– Прекрати! – хмуро приказал мэтр. – Это чужие вещи и их не трогают без разрешения.

– Да пусть смотрит, – добродушно сказал Гастон, заметив мой искренний интерес. – У меня только одно правило – не разбивать. Во всём по итогу должен быть порядок… Понравилось тебе никак, малец?

– Очень, – сознался я. – Вы цветы на поверхность вживляете? Они такие настоящие.

– Что я делаю?

– Он их рисует. Это также как писать, только все буквы имеют смысл, а рисунок даёт лишь внешнее представление.

Ответ мэтра не особо-то и понравился Гастону, но он благоразумно промолчал и приступил к показу предназначенного нам жилья.

– Да. Эта комната мне подходит, – довольно заключил учитель, оглядывая небольшое помещение. Оно выглядело очень аскетично и идеально подходило для холостяка, каким был почивший брат хозяина дома. – Но всё же хочу взглянуть и на вторую. Вдруг там места больше?

– Было больше, пока Аннет, дочка моя, в возраст не вошла. Пришлось поставить ещё один шкаф и комод. Думаю, в ней лучше барышне обустроиться, – предложил Гастон, открывая дверь в куда как более безумную спаленку с уймой цветущих растений в горшочках.

Запах от растений удушал. Мне он не понравился из-за приторности. Узкая кровать тоже оказалась одна. Так что я, войдя внутрь сразу за хозяином, недоумённо заозирался в поисках второго места для сна.

– Да, так и сделаем, – без колебаний согласился мэтр. Видимо, ему тоже здесь не понравилось.

… Но мне-то довелось почувствовать себя ещё и обделённым!

– А я? Мы не поместимся на одной кровати.

– Во даёшь! – поразился моему непониманию Гастон. – Разве можно такому взрослому парню с девушкой ночевать?

– Мы всегда спим вместе!

Когда-то мне было очень тяжело привыкать к тому, что Эветта делила со мной комнату. Я плохо спал, ожидая, что она вот-вот подкрадётся для издевательств. Мне мешал звук её дыхания. Меня раздражало присутствие «постороннего элемента», даже когда она молчала! Но она же и говорила. Часто! Она даже имела наглость порой касаться меня!… И всё же это осталось в прошлом. Когда из комнат для учеников нас перевели в помещения для неофитов, то, увидев, что в сожители мне предназначался какой-то прыщавый тип, я, не раздумывая, перенёс свои вещи в келью Эветты. Не всем по нраву столь кардинальные перемены и новые люди, даже если ты с ними порой встречаешься на общих занятиях… Тем более что Эветта хорошо читала книги вслух, умела правильно подстригать мою шевелюру, привыкла спать с открытыми ставнями, как любил я, радовалась и восхищалась вырезаемыми мною фигурками из дерева и умело оставляла свои задания, когда нужно было сосредоточиться на моих. Так что, застав в комнате подруги некую брюнетку, я разумно предложил съехать той в любое удобное для неё место и даже вежливо помог, тут же начав переносить её скудное имущество в коридор.

И вот теперь нам предстояло жить какое-то время раздельно. И я никак не мог этого воспринять! Мы делили жизнь напополам семь лет. И вся наша жизнь и состояла из этих семи лет!

– Как это? – ошеломлённо спросил Гастон, и мэтр уверенно солгал, угрюмо потирая седую длинную бороду, заплетённую в косу:

– Они брат и сестра. Их родители служили при Чёрной Обители, пока не умерли от болезни, так что им плохо известны мирские законы. Они приставлены ко мне на службу и под присмотр, покуда им не найдётся другой работы.

– Болезни? Эта девочка не… не больна часом?

– Нет. Она такой родилась.

– А-а. Ну, да под моей крышей девицы с парнями не ночуют, даже если они и родня друг другу! – заупрямился Гастон и похлопал меня по плечу. – Пристрою тебя внизу. Всё равно кухня пустует. Как зовут-то?

– Ответь ему, как к тебе обращаться, – приказал мэтр, когда пауза перед ответом уже ощутимо затянулась. И после ужасающих душевных метаний, я сумел выдавить из себя лишь часто используемое по отношению ко мне обзывательство Эветты.

– Арьнен.

– Гастон, подготовьте для Арьнена место. Мне нужно со своими слугами заняться делами. Ближе к вечеру, пожалуй, получится отдать вам и краски. Предпочитаю расплатиться сразу.

– Да, как скажете, сударь Алхимик.

Ремесленник ушёл. Мы же с Эветтой прошли в комнату к мэтру. Тот тут же пристально оглядел нас и, задерживая на мне укоризненный взгляд, криво улыбнулся, заключая:

– Никогда не быть тебе Аналитиком, неофит.

Собственно, стезя шпиона да посредника между Чёрным Орденом и прочим миром меня и не прельщала.

– Мне виделось, что ваше обучение в Юдоле будет проходить иначе. Однако научиться справляться с ситуацией, что выходит из-под контроля, не менее важно, чем получить иные способности. Так что мы не уедем отсюда, пока не получим то, зачем приехали. Любой ценой и любыми ухищрениями. Вам понятно?

– Да, мэтр, – ответили мы с Эветтой в один голос.

– К северу от города на поверхность выходит энергетическая жила, известная как Эмэр’Альнен. Завтра доедем до туда и посмотрим местность. Дальнейшие действия будут зависеть от того, что даст осмотр. А до этого вам следует попрактиковаться в более простом искусстве. Качественные красители всегда в цене и уметь их готовить следует вне зависимости от будущей специализации.

Сказав это, старик-мэтр дал указание расположить на столе в его комнате горелки и колбы, организовывая своеобразную походную лабораторию, а сам отправился за покупками соответствующих ингредиентов. Пока ещё не стемнело, и лавки были открыты. Справились мы с Эветтой быстро настолько, что даже заскучали в четырёх стенах. И, решив, что никакого запрета на то, чтобы спуститься вниз в мастерскую, не было, дружно зашагали по лестнице. Гастон сидел за прилавком, на который из окна падал прямой солнечный свет, и водил тонкой кистью по невзрачному бурому горшку. Увидев нас, он улыбнулся.

– Что-то вы совсем грустные и тощие. Не кормят в Обители, что ли?

– Тех, кто работает, кормят, – честно ответил я, заворожённо наблюдая, как из‑под его руки выходит чудесный лист замысловатого растения. Гастон отчего-то рассмеялся, но мне это было не важно. Внутри горело желание.

– Можно попробовать тоже?

– Не думаю. Испортишь заготовку только.

– Вообще, Арьнен вырезает красивые статуэтки из дерева, – тут же вступилась за меня Эветта. – У него может получиться.

– Ну, раз из дерева, то пусть на этой дощечке и пробует. Держи, – он протянул мне измазанный в глине небольшой кусок доски в ладонь шириной. – Вот кисти. Смотри, как я делаю.

Процесс выглядел простым. Насколько мне стало понятно, сложность составляло только правильное смешивание оттенков при перенесении воображения на нечто материальное. Но сама задумка! Она позволяла так точно передать то, что не могли выразить слова. Восторгаясь идеей, я понаблюдал за действиями Гастона, а затем сел подле него на пол и приступил к созданию своей первой картины.

Когда-то мне было тяжело держать в руках даже столовые приборы. Теперь же кисть, как перо, уверенно легла меж моих пальцев и, как это бывало и во время моего баловства с вырезанием фигурок, сознание утратило связь с окружающей действительностью. Мысли истончились до полного отсутствия. Имелось тело-исполнитель, имелась задача. Прочего – не существовало. И это было прекрасно! Любая дума по итогу рождает сомнения. И чем больше этих сомнений, тем ты слабее.

– Да у тебя талант, парень! – вывел меня из глубин безвременья Гастон, уважительно кладя руку на плечо.

… Отчего люди считают, что обязательно прикасаться друг к другу?! 

Усилием воли я отодвинулся как можно более плавно, а потом посмотрел на свой рисунок, как будто до этого и не видел его. На нём хорошо различалась часть морды и уже понятно, что лошади. О том, что сначала обычно рисуют эскиз или контур, мне было неизвестно. Я рисовал так же, как писал. Слева направо.

– Чем ты там у магов занимаешься? Я бы с удовольствием взял тебя в подмастерья!

Глава 3

Да. Именно эта дощечка с изображением мчащейся лошади и висела на стене. Эветта сохранила её оказывается, хотя краски от времени сильно потускнели. Мне захотелось снять деревяшку со стены, чтобы восстановить цвета, но пожилая женщина, бдительно следящая, как бы паломники не растаскали дом на амулеты, мешала сделать это. И интерес мой заметила.

– Очень искусная работа. У нас иногда просят её продать, но мы отказываем. Это одно из немного, что осталось из личного имущества Белой Леди.

– Личного? – недопонял я. – Разве этот дом не её?

– Нет, – улыбнулась женщина. – Она арендовала его… и владелец затребовал в разы больше, когда сюда потянулись паломники. Так что вы если можете, по уходу добавьте монету на сохранение её дома.

Грустным взглядом она указала на деревянный короб с прорезью для денег. Я подошёл к нему и, не глядя, вытащил из кошеля монету, чтобы бросить в щель. Выпала золотая…

Что же. Я сам решил действовать наугад, так что нечего жалеть и думать, где такие деньги могли бы пригодиться.

Монетка упала на дно. Я же повернулся к строго одетой женщине и спросил:

– А что ещё здесь осталось из её личных вещей? Самых личных, как эта картина.

– Не так много. Почти всё Белая Леди забрала перед исчезновением, – с сожалением вздохнула та. Она видела размер моего подаяния и в благодарность хотела услужить как можно лучше. – Давайте старая Ниамбэ всё покажет и расскажет. По всему дому проведу.

– Ниамбэ? – удивился я имени. – Хрустальная Грусть?

– Да. Вообще я Берта, но так меня называла Белая Леди. Вот и прижилось.

– Прижилось…

Глупая улыбка снова возникла на моём лице.

Более четырёх поколений назад завершилась война, в результате которой почти стёрлась царившая ранее культура. Да и последующий скорый уход эльфов из мира этому способствовал. Осталось несколько древних монументов, заброшенных, зачастую разрушенных или же перестроенных строений, да старый, стремительно умирающий язык, иногда называемый райданрунским. На нём-то Эветта и любила всем и всему давать собственные имена. И, стоит сказать, у неё это неплохо получалось. С её лёгкой руки появилось много кличек. При мэтрах то все обращались друг к другу обезличено, как и положено, но у нас, учеников, ещё имелась потребность поступать иначе. Мы не умели толком вкладывать в слова импульс, позволяющий определять, о ком именно шла речь.

– Ну? И какой же ты Бешеный? – фыркнула девочка-альбинос после первой недели ученичества, проведённой в полном игнорировании меня.

Собственно, вёл я себя также, как и Эветта. Это был взаимный бойкот. С тех пор, как нас поселили в одной комнате, мы не разговаривали друг с другом, держались противоположных углов и строго соблюдали никем не установленную границу.

Дни же проходили совсем иначе, чем во внешнем дворе, но по-прежнему размеренно. Утро теперь начиналось с обязанности умыться и выстроиться на улице, несмотря на то, какая погода. Там все вслух произносили устав, а затем послушно приступали к любым общественным работам, назначенных нам неофитами. Мы натирали полы, стирали бельё, таскали поленья, чистили нужники, носили воду из колодца и, в конце концов да с огромным энтузиазмом, накрывали столы в большой столовой. После тяжёлого труда удар гонга, возвещающий, что наконец-то дозволялось поесть, звучал лучше пения птиц и представлялся прекраснее сияния звёзд ночью. Только вот обедать нормально не давали. Меж рядов со скамьями ходили суровые неофиты, зорко поглядывающие, чтобы никто не забывал про столовые приборы, салфетки, пережёвывание с закрытым ртом и прямые спины. Любое их неодобрение – и трапеза мгновенно завершалась. Так что на третий день ученичества вилка наконец-то перестала выпадать у меня из рук. Затем сытые (или голодные) мы снова умывались и расходились по так называемым кабинетам, где проходило дальнейшее обучение. Здесь Эветта и я попали в разные группы. Она была умницей, а я ещё только постигал самые азы, необходимые для учения.

Собственно, в тот вечер у меня было тяжёлое задание. Я занимался тренировкой самостоятельного чтения, сидя за столом возле окна. У нас в комнате так было. Длинное узкое зарешечённое окно, вдоль которого стояли разделённые перегородками столы. А над ними уже кровати… Так вот, я сидел и читал. И, сознаюсь, читал я крайне плохо. Мычал скорее. Понятно почему Эветте, не имеющей возможности никуда уйти в столь поздний час, это и надоело слушать.

– Ну? И какой же ты Бешеный? – фыркнула она и заключила. – Ты тупой!

– З. Е. М. Л. Я. Земля.

– Т.У.П.О.Й. Тупой!

Это сейчас мне понятно, как раздражают те, кто не умеет, казалось бы, элементарного. Тогда мнение было иным. И на счастье Эветты, я уже мог выражать его несколько иначе, чем кулаками.

– Заткнись, пока не врезал! Книга интересная. Хочу знать ещё, – блистая зачатками воспитанности, попросил я Эветту не мешать и продолжил. – П. О. З. В. О. Л. Я. Е. Т. Позволяет. Б. Р. А. Т. Ть. Брать. С. И. Л. У. Силу…

Она громко выдохнула и продолжила попытку заплести волосы косичкой вокруг головы. Даже нащупанная крошечная выбивающаяся прядь заставляла её переплетать всё заново, добиваясь совершенства причёски. А тут и вовсе бедствие! Стебельки трав, которые она использовала, чтобы закрепить все итоги своих мучений, бессовестно рвались. Ничего не выходило.

– Арьнен, – вдруг обратилась Эветта ко мне с отчётливо прозвучавшей в голосе задумкой и намёком на будущую просьбу.

– Я не Арьнен.

– Бешеный.

– Не Бешеный.

– Ну, а кто тогда?!

– Не знаю.

– Не знаю! – забыв про манеры, передразнила она. – Я вот Эветта.

– Что значит «эветта»? – наконец-то заинтересовался я, переставая воспринимать её, как нечто мешающее и гадостно назойливое.

– Тонкая веточка.

– Ты не дерево, – объяснил я ей всю глупость такого имени.

– Но мне нравится, как это звучит. И нравится представлять, что я похожа на гибкий прутик. Его сложно сломать. И хлещет он по коже как хлыст! Поэтому и Эветта.

– Понял.

– Что понял?! – начала закипать она от моих односложных ответов. – Я с тобой сокровенным поделилась! Наверняка тебе тоже нравится представлять себя кем-то? 

– Нет.

– Ладно. Нет, так нет! Но тогда выбирай. Либо я буду звать тебя Урвен, либо ты Арьнен.

– Что значит «урвен»?

– Тупой… Очень тебе подходит!

– Я не Урвен.

– Всё. Определились. Ты – Арьнен.

– Я не…

– Арьнен, – нагло перебила она. – Ты сегодня не успеешь дочитать да конца даже страницу. Запасную свечу у нас сгрызла крыса. Твой огарок долго не прогорит, а уже темнеет. Скоро ничего будет не видно.

– Да, – я с сожалением уставился за окно. 

Книга была тоненькой, интересной. Её начал читать нам мэтр, а затем дал на самостоятельное изучение. Мне она досталась первому, но очерёдность требовала, чтобы до завтра я закончил с ней. Время на изучение вышло. А неосвоенными оставались ещё с двадцать страниц! 

– Давай я тебе прочитаю остальное вслух.

– Как мэтр?

– Как мэтр.

– Он хорошо читает.

– Я тебе тоже хорошо прочитаю, Арьнен, – уверила меня Эветта. Прозвучало очень убедительно. – Всё, что я хочу, так это чтобы ты сделал мне шпильки или гребешок.

– Что сделать?

– Ты же вон какие фигурки вырезаешь, – она кивнула в сторону моих деревянных статуэток, заботливо расставленных на полочке: лошадки и собачки. Ради них я стащил из поленницы полено, а с кухни ножичек, так захотелось сделать. – Не составит труда мне помочь.

Она взяла мел и нарисовала на покрытой глиной стене, служащей своеобразной доской для записей, то, что хотела от меня получить. Выглядело всё очень просто… а мне ужасно хотелось узнать, что же там таилось в оставшихся страницах!

– Хорошо, – согласился я и с опаской, как будто ждал подвоха, подал ей книгу.

Пальцы Эветты едва не коснулись моих, так что ладонь я отдёрнул быстро. Рука несколько затряслась и, чтобы скрыть дрожь, я вытащил из тайничка ножичек и начал энергично вырезать деревянную штучку, о которой она меня просила.

– Земля позволяет брать силу и возвращать её обратно, – речь беловолосой девочки звучала ровно и плавно. – Земля склонна дарить себя другим стихиям и является основой жизни. Её сокрушают бури, разрушает вода и опустошает огонь…

– Чего так улыбаешься? – мягко поинтересовалась Ниамбэ-Берта.

Я аж встряхнул головой. Воспоминания, которые до этого дня преспокойно покоились на дне моей памяти, вдруг скопом ринулись на поверхность, мешая заниматься настоящим.

… И всё же было бы невероятно смешно представляться богам как Тупой или Цыплёнок!

Я усмехнулся, хотя, с высоты сегодняшних дней прекрасно понимал, как права была Эветта. Замкнутый из-за боязни других людей ребёнок-дикарь. Одиночка. Я всё время ждал нападения. Бился как хищный зверь, но в душе трясся от страха, как… цыплёнок. Не верил и не доверял никому. И пусть моё мышление в результате этого оказалось не заточено под общепринятые рамки, пусть в последующем генерировало нестандартные и значимые идеи, но изначально оно не имело под собой почти никаких знаний. Даже об элементарных правилах поведения… Не знаю, какое прошлое принадлежало мне до Чёрной Обители, но повторюсь и буду повторять до бесконечности – я несказанно благодарен судьбе, что некий Квалификатор решил, что из меня выйдет толк на магическом поприще!

… И, пожалуй, мне стоило быть благодарным Эветте. Без неё я бы не стал учеником. И вряд ли бы закончил ученичество. Мэтры учили нас, но не самозабвенно. Это только благодаря ей я так быстро освоился с чтением и письмом. Стал тем, кто я есть…

– Эй, юноша? – забеспокоилась Ниамбэ.

– Да, всё хорошо, сударыня. В голове сегодня просто какая-то каша! – вполне честно ответил я. – Не могу толком сосредоточиться.

– Болит, что ли? Чай с мятой – верное средство!

– Пожалуй… Так вы дом показать предлагали?

– Да. И называйте меня просто Ниамбэ. Какая я вам тут сударыня?

Дальнейший осмотр не поразил. Побитое зеркальце в ажурной раме, шерстяной плед, баночки с уже испортившимися ингредиентами, склянка для алхимических опытов, неполный расписной сервиз, потрёпанная пара туфель и ещё одна без пары, широкая колыбелька на дугообразных полозьях с висящим поверх колёсиком, к которому цеплялись резные разукрашенные деревянные фигурки.

… Одна из них точно вышла из-под моей руки, но я никогда свои работы не раскрашивал!

– Скажите, Ниамбэ, – наконец-то интуиция почуяла желанный след. – А Белая Леди не была ли дружна с каким-нибудь художником?

– Нет, вроде.

– А с красильщиком? Слышал, – действовал я наугад, – что вроде как некий Гастон Лекруа к ней хаживал. Да и сервиз, что вы показали, вроде бы индивидуальной работы. Больше похож на подарок.

– Ой! Точно хаживал! Только это не он к ней, а наша Леди к нему. Хороший был мастер, пока не ослеп. А ослеп уж давно. Она всё старалась ему помочь. Только безрезультатно. И полгода не пройдёт, как глаза вновь лечить надо.

– Жив ли он ещё?

– Думаешь, больше моего о Леди расскажет? – надулась Ниамбэ. – Я-то ей частенько прислуживала за её доброе сердце. А он-то кто? Больной, каких много к ней обращалось!

– И то, верно.

Согласился я, чтобы не привлекать внимание. Женщина взревновала. Если углубиться в просьбу, то она бы меня долго ещё вспоминала. А зачем мне лишнее внимание, когда Гастона и так можно найти?

Выйдя на улицу, я обнаружил, что солнце за пределами дома продолжало жарить так, как будто лето не собиралось заканчиваться. Жёсткие тяжёлые листья деревьев тянулись к свету, намереваясь не покидать насиженных мест, хотя их прожилки уже должны были начать менять цвет. Ещё пара недель и ревун сменил бы жнивень, но отчего-то среди небольшого оазиса сорной травы расцветал куст весенних одуванчиков, перепутавших время года. На жёлтую махровую ароматную поверхность цветка присела бабочка. Эветте всегда нравились эти создания. И я, словно считая себя обязанным сделать ей приятное, с несколько секунд любовался простыми фиалковыми крылышками, пока какой-то мальчишка не швырнул в насекомое камень. Бабочка проворно вспорхнула и в поисках спасения села мне на плечо.

– В меня-то кидаться не станешь? – поинтересовался я у карапуза.