрве. – У неё воспаление головного мозга, сомнений тут нет. Болезнь эта встречается не так часто, хотя мозг есть у каждого человека и работает в течение всей его жизни. Её причины? Нет, отнюдь не повреждение мозга, не травма черепа, но жестокие душевные потрясения, сильное огорчение, какая-нибудь внезапная катастрофа…

Ноэль жестом прервал приятеля и отвёл к окну.

– Да, мой друг, – тихо заговорил он, – госпожа Жерди испытала недавно сильное потрясение, она в страшном отчаянии. Послушай, Эрве, я полагаюсь на твою честь и дружбу и хочу доверить тебе нашу тайну: госпожа Жерди мне не мать, ради своего сына она лишила меня состояния и имени. Три недели назад я открыл этот недостойный обман; она знает об этом, последствия привели её в ужас, и с тех пор она медленно умирает.

Адвокат ожидал, что его друг вскрикнет от удивления, станет задавать вопросы. Однако врач принял это известие, не моргнув глазом, просто как сведения, необходимые ему для лечения.

– Три недели, – пробормотал он, – все ясно. У неё были какие-нибудь недомогания в это время?

– Она жаловалась на жестокие головные боли, головокружения, нестерпимую боль в ухе, но все это относила на счёт мигрени. Не скрывай от меня ничего, Эрве, прошу тебя, скажи: это серьёзно?

– Настолько серьёзно, друг мой, настолько опасно, что медицине известны лишь единичные случаи выздоровления.

– Боже мой!

– Тебе ведь хотелось знать правду – ты её услышал. Я решился сообщить её только потому, что бедная женщина тебе не мать. Да, она погибла, если только не случится чуда. Но мы должны надеяться на чудо. И можем помочь ему совершиться. А теперь за работу!