– Сударь Морьяр, проходите. Сейчас я доложу господам, – с порога узнала меня служанка Данко и радостно улыбнулась, когда я сунул ей в карман передника леденец.

Кэтти была ровесницей Элдри. Ей едва исполнилось семнадцать, и, как и моя девочка, она была полной сиротой. Наверное, поэтому я так по-отечески к ней относился, хотя внешне разница в нашем с ней возрасте не так уж бросалась в глаза.

Будучи оторванным от великих потоков энергии междумирья, я давно утратил контроль над процессом взросления (не нравится мне слово старения!) и через некоторое время моё тело начало меняться. Изначально темп был очень медленным, не даром все в Стае долгое время косились на меня из-за отсутствия перемен во внешности, но теперь всё происходило так же, как было положено природой. И я этому радовался. Настала пора для меня перестать выглядеть юнцом! И так ни усов, ни бороды. Так что нынче я представлял из себя мужчину лет двадцати пяти или около того. И это «около того» скорее уменьшало мои годы, нежели увеличивало… Но мне нравилось воображать себя кем-то посолиднее. Лет эдак на тридцать, а то и тридцать пять.

Я снял с себя шляпу и уселся на диван, по-хозяйски развалясь. Делать мне нечего, как думать об этикете в этом доме! Если бы не мой талант художника, то Данко давным‑давно проел бы свои деньги. А так он смог заработать столько, что теперь не только меня снабжает глиняной посудой. Ассортимент его товаров значительно расширился. Он стал перспективным купцом и довольно-таки значимым человеком в Эрвинье.

– А, вот и ты, сукин сын! – грозно уперев руки в бока, сквозь зубы недовольно процедил бывший лучник. – Целую неделю не хаживал, а тут припёрся. Чего? Разнюхал?! Какая падла тебе растрепала, что я красного шрай-ханского вина ящик закупил?

– У меня интуиция мага, – я несколько раз кряду дотронулся указательным пальцем до виска и улыбнулся. Данко сразу перестал разыгрывать из себя злюку.

– Да и хрен с твоей интуицией, всё равно бы вас с Гердой позвал. Я у тебя в неоплатном долгу.

– Брось!

– Что «брось»? Ты вот разве нечасто задумываешься, почему все мы мрём, как мухи?

– Вообще не задумываюсь. Я уже пришёл к выводу.

– Ну тогда соизволь, ответь мне. Отчего люди так мало живут?

– Боги и им подобные боятся конкуренции.

– Ты псих, – он довольно рассмеялся и сел подле меня, бесцеремонно положив ноги на стол. – Ты грёбаный псих! Давай-ка я тебе мозги вправлю и сам отвечу на свой вопрос.

– Попробуй, – мне и правда стало интересно его мнение.

– Фишка в том, что мы, сукины дети, всё чего-то там в черепушке перевариваем. Вот и прём напролом, куда не следует. А ведь, если по чесноку, то ни одна идея не стоит жизни. Не стоит, мать твою! Не стоит жизни ни нашей, ни близких нам. Но нам, гадам, такие идеи бьют в башку чище хорошего самогона. А ты видел пьяного, сомневающегося в чём-то? Не! – мужчина с превосходством посмотрел на меня, пребывая в полной уверенности, что прав в своих словах. – И нечего тут такую моську задумчивую корчить. Про пьяных я верно сказал.

– Хорошо, не буду думать о них, – развёл я руками и поглядел на открытую дверь. Кажется, там промелькнуло платье служанки. А мне хотелось пить. – Эй, Кэтти, принеси ромашковый чай.

– Раскомандовался тут, как хозяин, – беззлобно буркнул Данко и через минуту тишины эмоционально продолжил. – Идейные мы мрази! Все, как один. Потому и мрём. Везёт-то нечасто, а опасностей не боимся.

– Но на опасности и не нарываемся, – не задумываясь ответил я, примеряя ситуацию на себя, и мой собеседник словно почувствовал это.

– Ты ведь сейчас не о самом себе, да? Потому что типа, более зацикленного на своих убеждениях, ещё поискать надо. Ты, Морьяр, если себе в голову вобьёшь, например, что тебе вишня у моего дома страсть как мешает, то и весь город с жителями дотла спалишь, дабы от неё избавиться. И вместе со мной, и с Лизой, и с Гердой… про Элдри вот сомневаюсь, но и то немного.

– Не с ума ли ты сошёл, Данко? Или уже шрай-ханского на грудь принял? – неподдельно удивился я. – Чего это тебя так несёт?

– Просто знаю, что мне на хер невиданно подвезло, что ты мне не горло перерезал, как я умолял, а всё-таки вытащил из того поганого Йордалля. За то и благодарен.

– Можешь ответить взаимной благодарностью и сказать, где Элдри? С ребёнком?

– Да. Ей отчего-то нравится няньчиться с этим орущим сорванцом… Ты бы посмотрел на него внимательнее. Это точно ребёнок-то?

– Марк определённо человеческий детёныш и твой сын. С чего у тебя вообще такой вопрос возник?

– Я вот уверен, что не орал так в его возрасте.

– Отчего же?

– Либо мой отец меня бы прирезал, либо на дальнейшее потомство не решился.

– Ты же решился.

– Лиза расстегнула мне штаны! Было не по-мужски разворачиваться и уходить.

Мы засмеялись. Я заметил, что скромница Кэтти, покраснев от нашей беседы, постеснялась заносить поднос с чаем, а я ощущал жажду уже очень сильно. Поэтому пришлось перевести разговор к тому, ради чего я сюда пришёл.

– Герда предлагает на пикник в лес отправиться.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Там же сыро ещё. Вчера как из ведра всю первую половину дня лило.

– Она напоминает тебе, что в этом мире существуют высокие сапоги.

– Хм. А давай! Сапоги у меня есть и не одна пара. Да и если Марка с нянькой оставим, то у меня хоть уши отдохнут.

Он ушёл звать Лизу. Я же подозвал служанку. Она наконец-то поставила передо мной поднос с чаем. Поблагодарив её, я поднёс чашку к губам и вернулся к своим размышлениям, хотя считал, что оставил их за входной дверью. Разговор с Данко об идеях и человеческих судьбах вернул думы в прежнее русло. Меня действительно тяготила возможность изменить всё.

Пальцы снова нащупали в кармане многогранник и коробочку – после событий в Йордалле с ними я никогда не расставался. Никогда не знаешь, когда потеряешь дом и то, что в нём хранится. А затем руки сами собой зачем-то вытащили на свет крошечный деревянный футляр. Я сам сделал его. Сам шлифовал. Сам придумывал секрет. Внешне он выглядел как гладкий кусочек бруса, но пара движений – и вот я открыл ничем не выделяющуюся крышку.

Внутри коробочки лежало (каждое в своём отсеке) девять тяжёлых тёмно‑перламутровых шариков размером с крупную вишню. Когда-то их было четырнадцать (а изначально, как мне виделось, и вовсе пятнадцать), но три растеклось, когда я снимал плёнки драконьей плоти и ещё крайне плохо понимал, с чем имею дело. Ещё два погибло от несовершенства переноски – оттого у меня и родилась идея с коробочкой. Шарики были очень хрупкими, словно яйцо в одной тонкой оболочке без скорлупы. Однако это ни в коей мере не умаляло их могущества. То были зародыши големов миростроения. Я день изо дня таскал с собой собиратели и преобразователи энергии любой структуры. Я хранил при себе власть. И не просто власть. А власть, которой смог бы воспользоваться. Благодаря многограннику мне довелось разгадать неразрешимую загадку Джух-аджха.

Наверное, только такое неэмоциональное и скрупулёзное к мелочам существо, как я, и могло справиться с этим.

Отгадка заняла годы, а оказалась весьма проста, как и следующий за ней вывод – Джух-аджха не были магами. Ни один маг не додумался бы до столь механизированной схемы для нематериальной энергии. Или же, напротив, они были сверхмагами, ибо ни одна другая раса не собирала с миров силу словно подать и не превращала её в нечто сверхневероятное, способное столь менять сущее. И пусть заняться заоблачно невероятными уровнями творения у меня вряд ли бы вышло из-за человеческой генетики, но использовать для усиления собственных возможностей в разы – только так.

«Помоги мне стать равным моим Хозяевам», – сказал я Ужасу Глубин.

Кто бы мог подумать, что моя просьба станет исполнена?

Вот она – моя возможность.

… Но разве оно мне надо?

– Нет. Мы не пойдём, – грустно вздохнул Данко. – Лиза напомнила мне, что ей через два месяца рожать, и она хочет доносить ребёнка больше, чем по сырым лесам шастать и насекомых своей кровью кормить… Вот глупая баба!

– А ты сам?

– Угу. Как же, она ж меня вместо комаров и муравьёв сожрёт заживо, что её одну оставил! Был бы Марк постарше, так я бы им прикрылся. Типа на прогулку пацана сводить. А так…

– Ясно, – грустно улыбнулся я и поглядел на пришедшую с Данко Элдри: – А ты-то со мной?

– Да.

– Вот и отлично… а ты бывай, предатель.

– И ты бывай, – снова горько вздохнул он. – Завтра зайдёшь? Вино откроем.

– Ты же его наверняка заказал, чтобы рождение дочки отпраздновать?

– Ну, снять пробу-то надо. А то вдруг потом перед гостями краснеть придётся? – подмигнул мне бывший лучший лучник Стаи.

– Это за шрай-ханское-то краснеть? Одна бутыль от четырёх серебряников не просто так стоит!

– Короче, придёшь?

– Я не идиот, чтобы не прийти! Конечно, буду.

Я попрощался с ним, и мы с Элдри направились к нашему дому. Люди на улицах с нами зачастую здоровались. В Эрвинье практически все знали друг друга в лицо. Городок это был доброжелательный, богатый и считался «курортным». Сюда ежегодно выбирались на лето многие знатные семейства, и их влияние создало особую атмосферу вежливости. Здесь редко, что происходило, и даже кражи казались невероятно значимым преступлением. Из-за всего этого Эрвинья порой казалась мне местом, полностью обособленном и отделённом от всего остального мира. Неким Раем. Жаль, что такая она, наверное, была одна на всём свете. Да ещё и маленькая. Ведь если бы не обилие государственных должностей, то городок вовсе мог бы считаться посёлком. Однако новый градоправитель хотел солидности. Он даже рассчитывал возвести каменную стену и, чтобы доказать свои намерения, с месяцев девять назад по его распоряжению был снесён никому не нужный частокол. А на прошлой неделе работники принялись расчищать место для фундамента новой постройки, которая, кстати говоря, должна была увеличить площадь Эрвиньи. Поэтому мой дом теперь стоял пусть и на окраине, но уже в городской черте. Семейство Лекруа внезапно перестало жить на отшибе. И, прежде всего, это проявилось в трёх новых хатках поблизости.

Будучи приверженцем одиночества, я мрачно глянул на новенькие аккуратные домики. Но вскоре перестал хмуриться. Постройки были добротными и ничуть не напоминали деревенские избы. В них обосновались приятные и воспитанные люди. Теперь у меня появились самые настоящие соседи, которым важно время от времени интересоваться как прошёл мой день. Это же хорошо! Моё настроение изменилось, и я улыбнулся. Но Элдри этой перемены не заметила. Она смотрела в другую сторону – приветливо махала рукой девчушке немногим младше её.

… Хм. Как я там написал? Махала рукой девчушке? Нет. Девушке. На самом деле Элдри тоже девочкой уже нельзя было назвать. Она превратилась в юную барышню с загорелой от частного пребывания на солнце кожей. Вопреки моде моя названная дочка (которую все считали дочкой более взросло выглядящей Герды) не носила шляпку так, чтобы тень неизменно падала на лицо. Ей хотелось быть такой же смуглой как я. При этом свои длинные светлые волосы Элдри тщательно расчёсывала, но нечасто заплетала – разве что после настоятельных требований. И эти мелочные небрежности по отношению к общепринятому открывали миру самую яркую черту её характера – непосредственность. Рядом со мной шла весёлая, умная, смышлёная красавица, на которую уже вовсю засматривались мужчины. Возраст-то для поисков жениха считался подходящим. Со дня на день можно было бы смело ожидать сватов, но, положа руку на сердце, скажу, что я их совершенно не ждал. Вряд ли бы какая-нибудь свадьба состоялась в ближайшие годы.

Несмотря на более чем привлекательную внешность, более чем непривлекательных причуд у Элдри хватало с лихвой. Моя разбойница по-прежнему игралась не только со своим мишкой, но и могла, собирая удивлённые взгляды, идти по улице, подпрыгивая, как малолетнее дитя. Могла, ещё больше шокируя окружающих, закрепить подол платья на поясе, а после начать умело