Глава 1. Что не сбудется – позабудется

Дверь захлопнулась за спиной.

Какое-то слишком многообещающее событие, классическая завязка новой истории: всё, что когда-то произошло, осталось позади, а сейчас перед тобой расстилается неизведанный путь, ведущий…

Достаточно сказочек!

Кира спустилась по щербатым ступенькам полуразвалившегося монастырского крыльца, не стала оглядываться, а уж тем более возвращаться. Всё равно за проржавевшей дверью окажется совсем другое место, а не то, которое она только что покинула. С чувством выполненного долга, между прочим, с надеждой, что теперь-то с ней всё будет в порядке, а внезапные выпадения из реальности и необъяснимые приступы злобы ушли вместе с потоками Источника, растворились в наполнивший мир магической силе.

Теперь Кира самый нормальный человек. Если не считать способности видеть скрытые сущности. Это осталось, потому что изначально жило в Кире, потому что являлось такой же индивидуальной чертой характера, как, например, неубиваемая доверчивость или склонность к гуманитарным наукам.

Теперь – скорее домой. Родители, наверное, с ума сходят. От Киры же некоторое время не было никаких вестей.

Не провели в Сумеречный храм электричество, не налепили розеток на каменные стены, не подумали, что кому-то понадобится срочно зарядить мобильник.

Ну вот, опять она заёрничала. Хотя темы для этого неподходящие.

С Кирой всегда так, если накатывает тревога, если пропадает уверенность и внезапно становится не по себе, даже немного страшно, а почему, никак не разберёшь, она начинает стоить из себя сильную и дерзкую, насмешничает над ситуацией, а на самом деле над собой и своими чувствами.

Вроде нет причин, но волнение не покидает, и такое впечатление, будто не замечаешь чего-то важного: пропустила, промчалась мимо или забыла прихватить с собой. Поминаешь, что впереди ожидает только хорошее – прогнозируемое, предсказуемое, желанное, – а до конца как-то не верится.

Точно, надо скорее домой. Или всё-таки остаться тут на денёк?

Остаться? Зачем?

С этим городом ничего не связывает, кроме жутких неприятных воспоминаний.

Жутких… неприятных…

Настоятель сказал, он ушёл на следующий же день, о ней даже не спросил. Оклемался и смылся, по-английски.

Да и правильно. На фиг он Кире сдался? Теперь-то уж точно – без необходимости. Больше она не связывается со скрытым миром. Будет жить как обычный человек. Обычный… человек…

Сейчас вроде бы вечер. Если найдётся в расписании подходящий поезд, утром Кира окажется дома. Поэтому отсюда – прямо на вокзал, и никаких отклонений от маршрута.

Как добраться до вокзала, она помнит прекрасно, и сегодня это должно закончится благополучно. И вообще, всё хорошо. Немного прохладно, не по-летнему, но оттого даже приятно, гораздо лучше, чем жара и духота. Подсинённый сумерками воздух наполнен цветочными ароматами, дышать ими сладко и вкусно, а Кира – адекватная, и едет домой.

Сколько раз она уже повторила это словосочетание? «Ехать домой». Ну и что? Может повторить ещё хоть тысячу, потому что ей жутко нравится его произносить. И в мыслях, и вслух. Вот сейчас возьмёт и заорёт на всю улицу: «Я еду домой! Ты слышишь?»

Та-ак! А вторая фраза к чему? Кто должен услышать? Домá? Окрашенное закатом небо? Прохожие? Да им всё равно, им нет никакого дела до Кира. Но и ей до них нет никакого дела. Квиты.

Она рассчитывала, что быстро заснёт в поезде, а когда проснётся – уже конечная станция. Но долго ворочалась на узкой полке, вслушивалась в ритм, отстукиваемый колёсами, и почему-то пыталась уловить в нём нечто осмысленное, а провалилась в сон уже где-то под утро. Странный такой сон, насквозь пронизанный плачем маленького ребёнка, который сводил Киру с ума.

Ребёнок не надрывался от громкого требовательного крика, скорее, хныкал, жалостливо и горько. Как будто плакал очень давно и уже устал и отчаялся. Кира не смогла слушать его безучастно.

Неужели кто-то оставил малыша в одиночестве? Что с ним? А, главное, где он?

Судя по звуку – где-то рядом. Но сколько Кира ни вертелась, ни оглядывалась по сторонам, так и не обнаружила поблизости никаких младенцев.

Наверное, надо поискать. Но как? Вокруг серая пустота, туманная перспектива съедает чёткие очертания. Да вроде и нет там ничего, в перспективе.

Так Кира и металась весь сон, пытаясь отыскать в пустоте несуществующего ребёнка, и проснулась ещё больше растревоженная. Рывком подскочила, будто и наяву собиралась куда-то бежать. Сердце бешено колотилось, и уши по-прежнему старались уловить плач.

Но нет, кругом тишина. Точнее сдержанные шуршание и шелест, типичные звуки для просыпающегося вагона. Хлопнула дверь в тамбур, кто-то прошёл мимо, помахивая полотенцем, на соседней полке женщина аккуратно сворачивала одеяло, а на боковой всё ещё безмятежно дрых мужичок средних лет.

Что за нелепость? Конечно, случается такое: носишься во сне, пытаясь поймать нечто неуловимое. Но почему ребёнок? У Киры в мыслях нет никаких детей. А, может, где-то в вагоне ночью действительно плакал малыш, и его всхлипы навеяли Кирин сон?

Она и в реальности вертела головой, оглядывалась по сторонам, когда сходила с поезда, когда стояла на перроне. Отчего-то казалось важным непременно убедиться, что настоящий ребёнок и правда существует, но в густой суетливой толпе так ничего и не разглядела.

Тоже как во сне. Только там было пусто, а здесь – слишком много всего. Но не маяться же бесконечно из-за подобной ерунды, не гоняться же за миражами. Кира совсем скоро окажется дома, с папой и с мамой.

Да, Кира взрослая, и из её уст эта фраза, скорее всего, звучит чересчур инфантильно и глупо, учитывая ещё и восторженные интонации, с которыми она произносится. Да плевать!

Двадцать минут на автобусе, потом вдоль по улице, поворот направо, двор, дом, подъезд, нужный этаж и квартира. Родная квартира. Кира не стала искать ключи, надавила кнопку звонка. Услышала приглушённые шаги, и сердце опять бешено заколотилось.

Дверь распахнулась. Мама!

– Кира! – то ли всхлип, то ли судорожный вздох.

Мама покачнулась, привалилась к косяку и тихонько сползла вниз, скользя по нему боком.

***

А Кира-то думала, прошло всего несколько дней с момента её появления в Сумеречном храме. Ну максимум – две недели. А на самом деле прошёл почти год. Почти год!

Потому и погода оказалась не по-летнему прохладной. Ведь весна ещё, май, а сладкий аромат в воздухе – от цветущей сирени.

Её не было больше десяти месяцев. Даже представлять жутко, что испытали родители, как прожили всё это время: между надеждой и отчаянием, между верой в лучшее и страхом больше никогда не увидеть свою дочь.

Они будто выгорели изнутри. У папы седых волос стало больше, чем обычных, а мама… Трудно выразить в словах, что изменилось в ней, но сразу же видно – изменилось. И радость от Кириного возвращения всё равно не перекроет окончательно ужас последних месяцев, всё равно он останется сидеть занозой в их сердцах, и Кира ничем не может помочь.

Она сама даже понятия не имеет, что происходило с ней столько времени. Не представляет, чем оправдаться, не помнит. Совершенно ничего не помнит.

Неужели почти год провалялась в беспамятстве после слияния с Источником, после удара кинжалом? Тогда почему настоятель не предупредил, не рассказал правды? Кире и в голову не могло прийти, что промелькнули уже не дни, месяцы. Разве это столь незначительная ерунда, что о ней не стоило бы упомянуть?

Почему настоятель умолчал? И почему не сообщил родителям Киры, что она жива? С его-то силой легко нашёл бы способ, но заставил их мучиться столько времени. Настоятель же справедливый и мудрый. Он же должен был понимать.

Кира напрягала память, пыталась вспомнить хоть что-то. Бесполезно. Так и сохранялось впечатление, что провела в храме всего лишь несколько дней, но она никак не могла смириться с данным раскладом. Хотя ясно же, что не исправишь.

Ещё и сны эти, часто повторяющиеся. Не кошмарные, а мучительно давящие, своей, казалось бы, бессмысленностью, навязчивым стремлением отыскать нечто тебе неизвестное. И почти каждый раз в них плакал ребёнок, постоянно или совсем недолго.

Один раз Кира его даже увидела – совсем младенец, маленький свёрток в одеяльце. На этот раз он молчал. А, может, его и не было? Пустой свёрток. Ведь его держала на руках девочка с ясными голубыми глазами, лет двенадцати, тихонько покачивала.

Нет, не пустой. До Киры донеслись лёгкие всхлипы. Сейчас громко заплачет.

Девочка посмотрела на Киру и улыбнулась. Милая чуть наивная детская улыбка.

«Нет, Яна! Нет!»

Сны выматывали, не восстанавливали силы, а, наоборот, отнимали. Нельзя чувствовать себя нормально, когда внутри постоянно живут сомнения и тревога, когда даже в явь врывается нечто необъяснимое, полуреальное, подкарауливает в самых неожиданных местах, напоминает снова и снова, не позволяет забыть. А то бы Кира просто плюнула на время, незаметно для неё пролетевшее.

Ну случилось и случилось. Хватит. Теперь – в прошлом. Только то, что впереди, имеет значенье.

Она даже отправилась в университет узнать, можно ли восстановиться. Вместе с нынешним первым курсом досдать в летнюю сессию недостающие экзамены и перейти на второй. С Машкой они в любом случае уже не будут учиться вместе. Да, наверное, и к лучшему. Встречаться с бывшей подругой совсем не хотелось. Тоже – прошлое.

Она чуть-чуть не дошла до университетского крыльца. Всего несколько шагов осталось, но Кира их не сделала, ошарашенно замерла на месте.

На широких ступеньках стоял преподаватель с факультета – у Киры он занятий не вёл, но часто попадался в коридорах – и разговаривал с…

Пожилой мужчина. Волосы почти совсем седые, заметные морщинки на лице. Коренастый, невысокий, держится прямо. Если бы не обычный деловой костюм, если бы просторный балахон серебристо-серого цвета…

Настоятель?

Да не может такого быть! Ерунда полная. Бред.

А вдруг он специально переоделся, чтобы не привлекать ненужного внимания? И ищет её.

Мужчина неожиданно повернулся, посмотрел как раз на Киру. Она едва не отшатнулась в сторону, заметив движение его головы. Непонятно почему, испугалась. Непонятно почему, торопливо отвела глаза. Но тут же снова решительно глянула, получилось прямо в лицо, и убедилась – не настоятель.

Не он, ни капельки. Похож немного. Да мало ли кругом таких: немолодых, седых, статных? И чего придумала?

Настоятель? Здесь? Ищет Киру? Абсолютный бред.

Зачем она могла ему понадобиться? Да незачем. Или, наоборот, дело в том, что он понадобился ей? Вот Кира и увидела несуществующее – думала о нём слишком много. Сознание само достраивало образы, придавая им схожесть с теми, что постоянно господствовали в нём.

Да успокойся уже! Убирайтесь все прочь!

Но словно назло, и пары часов не прошло, но теперь уже Кира не заходила в университет, а выходила, спускалась с крыльца. Шагнула на асфальтовую дорожку, огляделась по сторонам и – опять. Ещё сильнее, чем раньше, до дрожи в ногах. Кира прекрасно видела, как они у неё мелко вибрируют. Издалека, наверное, заметно: она стоит тут, трясётся без причины.

Да! Без причины! Разве оно того стоило?

Взгляд случайно упёрся в парня. Тот расположился возле невысокого бетонного заборчика, окружавшего университетский двор, немного скрытый разросшимися кустами боярышника, спиной к зданию. Одна рука в кармане, другая согнута, поднята вверх. Тёмные брюки, тёмная футболка с длинным рукавом и капюшоном, натянутым на голову.

За что с Кирой так?

Она зажмурилась, надеялась, что откроет глаза и не увидит никого или совсем другое. Другого. Ну парень и парень, обычный самый, курит или болтает по телефону.

Подойти, убедиться или лучше убежать?

Кто-то прошёл рядом, легонько задел, или сумкой, или рукой. А у Киры ноги дрожат и глаза закрыты. Глупо!

Веки дрогнули, разомкнулись, и опять глаза поймали чужой поворот, но на этот раз не спрятались, взгляд не метнулся торопливо в сторону, застыл.

– О, Кирюха! Здорóво!

Семёнов. Действительно по телефону болтал, но уже закончил, мазнул пальцем по экрану, засунул мобильник в карман, стянул с головы капюшон и шагнул навстречу.

– Давно не виделись. Ты где пропадала столько времени?

– Болела, – Кира сказала первое, что пришло в голову.

Не правду же!

– Чем таким? Что долго.

Семёнов смотрел с любопытством, скорее даже, рассматривал, и неуютно становилось, хотелось спрятаться от его заинтересованного взгляда.

– А ты что здесь делаешь? – чтобы не отвечать ему, сменила тему Кира. – Ваш же факультет в другом здании. Машку ждёшь? – предположила на и сразу подумала: уйти надо быстрее, чтобы опять не влезть в чужие отношения.

– Хм, Машку! – Семёнов усмехнулся. – Она же зимой перевелась. Поближе к дому. А вообще, мы с ней ещё осенью разбежались. Сразу после каникул. – Он скорчил потешную физиономию и с пафосом добавил: – Чувства не выдержали испытания разлукой. – И опять уставился на Киру. – Ты какая-то не такая.

– В смысле?

– Ну-у, не знаю. Или я просто подзабыл.

– Наверное.

У Семёнова выражение на лице, будто он в сомнениях. Например, в таких: сказать – не сказать, сделать – не сделать. Но Кире совсем неинтересны его душевные метания.

– Ну ладно, пока. Я пойду.

– Кир! Если бы я не с Машкой первой познакомился…

– Мне правда пора, – она не собирается выслушивать эти несвоевременные признания. – Время поджимает.

Семёнов, ты тоже в прошлом. Кира же твёрдо решила, отодвинуть назад всё, что случилось, если получится, забыть.

Сколько уже раз она начинала новую жизнь? Сколько уже раз представляла? Как переворачивает очередную страницу, и вот перед ней лист, идеально чистый. Пиши, что хочешь, не оглядываясь, создавай с ноля. Но постепенно сквозь свежие строчки, сквозь нетронутую белизну проступали знакомые образы. Миражи, нарисованные памятью. Заманивали, притягивали, обещали.

Но ведь обманут же. Опять обманут.

Возвращаясь домой вечером, уже темнеть начало, Кира заметила между домами человеческую фигуру. Не очень-то чёткую – далековато – да ещё в плаще, длинном, широком, неопределяемого блёклого цвета. И почему обратила внимания?

Может потому, что руки казались непропорционально длинными, а может потому, что двигался человек чересчур плавно, словно не шагал, а плыл по воздуху, не касаясь ногами асфальта, а потом замер, обернулся, увидел Киру и улыбнулся. Рот неестественно большой, беззубый, и глаза большие, почти круглые.

Нет! Не могла Кира на таком расстоянии и при таком освещении правильно оценить размер глаз, а уж тем более разглядеть есть или нет зубы во рту.

Сны, странные происшествия, и прежнее, никуда не исчезнувшее чувство вины перед родителями. Будто какая высшая сила наталкивала Киру на мысль: хочешь найти – ищи, хочешь узнать ответы – задай вопросы. Понятно, кому.

Значит, надо вернуться. Не факт, что храм Киру снова впустит, но стоит же попытаться. Вариантов у неё нет: только попробовать войти там, где она вышла. Других дверей она просто не знает.

Родители и слышать не желали о новом Кирином отъезде. Мама даже разревелась, стоило завести разговор, а папа хмуро молчал, смотрел с упрёком, и Кира сама едва не разревелась от отчаяния и бессилия. Ну не могла она поехать без родительского согласия. И не поехать не могла. А потом папа произнёс:

– Я еду с тобой. – И добавил тихо и мягко, но так что возразить не хватило сил: – Это не обсуждается.

Хорошо. Поехали вдвоём, остановились в том самом хостеле, в котором когда-то жила Кира. На всякий случай, но на самом деле не планировали здесь ночевать. Есть же подходящий вечерний поезд.

Дальше – Кира одна. Папа, как хочет, но придётся ему посидеть в хостеле, подождать. Это тоже не обсуждается. Кире почти двадцать, не надо её за ручку водить, справится сама. Теперь точно справится. А папу храм не впустит в любом случае, да и Киру – вряд ли. Так что и переживать нечего: вернётся она через пару часиков, никуда не денется.

Почти так и получилось. Заброшенный монастырь остался заброшенным монастырём, никаких таинственных путей. Облезлая дверь с трудом подалась, мерзко заскрипела, а за ней открылось пустое холодное помещение. Обшарпанные стены в грязных подтёках, осыпающаяся штукатурка, пол, не видимый под слоем мусора. Смысла нет входить.

Кира вздохнула, отгоняя разочарование. Ведь предполагала же, что так и будет. Она своё дело сделала, Сумеречному храму она больше не нужна.

С досады Кира пнула подвернувшийся под ногу камешек. Как же это? Несколько месяцев, безвозвратно канувших в небытие, кусок жизни, оторвавшийся и пролетевший мимо неё. Что происходило в это время? И почему ей не сказали о нём? Или нарочно подчистили память, заставили забыть нечто важное?

Что? Что? Что?

В груди тоненько задрожала необъяснимая тревога. Опять сердце бухает, и спина намокла от пота. Отчего-то подумалось, будто в тот таинственный промежуток времени случилось ужасное.

Интуиция? Или возвращаются воспоминания?

Образы ещё не оформились – не ухватишь, не разберёшь. Но от них уже не по себе. Страх накатывает, а, может, слабость. Возвращаться надо скорее.

Тропинка мелькала под ногами. Роща, свежая зелень, белые стволы берёз, а вот храм, самый настоящий, с золочёными куполами. Над дверями – барельефы ангелов. Застыли неподвижно и смотрят пустыми глазами. Один – прямо перед собой. А у другого голова чуть наклонена. Уставился на Киру.

Всё равно же слеп. Всё равно же не видишь. Да и не существуешь ты. Не живой. Что там под светлой краской? Штукатурка, бетон, глина?

Кира его тоже не видит, пелена перед глазами, и с каждым мгновением она всё гуще – опутала, подхватила, поволокла.

Ну ведь уверяли же, что всё закончилось! Что никаких странных приступов теперь. И опять?