Глава 4

– А где дети? – изумлённо пролепетал маг, после чего, не веря царящему вокруг него сумраку, зажёг в ладони яркий магический шар.

Нет, зрение не обмануло. Мальчиков в комнате не было.

«Эдвард Рейц?».

Лживое имя, которое ничем кроме выдумки быть не могло, кольнуло в самое сердце. Не чувствуя пола под ногами, Людвиг сбежал вниз по лестнице и, нарушая все правила приличия, ворвался в комнату Анны Златовой.

– В чём дело? Почему детей нет в их спальне, отвечайте!

Перепуганная тревогой своего господина экономка, до этого мирно расчёсывающая светло-русые волосы сидя на краю кровати, разом прекратила своё занятие.

– Марина уложила их и спустя полчаса проверила. Они спали.

– Немедленно обыщите дом! – громко воскликнул маг, но тут же опомнился и добавил. – Действуйте тихо. Постарайтесь не потревожить мою жену.

– Сию секунду, Ваша милость.

Удовлетворённый послушным ответом Анны, Людвиг вспомнил о правилах приличия и скомкано выразил сожаление, что так напугал женщину. После чего вернулся в детскую для более тщательного осмотра. Магическое зрение не показало каких-либо следов постороннего колдовства, а обычное не выявило других фактов, таких как, например, следы борьбы. Но по спине Людвига всё равно пробежал неприятный холодок. Что если мальчиков выкрали и теперь его станут ими шантажировать? Что если ему начнут присылать в конвертах не приглашения на игру в карты, а отрезанные детские пальцы? Насколько долго продержится его сопротивление?

– Лорд Верфайер, – обращение экономки вытащило мага из панического состояния обратно в реальность. – Мы обнаружили открытое окно в гостиной. Снаружи его подпирала жердь, поэтому мы сразу не заметили, что задвижки открыты. Кажется… Кажется, дети сбежали.

Женщина выглядела достойно, но было видно, что известие огорошило её саму.

– Как сбежали? – глупо переспросил Людвиг, куда как больше ожидающий, что внезапно обнаружится записка с грозными требованиями. Нечистая совесть подстёгивала воображение так, что молодой виконт подумывал о старческих сердечных пилюлях.

– Не могу знать, Ваша милость.

– Они поссорились с матерью?

– Нет, сегодня они вообще вели себя очень примерно.

– Тогда велите всей прислуге немедленно вернуться в свои комнаты и до утра не выходите из них. Дальнейшими поисками я займусь сам.

Судя по выражению лица, экономка не особо оценила мудрость приказа, но проявила покорность.

А Людвиг выждал несколько минут. Затем спустился в пустой холл и, взяв свой саквояж с недозволенным инструментарием, направился в кабинет, где первым делом закрыл за собой дверь на замок. После чего освободил поверхность стола от всех предметов и, нарисовав магическим порошком прямо на столешнице нужные символы, разместил в центре узора человеческий череп. По углам он поставил иные, не менее жуткие атрибуты. А там из нижнего ящика стола вынул резную шкатулку, в которой лежали, перевязанные ленточками, человеческие пряди волос. Отобрав две тёмные, маг вытащил из каждой по несколько волосинок и приступил к ритуалу вызова низшего владыки.

Конечно, наилучшим вариантом было не запрещённую законом самодеятельность устраивать, а озадачить стражей порядка, заставить их заниматься своей работой. Но Людвигу мешали поступить так несколько причин. Самая первая – Мари. Раньше утра городская стража за деятельные поиски не взялась бы, а расстраивать жену, не очень-то хорошо переносящую свою третью беременность, ему крайне не хотелось. Во-вторых, ему по‑прежнему не верилось, что мальчики решились на побег самостоятельно. Сколь дурно бы они себя ни вели, но мать любили безмерно и ни за что не оставили бы её. Поэтому в их исчезновении он всецело и неистово винил как свои опасные связи, так и самого себя. Совесть вынуждала к поспешным действиям по горячим следам, хотя на данный момент он не имел достойной платы, которой можно было бы оплатить помощь существа из другого мира.

Низший владыка явился в образе жутких теней, тянущихся из самых мрачных углов кабинета. Пламя свечей на канделябре болезненно дёрнулось, делая ожившую темноту похожей на извивающихся змей. Аура пространства сразу изменилась, стала душной и тягостной. Не иначе остальные обитатели дома внезапно ощутили тревогу и липкий страх, но магами, чтобы определить опасную волшбу, они не являлись, так что Людвиг продолжил вливать в ритуал свою силу, покуда глазницы черепа не налились мертвенно бледным свечением и чей-то грубый голос, мерзко звуча словно в самой голове, не зашептал тихое и недружелюбное:

– Зачем ты призвал меня, маг?

– Мне нужно, чтобы ты как можно скорее привёл меня к обладателям этой материи.

Людвиг знал, что делал. Обращаться на «вы» к такому существу не стоило. Ему нужен был лишь один этот владыка, а не целый легион. Магия несовместима с обычной человеческой вежливостью.

Затем, поднеся волосы вплотную к черепу, маг поочерёдно сжёг их на ладони. Во время горения, волоски превращались в густой белый дым, и череп, словно с наслаждением, втянул его в себя.

– Это возможно сделать. Но чем ты заплатишь мне?

– Отложенной жертвой.

– Нет, такая плата мне не подойдёт. Я предлагаю иное, маг. Дай мне воспользоваться твоим телом и вновь попробовать на вкус мир людей. Это будет ненадолго и даже в твоих интересах. Я намного быстрее приведу тебя к тем, кого ты ищешь.

– Ты покинешь моё тело, как только те, кого я ищу, будут достаточно близко? Не навредишь невинным? – после небольшого раздумья, осторожно осведомился Людвиг.

Предложенная плата виконту Даглицкому не понравилась, но владыка уже сказал своё «нет» на единственный доступный для него вариант. А торг и уговоры подобное общение не предполагало. Либо он соглашается прямо сейчас и получает помощь, либо отказывается и мечется по дому, не зная как ещё добраться до мальчиков.

– Да, – протянул голос, и свет внутри глазниц засиял вожделением.

– Хорошо. Мы договорились, – леденея от совершаемого произнёс мужчина и положил в согласии свою ладонь на череп.

Что делать? Бедные дети не иначе как в лапах Эдварда Рейца. Их скрутили и связали. Может даже избили! И это всё только на его совести. Душа никак не может смириться с происходящим.

Благие Двенадцать, что вообще с ним станет, когда настанет время во всём признаться Мари?!

Никогда она его не простит. Никогда и ни за что. Всё, что ему остаётся, так это добраться до мерзавцев, готовых ради своих целей на любую подлость, и показать им, что может устроить доведённый до отчаяния маг!

Рука Людвига Пламенного внезапно оцепенела и заледенела. Тени со всех углов змеями устремились к ритуальному узору, заползли внутрь черепа и через пальцы проникли в тело призывателя. Мужчина болезненно скривился и застонал. Его плоть под одержимостью иной сущностью менялась так, как оно бывает у оборотней. Кожа изменила оттенок на грязно‑серый, уши заострились, пальцы неестественно вытянулись, спина искривилась. И вскоре жуткое существо, совершенно не похожее на благородного виконта Даглицкого, покинуло особняк на Ольховой улице. Оно наклонило голову набок, всматриваясь в висящую на небе полную луну, втянуло ноздрями холодный воздух и, совершив неестественно высокий прыжок, помчалось куда-то по крышам домов.

***

Королевство Ортланд было огромным и простиралось с северного края материка на юг почти на добрую треть суши. Однако Лоррендаум – столица, располагалась на самом севере. Так исторически вышло, что вследствие череды удачных экспансий предыдущих правителей страна увеличилась, а о переносе столицы никто не задумался. Правда, последние самодержцы, включая нынешнего, на своих завоевателей‑предков походили мало и предпочитали вести более мирную политику. В результате их стараний границы государства не менялись уже весьма длительное время, но зато и в соседних странах тенденций к нарушению пактов о ненападении не возникало. Поэтому, не иначе как из‑за образовавшейся скуки, влиятельные люди королевства то и дело озвучивали предложения по основанию новой столицы, южнее. Король к мнению таких особ прислушивался, но следовать совету не торопился, понимая во что может вылиться решение – всегда помимо довольных останется не меньшее количество крайне возмущённых.

Так вот и вышло, что из-за благоразумия своего монарха сливки общества продолжали кутаться в тёплые одежды, хотя стояла середина апреля. Снег уже стаял, конечно, и первые цветы из-за нескольких солнечных денёчков тоже проклюнулись. Но позапрошлой ночью ударили сильные заморозки, а потому ни один бутон не распустился. Некоторые соцветия на кустарниках вообще заледенели и опали.

– Как же так? Разве мы можем мамочку без подарка оставить? – жалобно протянул Витёк, глядя на то, как зазеленевшую перед домом траву покрывает изморозь.

– Плохо это, – согласно вздохнул донельзя расстроенный Виталик и, сжав правую руку в кулак, решился. – Ничего, будет у нас подарок. Пойду я за бусами.

– И не боязно тебе?

– Боязно, но подарок важнее.

Года три назад мальчики о таком празднике как День матери не слыхивали даже. Но теперь они жили не в глухой деревне на окраине королевства, а в процветающей столице. Здесь люди развлекались совершенно иначе и, помимо ярмарочных дней да объявляемых жрецом каких-то непонятных поминовений святых, вносили в свой досуг разнообразие как только могли. Был День мага, когда под вечер небо разгоралось огнями фейерверков. Парадами военных праздновался День мира. На День рождения короля на улицах выступали бродячие артисты, да и много чего ещё было. Что ни месяц, а только знай разевай рот от удивления. Где в голове удержать, что там за чем идёт? И потому очень расстроились братья, когда уличные ребятишки рассказали им, какой важный завтра день. Некоторые даже подарки показали, что своим матушкам подготовили. Кто во что горазд, как говорится. Были и деревяшки красиво струганые, и гребень без части зубцов (на дороге валялся видимо). Один пухляш заботливо завёрнутый в тряпицу медовый пряник из-за пазухи вынул, а другой умник крылья майских жуков на нитку нанизал. Красивые бусы вышли. Но не такие красивые, что Федюнька Смирнов, который кражами промышлял, из кармана вытащил. Его бусы из зелёного камня были. Малахитовые. И чётками из-за золотистой шёлковой кисточки назывались.

– А вы чего своей дарить будете? – свысока поинтересовался воришка, после того как прочие мальчишки завистливо поцокали языками, вдоволь насмотревшись на его добычу.

И вот тут братьям только руками развести осталось. Денег им никогда не давали, даже самую малость. А придумывать что-то, так уже вечереет. Некогда.

– Эх вы, богатейчики!

Все ребята стали тыкать в них пальцами и смеяться. Вовсю хохотала даже босоногая Алёнка, у которой всего-то кусочек ленточки атласной длинной не больше пяди имелся. И от того Витьке и Витальке так обидно стало, что хоть ты плачь! А чем уесть дразнящихся? Поглядел Виталька на покатывающегося от смеха Федюньку и жестокие слова у него с языка сорвались.

– Может у нас подарка и нету, так это ещё пока нету. А у тебя как матери не бывало, так и не появится!

Сказал Виталька такое, и сразу тихо вокруг сделалось. Все знали, что Федюнька не от хорошей жизни ворует. И все знали, что ведьме-мачехе добытые чётки он ни за что не поднесёт, да только попрекать его этим никто не смел. За подобные слова и по лицу схлопотать можно. И так, что знай только после собирай зубы с мостовой.

– Да ты никак осмелел совсем?

Федюнька резво спрыгнул с бочки для сбора дождевой воды и, вытягиваясь во весь свой девятилетний рост, грозно зыркнул на старшего из братьев.

– А я трусом никогда не был, – гордо поднял подбородок Виталька, хотя был ниже товарища почти на целую голову.

– Ах не был? – совсем нехорошо протянул Федюнька. – А давай-ка мы это проверим? У вас же подарочка нету? Нету. Вот и давай я эти чётки, – он принялся вертеть малахитовые бусы на одном пальце, – на кладбище «Вознесенское» снесу. Недалеко причём. На одну из могилок возле часовни сразу положу. Прям у надгробия оставлю.

– И зачем это?

– Не побоишься прийти и взять, так твои будут и слова о тебе больше дурного не скажу. Но смотри, поутру проверю. Коли на месте лежать останутся, так я с таким трухачом водиться не стану. Увижу где, сразу отметелю так, что мало не покажется! Вы оба носа из своего дома больше не покажете без мамочки и папочки. Жизнь всё на свои места расставит. Вы тем, что у вас мамка есть горды, а мне в гордость то, что, быть может, матери мне и не досталось, зато и я за её юбками не прячусь!

Сказал как отрезал. И другие ребята Федюньку поддержали. А у Витальки и Витьки всё внутри в плотный узел сжалось. И не так им страшно на кладбище ночью идти, сколько жутко, что мать и Грызень о том прознают. Но тут делать нечего. Или и правда позора не обобраться, или идти. Да и подарок матушке всё равно нужен.

– А вот ты утром приди и проверь, Фома неверующий. Не будет там бус!

– Чёток, дурень. Чётки это. Ребят, разбейте нас.

Федюнька и Виталик пожали руки, а затем поверх их рукопожатия ребром встала рука Серого – справедливого мальчишки, уже начавшего своё обучение как подмастерье кузнеца. А затем Серый сказал:

– Чтобы всё честь по чести было, мы, Федюнь, с тобой сейчас и после поутру вместе на кладбище сходим.

– Не доверяешь мне, что ли? – нехорошо сузил глаза воришка.

– Доверяю, но обмануться не хочу. Тут дело серьёзное. Кому кныш, а кому шиш наверняка знать надобно.

– Ну смотри-смотри, – усмехнулся Федюнька. – Пошли тогда закладку делать. Всё равно уже вечер, а с этими двумя пока водиться неохота.

– Пошли.

Ребята ушли, и вскоре вся компания разбежалась. Было ещё не так поздно, обычно все дольше заигрывались, но братья этому обрадовались. Мать, конечно, если отчима не было, их из дома выпускала, чтобы совсем в четырёх стенах не зачахли, но надолго уходить не велела. Поэтому мальчишки вернулись и весь оставшийся вечер вели себя смирно и ладно, чтобы никто их в предстоящем не заподозрил. Лишь в своей комнате они ненадолго поссорились, так как Виталька брата с собой брать не хотел, а тот отвязываться не возжелал. Но они быстро помирились и вместе выбрались из дома через окно гостиной.

***

Кладбище «Вознесенское» находилось не так далеко от дома братьев. Всего с полчаса размеренным шагом по улицам пройтись и вот оно. Всё-таки квартал, выбранный виконтом Даглицким для проживания, хотя и считался приличным, но аристократов в нём крайне мало обитало. Например, на всю Ольховую улицу только Людвиг Пламенный и имелся. Здесь всё больше купцы, удачливые ремесленники и прочие зажиточные горожане жили. Однако и кого-то попроще встретить можно было. Не бывает в городе такого, чтобы где-то неудачливое семейство не втиснулось. И потому на подвальном этаже доходного дома купца Громыки снимали комнатку вечно пьяные сапожник и его вторая жена-прачка. Жил с ними и мальчонка Федюнька. Из всех детей сапожника только этот, оставшийся от первой богомольной жинки, не умер во младенчестве, а дожил до девяти лет и, судя по всему, жить и жить собирался. Здоровьем природа мальчика не обделила. Забитым характером он тоже не обладал. Так что на очередную выволочку от гадкой мачехи Федюнька погрозил родителям кулаком и, решив больше никогда домой не возвращаться, задыхаясь от гнева выбежал на улицу. Вслед ему доносилась грязная брань.

Жить своим умом да самому по себе в положении этого мальчишки дело правильное было. Вот только денег на то у Федюньки не имелось. Ни одного медяка. Не под мостами же ночевать? Не в приют же идти батрачить за жидкую похлёбку? А кто малолетку к себе примет? В воровскую гильдию можно было бы податься, но там сперва нужно что‑нибудь стоящее принести, а у него ничего такого нету. Чётки вот разве что малахитовые, так ведь на кладбище они теперь лежат. Ждут, когда их барчуки себе заберут.

Посидел-посидел на мостовой Федюнька. И зябко ему, и боязно, что крыса какая‑нибудь за ногу цапнет. Много их нынче ночью что‑то выбежало из нор да по улицам разбежалось. А потому поднялся мальчик и пошёл к Серому.

Серый не так далеко жил и вызвать его на улицу просто было. Он при кузнице в пристройке ночевал. И пока остальные подмастерья без задних ног от усталости дрыхли, парнишка, отреагировав на броски друга мелкими камушками через окошко, незаметно для прочих товарищей вышел наружу.

– Чего тебе, Федька? Чего спать не даёшь?

– Дело тут такое. Невмоготу мне моё житьё вообще стало, – искренне сознался Федюнька и рассказал как есть.

– Эге. Дела так дела.

– Теперь понимаешь? Чётки мне эти позарез нужны.

– Понимаю. Но что теперь уж поделаешь? Я думаю, придут пацаны за ними.

– Вот и я думаю, что глупость сморозил. Притащатся, ироды! – едва не всплакнул Федюнька от жалости к самому себе.

Вот как язык его до беды довёл! И чего только побоялся наглого барчука отметелить? Дал бы по роже его сытой и дело с концами. Чай всё-таки не нажаловался бы отчиму. Не сдал. Ведь взаправду не трус.

– У меня краюха хлеба под матрацем припасена. Хочешь отдам? – сжалился Серый.

– Да не надо мне хлеба, мне чётки вернуть надо! – в сердцах воскликнул воришка, хотя живот его с самого утра пуст был.

– Нехорошо то будет. Я тебя понимаю, но нечестно это. Я пари разбил и покрывать тебя не стану.

– За кого ты меня держишь? – сразу насупился Федюнька. – Потому к тебе и пришёл, а не на кладбище отправился.

– А что у тебя на уме?

– Давай мы этих двоих разыграем, а? У вас же на кузне белой буры много. Давай обсыплем ею себя как мукой и на кладбище сходим? Я чётки свои сразу заберу. И коли придут за ними барчуки, так вспугнём их. От такого они убегут без оглядки! А мы потом подтвердим, что следили и видели их. Верняк дело. Ведь то, что чётки призрак раньше их, разинь, унёс, вина не наша. Им-то с чего не сыскать матери иной подарок?

– А коли не придут? Всю ночь сидеть и ждать их, что ли? Я на то не согласен, вдруг и правда злой дух какой-нибудь явится, – упёрся Серый и даже крепкие руки на груди скрестил. Но Федюнька на это только рукой махнул беззаботно.

– Не, не явится.

– Да с чего тебе знать?

– Ну, мы ж не мёртвых обижать, а по другой заботе. Да и сидеть всю ночь не станем. Так, часа три-четыре хватит нам, думаю. Коли за это время барчуки не придут… так и то из первых рук узнаем, чего они, хвастуны, стоят!

На том и порешили.