– Ладно. – Смиренно кивнул Крис, который ненавидел возиться с готовкой, уборкой и всем, что требовало от него прилежных действий. Ему было тяжело делать что-то руками, но он старался изо дня в день. Маленький герой, которому самое место в отряде Мстителей.

– Люблю тебя, малыш. – Я ещё раз чмокнул сына в макушку и, когда на выходе во второй раз потянулся к выключателю, услышал самое прекрасное, что может услышать отец:

– Я тоже тебя люблю, пап.

– Как он? Держится? – Озабоченно спросила Полин, когда я спустился вниз. Она как раз домывала посуду и наводила последние штрихи безупречности на старой кухне.

– Кажется, да.

– А ты? – Она вытерла руки полотенцем и прожгла меня взглядом своих тёмных, как горький шоколад, глаз.

Ненавижу, когда она так смотрит. Будто выворачивает наизнанку, выкапывает самые острые камни из ям души. Полин всегда видела меня насквозь, в какой бы плотный скафандр я не прятал свои чувства.

Я бессильно опустился на стул, на котором недавно сидел мой сын и болтал ногами, и запустил руки в волосы, лишь бы не смотреть в эти жгучие глаза.

– Я забыл, Полин… – Только и пробормотал я. – Забыл, что завтра уже шестое.

– Ты слишком много взвалил на себя, мой мальчик. Тут любой не упомнит.

– Но я должен помнить. Какой из меня отец, если я постоянно пропадаю на стройке, вижу сына урывками, да ещё и забываю самые важные даты в его жизни?

– Ты самый лучший отец, который мог бы быть у Криса. – Сурово заявила Полин. Она была мягкой, как зефир, но в моменты, когда нужно показать свою силу, – в такие, как этот – она показывала её во всей красе. – Даже не смей думать иначе. Завтра ты отправишься на работу, а мы с Крисом испечём шоколадные кексы, как и всегда. А потом вместе съездим к Элизабет. Она подождёт, пока ты не освободишься.

Не оставалось ничего другого, только кивнуть. Я знал, что она будет ждать. Все эти шесть лет она ждёт моего визита, а я заглядываю к ней всё реже и реже.

– Уэйн всё ещё на работе? – Спросил я, чтобы переключиться на что-то другое.

– Взялся за срочный заказ. Ему пообещали четыреста долларов сверху, если он закончит до завтра.

– Он слишком много работает.

– Как и ты. – Мягко сказала Полин, снова превращаясь в пористый зефир. – Мы все делаем, что можем, ради Криса.

– Но он уже не в том возрасте…

– Родителю плевать на возраст, если он любит свою семью.

Как иронично. Мои отец и мать не согласились бы с Полин. По их понятиям, они делали всё, что могли ради меня и Криса. Звонили раз в неделю, чтобы справиться о его здоровье. Посылали несколько тысяч раз в месяц, чтобы помочь деньгами. Покупали дорогие подарки на день рождения, чтобы откупиться за свои редкие визиты. Между нами пролегло каких-то триста пятьдесят миль, но казалось, что гораздо больше. Словно они бросили якорь не в Чикаго, а на Марсе, и, чтобы навестить нас, нужно было снаряжать целую космическую экспедицию. Порой мне казалось, что они сбежали в соседний штат только лишь за тем, чтобы быть от горя подальше. А предложение пожить под их крышей, когда мы лишились своей, было лишь жалким проявлением вежливости. Так и видел, как они с облегчением выдохнули, когда я решил остаться в Рочестере и не позволил болезни Криса баламутить их спокойные воды.

– Ты герой для него, Шон. – Продолжала Полин. – Герой для всех нас. Но даже героям порой нужна помощь. – Она печально улыбнулась. – Посмотрела бы я на Капитана Америку, если бы его не прикрывали Железный Человек и Чёрная Вдова.

Она подошла ко мне и положила руку на плечо. Такой простой жест, но такой тёплый. Будто она обернула меня шерстяным одеялом и подсунула грелку к ногам.

– Мы рады быть твоими Железным Человеком и Чёрной Вдовой.

Внезапно кухня наполнилась диким, до боли незнакомым звуком. Я не сразу понял, что это наш смех пролетел по шкафчикам и потревожил пыль на подоконнике. Знала бы Полин, как я ей благодарен. За всё, но больше всего за это – возможность хотя бы иногда вот так вот задорно смеяться. Я заглянул в её глаза, чтобы сказать об этом, но моя чудо-женщина улыбнулась и произнесла:

– Я знаю.

Глава 2

– Видели бы вы эту цыпочку! Ноги от ушей, буфера, как шары для боулинга! А какие вещи она говорила своими пухлыми, как сливы, губами!

Пока я заканчивал прибивать плинтус в гостиной мистера и миссис МакМиллан – работа, которую я не должен выполнять – ребята сгрудились у импровизированного столика из досок, что мы привезли для отделки крыльца, и морили друг друга байками о вчерашнем вечере. Они были молоды и не сбиты с толку жизненными неурядицами. Они всё ещё протирали штаны в барах и цепляли девчонок на одну ночь – привилегии холостяцкой жизни, о которых я давно забыл. Да и не желал вспоминать.

Слушая, как пять здоровенных лбов треплются о похождениях в баре, вместо того, чтобы работать, я испытывал ярость, раздражение и отчаяние. От того, что был их непосредственным начальником, а они с горем пополам исполняли мои указания. Работали спустя рукава, из-за чего мне постоянно приходилось перекрашивать их мазню на стенах гостиной, перекладывать кафельную кладку в ванной, заново штробить бетон под проводку. Иногда мне казалось, что они просто издеваются, видя, что я не могу обуздать их своевольные нравы и хватаюсь исправлять их ошибки, потому что так быстрее, нежели коршуном кружить над ними и заставлять переделывать всё самим. Хочешь что-то сделать хорошо – сделай это сам.

Но больше всего меня злило то, что я ничего не мог с ними поделать. Повезло же мне получить шайку неприкасаемых в подчинение, а всё потому, что вот тот кудрявый доходяга, который сейчас хвастался девчонкой, которую склеил вчера в «Берри Блендз», был племянником Франклина Таннера, моего босса. Любимым племянником, смею заметить. Едва над его верхней губой пробилась щетина, как добрый дядюшка пристроил его к себе в компанию и сбросил эту обузу на меня. Я не из тех, кто бежит ябедничать при первом же удобном случае. Предпочитаю выяснять всё напрямую с подчинёнными, но и моё терпение далеко не резиновое. Зак Таннер тянул его и жмякал, как детский мячик. Портачил с элементарными вещами и отшучивался в манере «мне всё можно», вот моё терпение и лопнуло. Я трижды беседовал с Франклином по поводу его племянничка и трижды получал от ворот поворот.

– Если ты не можешь его ничему научить, то какой из тебя прораб? – Огрызался босс, ухмыляясь своими жирными щеками.

Быть может, я был не лучшим сыном, мужем и отцом. Но я был хорошим прорабом. Мания величия – не мой конёк, но в этом я был уверен на сто процентов. Ну ладно, хотя бы на восемьдесят девять.

В былые времена, которые давно канули в забвение, у нас с братом была своя строительная фирма. Мы не купались в деньгах, но могли влачить безбедное существование. «Тёрнер Хаус» пользовалась спросом в Рочестере и близлежащих городках Миннесоты. Однажды мы даже приложили руку к созданию целого жилого квартала в Спринг-Вэлли и возвели стильный отель на побережье Грин-Бея. В отличие от Франклина Таннера, который лишь слизывал сливки со своего бизнеса, мы с Генри занимались всем: от поиска клиентов и сотрудничества с поставщиками, до укладки ламината в особняках Пайн-Риджа. Мы не вертели носами от физической работы – признаюсь, общение с отделочными материалами вдохновляло меня куда сильнее, чем общение с клиентами.

Но болезнь Криса требовала слишком много внимания и сил. Генри остался один на один с бизнесом, пока я постоянно отлучался из-за здоровья сына. Пока в возрасте полутора лет Крис проходил самую тяжкую реабилитацию в клинике Чикаго, мы проиграли тендер на постройку офисов для юридических контор в Миннеаполисе. Пока Крис переносил вторую операцию на глазах в больнице Сиэтла, мы потеряли ссуду на двести тысяч у рочестерского банка. Пока мы торчали в кабинетах физиотерапевтов и ортопедов в лучших медицинских центрах Атланты, на нас подали иск за двукратный срыв сроков строительства складских помещений для сети «Апач Молл».

«Тёрнер Хаус» разваливалась на глазах вместе со мной. Пока мы полностью не разорились, было решено продать бизнес и пойти другим путём. До сих пор терзаюсь виной за то, что так подставил Генри, но разве я мог поставить его благополучие выше благополучия собственного сына? Деньги от продажи компании пошли на покрытие долгов, а на остаток, который мы с братом разделили поровну, он смог выплатить кредит за дом, а я… Что ж, а я оплатил очередную кипу чеков от больниц.

Отец предлагал нам с Генри стартовый капитал, чтобы начать всё заново. Но у меня больше не было сил, да и желания тоже, начинать заново. На мои плечи легла самая главная забота – сын с ДЦП и атрофией зрительного нерва. Да и связывать себя обязательством перед отцом не хотелось – ни мне, ни Генри не улыбалось выслушивать упрёки, когда же мы, наконец, расплатимся с ним. А расплачиваться по-любому бы пришлось.

На протяжении первых полугода я нигде не работал и подчищал счета, закладывая и перезакладывая дом. Если бы не помощь Полин, Уэйна и брата, я бы сломался ещё тогда, в комнате ожидания, пока моего сына мучили лечебной физкультурой в соседней палате.

Я был сломлен и разбит, как фарфоровая ваза, которую по нелепой случайности уронили на плитку. Разлетелся миллионом кусочков, которые не собрать, не склеить. Как я уже говорил, некоторые вещи нельзя починить. Но кое-как меня собрали по частям, потому что нет ничего ужаснее для больного сына, чем побеждённый отец.

Генри устроился в «Дженерал Констракшн», к строительному подрядчику, который годами дышал нам в спину. Когда наш бизнес прогорел и освободил нишу на строительном рынке, они взлетели, как ракета «Спейс Икс». Быстро и высоко, и теперь порхали себе среди звёзд. Брат помог и мне устроиться к ним прорабом. Нельзя пасть ещё ниже, если выпрашиваешь местечко под солнцем у собственного конкурента. Франклин Таннер если и поглумился над моей беспомощностью и отсутствием чувства собственного достоинства, то виду не подал. Наслышанный о моих заслугах и мастерстве на строительном поприще, он предложил руководить одной из лучших бригад «Дженерал Констракшн» и обещал неплохой заработок. Слишком лакомый кусочек для обездоленного попрошайки, чтобы отказываться из-за глупой гордости. Правда, через год он впихнул в мою бригаду своего племянника. Уверен, так он решил посмеяться надо тем, кто годами оставлял его компанию с носом.

И вот теперь я вынужден наблюдать, как этот его племянник захлёбывается «Доктором Пеппером» и собственным превосходством, травя байки о том, как вчера развлекался с очередной блондинкой. Заноза в моей заднице размером с Эмпайр-стейт-билдинг, которую клещами не вытащишь. За три года работы на Таннера я сумел зарекомендовать себя, как рукастый и уважаемый прораб, наладил отношения с бригадой и пожинал плоды своих стараний. Но стоило только Заку вторгнуться в мой тихий уголок, как всё посыпалось, как карточный домик, если бы он сам его строил.

Ребята смотрели Заку в рот, потому что знали: подружись они с родственничком босса, и продвижение по карьерной лестнице не за горами. Ну, или хотя бы можно будет вот так отлынивать от работы и задерживать сроки сдачи дома клиентам, ведь всех собак всё равно спустят на меня. Запусти бешеную свинью в загон, и все остальные подхватят бешенство.

Когда парни в очередной раз заржали, как стадо жеребцов, рука соскочила, и на плинтусе засияла трещина. Я чертыхнулся, как заправский строитель, и отравился лопнувшим терпением.

– Может, хоть немного поработаете ради приличия? – Огрызнулся я. Проект для МакМилланов должен быть сдан ещё на прошлой неделе. И пусть остались лишь незначительные доработки, я не собирался оттягивать с его сдачей лишнюю неделю и не хотел в очередной раз задерживаться дольше положенного здесь, среди пыли и извести, когда Крис так надеялся на меня.

В пять я уже должен быть дома. Забирать Полин и Криса с охапкой шоколадных кексов и направляться к Элизабет. На часах уже два, а план на сегодня далёк от завершения.

Парни притихли и оглянулись на сварливого начальника, который битый час в одиночку возился с долбаным плинтусом и слепой яростью. У Адама и Барни хотя бы хватило совести, чтобы стыдливо отвести глаза. Лукас тут же поставил банку газировки на стопку досок и направился на подмогу. Но Зак и его собачонка Кевин, которые были не разлей вода, так и остались стоять, бросая самодовольные ухмылки в мою сторону.

– У нас законный перерыв на обед. – Возразил Зак, приканчивая последний кусок пиццы, которую курьер притащил час назад.

Я встретил его испытывающий взгляд и поднялся с колен, предоставляя парням заниматься своей работой. Пока я займусь своей.

– И он закончился тридцать минут назад. – Напомнил я Заку.

– Мы никуда не торопимся. – Пожал плечами этот мелкий засранец, испытывая моё терпение.

– Ошибаешься, Таннер. Мы должны были закончить ещё на прошлой неделе. И сегодня я не собираюсь торчать здесь дольше положенного только потому, что ты не успел похвалиться своими заслугами.

Раньше я не позволял себе вольности разговаривать с ним в таком тоне, поэтому в комнате повисла напряжённая тишина. Мне было плевать, что думают обо мне эти ребятки. Я должен быть дома через три часа, нравится им это или нет. И если ради этого придётся сбить спесь и стереть ухмылочки с их прокуренных лиц, то так тому и быть.

Заку не понравилась новая манера обращения с его величеством, но дожевал остывший кусок, вытер жирную руку о рабочую робу и молча взялся за дело.

Лишь через два часа, когда ремонт сдвинулся с мёртвой точки и каждый был при деле, я позволил себе выкроить минутку, чтобы передохнуть снаружи. Я втянул свежий воздух, полный морозной колючести, и поёжился на мартовском холоде Рочестера. Приятно было расправить спину и избавить лёгкие от скопившейся пыли, а голову – от наводнившихся мыслей.

Рядом материализовался Лукас Альворадо, мой любимчик из всей этой упрямой братии. Он больше всех подходил мне по возрасту и жизненным понятиям, поэтому нередко мы перебрасывались парочкой слов в перерывах между работой.

– Прости, Шон. – Стыдливо бросил Лукас, затянувшись сигаретой. Я скривился от дыма, выхлопнувшего мне в лицо, но ничего не сказал. Каждый убивает себя по-своему. – Мы слишком увлеклись и не должны были затягивать работу.

Вот за что я выделял Лукаса среди остальных. Он был самым способным среди парней, а мимолётная лень сполна окупалась его старательностью и уважением к тому, что делал. И ко мне.

– Не бери в голову. – Отмахнулся я, исцеляясь от злости. – Не люблю задерживать проекты и заниматься ерундой. Просто, я должен быть в другом месте, а не здесь.

Странно, что я вообще решил поделиться этим с кем-то не из семьи. У меня не было близких приятелей, а рабочие отношения всегда оставались для меня лишь рабочими. Но порой так хотелось поговорить с кем-то о наболевшем. С кем-то, кто не знает, почему я стал таким. Угрюмым, серьёзным, нетерпимым.

– Проблемы дома?

Если б он только знал.

– Сын днями меня не видит. И вместо того, чтобы проводить время с ним, я вожусь с вами, как с детьми малыми.

– Мне жаль. Правда. Если тебе нужно быть дома, то поезжай. Мы сами всё закончим.

Я с сомнением взглянул на Лукаса, который был младше меня всего на четыре года, но выглядел куда как моложе. Ни морщин в уголках глаз от пролитых слёз, ни намёка на седину от горя на чёрных, как сажа, висках, ни тёмных кругов под глазами от недосыпа.

Он усмехнулся, видя мои колебания.

– Мы справимся, босс. Даю слово. Я за всем присмотрю.

Если на кого и можно было положиться из моей бригады, то на Лукаса Альворадо. Он никогда не подводил и сможет прикрыть мою спину, если что.

– Ты сам напросился. – Хмыкнул я, вспоминая, какими несговорчивыми засранцами могут быть работники, которым приходилось батрачить в субботу вечером.

Через двадцать минут я уже сворачивал на Бикон-драйв, благодаря вселенную, что хотя бы сегодня я буду дома вовремя. Даже раньше, ведь часы показывали всего половину пятого.

Для Криса этот день был особенным, как и для любого из нас. Он пока ещё не научился скрывать истинные чувства, как всякий мужчина, и так и источал волнение. Его руки тряслись больше обычного, когда он, опираясь на костыли, выходил из дома. Он хотел понести хотя бы букет белых роз, что Полин купила в местной лавке, и старательно тянул к нему руку, но пришлось лишить его и этой маленькой радости. Он бы просто не смог передвигаться с цветами в руке, потому что все силы уходили на то, чтобы сжимать костыли и переставлять ноги. Слишком многого лишила его болезнь, и я сжался от того, что никак не могу это исправить.

Мы загрузились в «фиесту» Полин, потому что мой пикап был забит строительными материалами и не был рассчитан на ребёнка. Было в диковинку садиться за руль такой крохи, словно пересесть с тяжеловоза на пони. Костыли отправились в багажник. Крис пожелал сам открыть дверь и забраться в детское кресло, на что ушли лишние десять минут.

– Уэйн не поедет? – Спросил я, когда не досчитался одного из пассажиров.

– Слишком много работы в мастерской. – С грустью ответила Полин, пристёгивая ремень. – После суровой зимы всем вдруг понадобился ремонт. Но он очень хотел поехать.

Я коротко кивнул, лишь приблизительно представляя, что должен чувствовать отец, который не может увидеть дочь, потому что вынужден впахивать по три смены ради лишнего цента.

Всю дорогу в машине висело гнетущее молчание, будто мы ехали не повидаться с Элизабет, а на казнь. Я поглядывал в зеркало на Криса, пытаясь считать его эмоции по лицу, которое то и дело сморщивалось в гримасах. Из всех недугов, которыми страдало его тело, этот приносил мне самую острую боль. Мы справились со слепотой благодаря двум дорогостоящим операциям, и теперь мой сынишка мог видеть красоту мира, пусть и сквозь толстые линзы очков. Мы разработали его мышцы и суставы, и теперь он мог передвигаться хотя бы на костылях. А если он и дальше будет так же исполнительно посещать ортопеда и выполнять домашние упражнения, то через несколько лет сможет ходить самостоятельно. Его походка не будет ровной, он получит освобождение от уроков физкультуры и никогда не попадёт в команду по футболу. Но в следующий раз он сможет понести этот несчастный букет сам.

До четырёх лет и двух месяцев Крис изъяснялся лишь жестами и мычанием. Мы сменили трёх дефектологов и исправно посещали психолога, чтобы перебороть и это. Когда мой сын заговорил, это было самым лучшим, что я когда-либо слышал в жизни. Пусть поначалу его речь была бессвязной, и сейчас он всё ещё допускал кучу ошибок, но для меня его голос был соловьиной песней, которая затрагивала струны души.

Мой сын был самым сильным ребёнком на этом свете. Сильнее меня, сильнее самого Халка. Сколько боли и слёз он вынес на своём слабом теле, но это не сломило его так сильно, как сломило меня. К шести годам Крис сумел избавиться от пожизненного клейма «слепца» и «калеки», но так и не избавился от гримасничества. Иногда можно было заметить, как искажается его лицо без видимой на то причины. Растягивается в непонятном выражении, словно что-то пугает или злит Криса. Первое время это ужасало меня, потому что мне казалось, что сын корчится от боли. Но теперь мы привыкли, насколько можно привыкнуть к такому. Дети должны улыбаться и сиять счастьем, а не корчиться в танталовых муках. И сейчас, когда я видел улыбку на лице сына, я верил, что всё это стоило каждого вложенного цента.

Прибыв к месту назначения, я припарковал «фиесту» рядом с машинами других посетителей и помог сыну выбраться на улицу. В тёплой куртке и шапке с помпоном ему было ещё сложнее держать координацию, но он старался изо всех сил. Даже сильные порывы ветра ему были не страшны.

Полин сжала моё плечо, когда я помедлил. Тепло её руки проникло даже сквозь толстый пуховик и слегка уняло дрожь в конечностях. Наша великолепная троица сдвинулась с места всё в том же молчаливом настрое. Искалеченный ребёнок на костылях, стареющая женщина с кульком шоколадных кексов и сутулый мужчина с букетом роз. А ведь такой же букет и свёл нас когда-то вместе.