– Не могу поверить, что он мог так поступить! – Мэри укачивала младшую дочь в объятьях, не находя нужных слов поддержки.
Она сразу поняла, что между Эвелин и её зятем что-то произошло, когда та появилась на пороге, навьюченная тремя огромными сумками. Всем, что удалось на скорую руку схватить и унести с собой из ненавистных комнат, в которых её больше никто не желал видеть. Сумки так и остались валяться в прихожей. Кому нужно разбирать вещи, когда сначала нужно разобраться с разбитым сердцем.
Мэри поглаживала Эвелин по голове, как маленькую девочку. Та перестала плакать, но щёки всё ещё были солёными от слёз, а тело вялым, как у тканевой куклы. В отличие от Грейс, Эвелин всегда пренебрегала объятиями и сторонилась проявления чувств с матерью, поэтому сейчас та наслаждалась близостью с дочкой. Пусть она была вызвана глубоким горем.
Захлёбываясь словами, Эвелин рассказала матери о том, как с ней поступил Бен. Как бесчувственно сообщил, что уходит, что она ему больше не нужна, что теперь в его сердце освободилось место для другой. Мэри до последнего не могла поверить, что Бен, их славный, замечательный Бен, мог так поступить. Но состояние Эвелин было наглядным тому подтверждением.
– Ничего, ничего, дорогая. – Шептала Мэри, убаюкивая дочь колыбельной из бесполезных слов. – Он того не стоит.
– Всем привет!
Радостный оклик Грейс из прихожей показался писклявой нотой, сыгранной невпопад. Хлопнула входная дверь, послышалось шуршание обуви по ковролину и почувствовался неуместный сгусток яркой энергии, который сопровождал каждый шаг Грейс.
– Почему у нас при входе валяются сумки?
Мэри прикрыла глаза, впервые в жизни раздражаясь от беспечности старшей дочери. Сейчас она стала камнем, летевшим в огород скорбящей Эвелин.
– Что происходит? – Грейс молниеносно очутилась рядом с непонятной фигурой, в которую сплелись её мать и сестра. – Эви…
– Это всё Бен… – Удалось выдавить из себя Эвелин. – Он подаёт на развод.
Грейс тут же вытянулась, побледнела и притихла. Стала совсем другим человеком.
– Он растоптал наш брак и выставил меня из дома. – Слёзы вновь пробили оборону и хлынули новым потоком соли на руки матери. – Я верила ему, любила, а он… – Горький всхлип. – Нашёл кого-то…
– Ну, ну, дорогая, успокойся. – В тысячный раз пробормотала Мэри. – Бен не достоин твоих слёз.
– На кого он мог меня променять? Что нашёл в ней такого, чего нет во мне? Грейс?
Эвелин отстранилась от матери и утёрла рукавом рубашки потёкшую тушь. Сестра молчала и была белее джемпера, натянутого на женственные плечи. Глаза Грейс забегали. Руки сами собой скрутились в тугой узел между коленей. Она выглядела потерянной, сбитой с толку и будто мечтающей сбежать отсюда подальше.
– Ты что-то знаешь? Ты видела их вместе?
Молчание.
– Грейс, прошу тебя, если ты знаешь, кто она, то просто скажи мне. – Не унималась Эвелин, но сестра будто проглотила язык.
И тогда всё стало понятно. Эвелин нетвёрдо встала на ноги и грозно нависла над старшей сестрой.
– Нет. – Прошептала она. – Нет, нет, нет. Грейс, скажи мне, что это не так. Скажи, что я сошла с ума и ошибаюсь.
Два пустых глаза размером с глобус взглянули на неё из-под длинных ресниц. Глаза, полные грусти, стыда и греха. Мэри ахнула. Эвелин схватилась за виски, в которые вонзилось сверло.
– Это ты. – Шёпот, полный ненависти, прорвался сквозь потрескавшиеся губы. – Это ты та женщина. Ты увела моего мужа!
– Я никого не уводила. – Неуверенно встала на свою защиту Грейс. Вскочила на ноги и попыталась коснуться сестры, но та оттолкнула её. – Поверь, я ничего подобного не хотела, но так получилось.
– Господи, Грейс. – Только и смогла произнести мать. Ей стало плохо, сердце налилось кровью, грудь стянуло верёвками.
– Так получилось?! – Эвелин с шёпота перешла на крик. Вся ярость выходила наружу. – Как так могло получиться? Ты моя сестра! Ты не должна была крутить роман с моим мужем!
– Мы не крутили роман, Эви, послушай…
– Я не желаю ничего слушать! Ты за моей спиной спала с моим мужем!
– Мы не спали…
– Ну конечно! Не спали. Кувыркались в постели, так это называется?!
– Эвелин, послушай. Между нами с Беном ничего не было. Мы решили подождать, пока между вами всё не будет кончено. Мы не хотели делать тебе больно.
– Не хотели делать больно?! Да как ты смеешь?! То есть, меня должен успокоить тот факт, что вы не трахались в моей постели?
За криками сёстры даже не заметили, как мать откинулась на подушки и прикрыла глаза.
– Он не любил тебя, Эв. – Примирительно произнесла Грейс, хотя в данной ситуации это прозвучало скорее как оскорбление. – С самого начала считал, что ваш брак – ошибка.
Это было уже вне всяких границ. Эвелин не сдержалась, замахнулась и отвесила сестре пощёчину. Вместила в ладонь всю свою боль и злость. Грейс машинально схватилась за саднящую щёку и замолчала. Просто глядела на младшую сестру, не зная, что ещё может сказать, чтобы хоть как-то исправить содеянное. Разве можно было что-то исправить? Бен уходил от Эви к ней. Как ни крути, она разрушила брак младшей сестрёнки и теперь никогда не заслужит прощения.
Эвелин не желала ничего слушать. Она развернулась и выскочила из дома, хлопнув дверью. Оставила в нём семью, изодранную на куски. Через неделю она сбежала из города за семьсот миль на восток, сняла дешёвую квартирку в грязном районе Атланты и устроилась журналистом в третьесортную газетёнку за сущие гроши. Но даже эта чужая жизнь показалась ей куда как приятнее, чем прошлая. В той, где она в один день лишилась и мужа, и сестры.
– Это она.
Бен стойко рассматривал то, что осталось от его жены. Пытался высмотреть знакомые черты сквозь одутловатую кожу. Эвелин лишь кивнула патологоанатому, слова застряли в горле.
Грейс лежала на столе, руки вытянуты по швам, лицо смотрит вверх. Глаза закрыты – так даже лучше. Она не увидит, как спустя шесть лет два самых дорогих ей человека склонились над ней, бок о бок, но будто всё так же за мили друг от друга. Бесцветные волосы спутались на затылке, а когда-то они были блестящими и мягкими, как шёлк. Скулы заплыли отёком, превратив прекрасное лицо во вздутую кочерыжку. Кожа бледная, неестественно блёклая, ведь она четыре дня проболталась под водой и не видела солнечного света. Она наверняка замёрзла в холодной пучине реки Сент-Клер. Хотя мёртвые ведь ничего не чувствуют?
Эвелин дёрнулась, потянулась в бессмысленном желании укрыть тело сестры простынёй, чтобы та согрелась. Но опустила руку и отвернулась. Что бы между ними не случилось в прошлом, она не желала сестре смерти.
В коридоре Джеймс О’Хара предложил Эвелин воды из кулера. Безмолвно протянул стаканчик и наблюдал, как она поглощает воду глотками, будто несколько суток не пила. Бен подписал бумаги и вышел к ним, не жив, не мёртв. Интересно, скорбел бы он так по ней, по Эви, в тот первый год их брака? Ведь как обмолвилась старшая сестра, он никогда её не любил. По крайней мере, не так, как Грейс.
– Ты в порядке? – По-братски спросил Джеймс, сжимая плечо Бена, пытаясь показать, что он будет рядом до конца. – Сожалею, что вам обоим пришлось пройти через это, – уже более сухо заговорил он, как оборотень, перевоплощаясь в полицейского. – Уж такая формальность.
Бен кивнул. Он даже не глядел на Эвелин, гораздо привлекательнее ему казались носки собственных туфель.
– Пройдёмте со мной, – сказал Джеймс, барахтаясь в неловкости ситуации. – Нам нужно многое обсудить.
– Я буду через минуту.
Бен пошёл в конец коридора и скрылся в уборной. Ему нужно было время, чтобы осмыслить то, что сейчас увидел. Мёртвое тело любимой женщины, бывшая жена, свалившаяся на голову, загубленное будущее. Горький коктейль, который не смешаешь даже врагу.
В маленьком кабинете Джеймса было холодно и неуютно, но всё же приятнее, чем в морге. Ни холодильников с номерами, ни заледенелых трупов, ни отчаяния. Только письменный стол, заваленный бумагами, неказистый шкаф и два стула, будто заранее подготовленных для Эвелин и Бена.
Эвелин опустилась на один из них и стала сверлить пол глазами.
– Ты в порядке? – Заговорил было Джеймс, но осёкся. – Прости, глупые вопрос.
– Так ты всё ещё служишь в полиции?
– Уже восемь лет. Теперь я лейтенант.
– И как ты с этим справляешься?
Конечно, она не имела ввиду расследования и бюрократическую волокиту. Она говорила о смерти.
– Для тебя это, наверное, уже в порядке вещей. Трупы, рыдающие родственники…
– Каждый раз, как в первый. – Честно ответил Джеймс. – К этому невозможно привыкнуть.
Эвелин выдавила страдальческую улыбку.
– А я-то надеялась, ты подскажешь, как сделать так, чтобы было не так больно.
– Из меня плохой советчик.
– Как будто я забыла, – язвительно отозвалась Эвелин, вспоминая, что он говорил перед их свадьбой с Беном.
В этой жизни Джеймс О’Хара жалел лишь о двух вещах. О том дне, когда нацепил костюм шафера и терпеливо выслушивал клятвы новобрачных у алтаря. И о том, что теперь был так холоден с женщиной, которой однажды разбил сердце. И если первое он уже не мог исправить, то со вторым мог справиться, но не успел открыть рот, как в кабинет вошёл Бен. Подходящий момент стал самым неподходящим.
– Я готов, – сказал он, хотя выглядел совершенно неготовым. В туалете он две минуты рыдал над раковиной, пока не заболели глаза, а грудь не опустела от страдания. – А теперь расскажи мне, как это могло случиться?
Джеймс прочистил горло. Гораздо сложнее сообщать детали смерти, когда перед тобой знакомые люди. Когда ты знал погибшую, обедал с ней за одним столом и сидел с её дочерью по субботним вечерам.
– Тело Грейс обнаружил рыбак выше по течению от игровой площадки, где нашли Эмму. Оно всплыло на севере, неподалёку от кладбища Риверлоун в Мэрисвилле. Полиция сразу заподозрила, что это Грейс, ведь мы разослали ориентировки во все ближайшие населённые пункты. С нами связались и перевезли её сюда.
Эвелин и Бен молчали, представляя тот путь, что проделала Грейс в холодном потоке реки Сент-Клер.
– Она… её утопили? – Голос Бена сорвался с привычной колеи.
– Насильственных признаков не обнаружено. Ни следов избиения, ни ран. Судя по всему, Грейс просто утонула.
– Просто утонула… – пробормотал Бен, глядя на свои трясущиеся руки. – Как она могла просто утонуть, Джеймс? Как вообще оказалась в воде? Решила поплавать в ноябре, а? – Бен срывался на брате, потому что тот попался под руку. Боль уходила со слюной, что брызжела изо рта. – Какого чёрта она вообще оказалась в реке?!
– Я не могу ответить тебе, Бен. – Спокойствием на грубость отвечал лейтенант О’Хара. – Мы только начали дознание. Слишком мало улик. Есть только Грейс и ни одного свидетеля. Никто не видел, чтобы она с кем-то разговаривала на берегу. Дай нам сделать свою работу, и я смогу сказать тебе больше.
– Так делай свою чёртову работу, Джеймс, поскорее! Моя жена мертва, дочь осталась без матери, а я… теперь не знаю, как дальше жить.
Джеймс потянулся было к брату, чтобы успокоить, но тот поднял руки и прорычал:
– Вот только не надо меня утешать. Мне не нужны ни жалость, ни утешения. Мне просто нужно знать, что произошло.
– Хорошо. Но ты должен мне помочь.
Грудная клетка под плотным пуловером задышала ровнее, лоб разгладился, руки опали вниз без силы на дальнейшую ярость.
– Что я должен делать?
– Рассказать мне всё. Всё, что может помочь следствию.
– Но я ничего не знаю.
– Но ты знаешь Грейс. – Джеймс нарочно использовал настоящее время, чтобы лишний раз не волновать брата. – Знаешь её лучше кого бы-то ни было. Это может помочь.
– Что ты хочешь знать?
Профессионал включился в работу, открыл папку с делом №17 и приготовился записывать. Эвелин сидела молча, боясь встревать в перепалку. Теперь Грейс была всего лишь очередным делом. Делом №17.
– Были ли у Грейс враги?
– Враги? Ты шутишь что ли? Грейс все любили. Она была доброй и весёлой, и… да ты ведь сам её знаешь.
– Может, в последнее время она поссорилась с кем-нибудь? – Гнул своё лейтенант. Пусть следов насилия или убийства не было найдено, но он хотел проработать все версии.
– Если и поссорилась, то я об этом не знал. Но уверен, что ничего подобного не было, иначе Грейс сказала бы мне. Она всё мне рассказывала.
Правда, так было раньше. Много месяцев назад. Джеймс коротко кивнул и черканул что-то в бланке.
– Бен, Грейс не страдала от депрессий, не упоминала, что испытывает каких-то… психологических проблем?
– Что? – Глаза Бена вновь озверели. – Ты думаешь, она специально отправилась в тот день к реке, чтобы свести счёты с жизнью?!
– Я ничего не думаю, я всего лишь уточняю детали.
Но Бену не нужны были объяснения. Ему нужна была боксёрская груша, на которой он смог бы выместить злость.
– Сперва вы думали, что моя жена бросила семью и сбежала! Теперь намекаешь на самоубийство?! Да ты полный идиот, если…
– Бен, не надо. – Эвелин впервые подала голос, попыталась тронуть бывшего мужа за руку, но тот отмахнулся от неё, как от противного комара.
– К чёрту всё! – Завопил он и вскочил с места. – Я сам всё выясню, если вы в этом гнилом участке предпочитаете заниматься ерундой! Моя жена не могла покончить с собой! Кто-то виновен в её смерти! А ты спрашиваешь меня о депрессии… Пошёл ты.
И Бен выскочил за дверь так стремительно, что его дух ещё несколько минут витал где-то в пространстве кабинета.
– Надо успокоить его. – Сказала Эвелин, но Джеймс не двинулся с места. – Ты не пойдёшь за ним?
Лейтенант О’Хара потёр веки, то ли от усталости, то ли чтобы скрыть отчаяние в глазах.
– Бен уже большой мальчик. Я знаю его. Что бы я сейчас не говорил, он всё примет в штыки. Дам ему время остыть, а потом поговорю снова.
– Вряд ли он станет слушать, если ты станешь задавать те же вопросы.
– У меня нет другого выхода. Я не верю, что к смерти Грейс кто-то причастен. Ничто не указывает на это.
– Версия с самоубийством кажется тебе приемлемой? – Ощетинилась Эвелин, не веря своим ушам. Все, кто знал Грейс, ни за что бы не подумали, что она способна на такое.
– Повторяю, я обязан уточнить все факты перед тем, как делать выводы. Но я не думаю, что дело в этом. Вероятнее всего, это был несчастный случай. Грейс просто оступилась и упала в реку.
– Но она неплохо плавает. Плавала…
– Ты забываешь о том, что вода была холодной, а мокрая одежда весит гораздо тяжелее сухой. В тот день на Грейс было длинное пальто, которое, по всей видимости, затянуло её глубже. Сильное течение погубило все шансы на спасение. И она не сумела выплыть.
Несчастный случай. Эвелин притихла, пытаясь ужиться с этой версией. Это похоже на правду. Сколько нелепых смертей случается каждый день. Неудачное падение, неаккуратное обращение с пилой, чиркнувшая спичка вблизи легко воспламеняемых занавесок. Даже страшно от того, что смерть может поджидать в самый неподходящий момент. Например, на берегу реки, вдоль которой ты гулял тысячу раз.
– А мне ты не будешь задавать вопросы? – Спросила Эвелин.
– Насколько могу судить, в последние годы вы не были… особо близки. – Осторожно ответил Джеймс, стараясь не казаться бестактным.
Эвелин в который раз сглотнула чувство вины, физически ощущая, как оно бритвенным лезвием опускается вниз по глотке, в самое сердце. Но в памяти всплыл вчерашний разговор с Натали, и Эвелин решила, что следствие должно знать.
– Вообще-то, Натали кое-что рассказала мне…
– Натали Кларк?
– Мы столкнулись вчера и немного поболтали. Она упоминала, что Грейс и правда была… опустошённой в последнее время. Вела себя странно, была угрюмой и возможно страдала от депрессии.
– Чёрт.
– Но ведь она могла и ошибаться. Если Бен говорит, что с Грейс всё было в порядке… наверное, ему виднее. Она бы обязательно поделилась своими чувствами с самым близким человеком.
Джеймс как-то странно притих и посмотрел на неё долгим, прожигающим плоть взглядом.
– За свою жизнь я понял одну важную вещь. Не всегда так просто открыть свои чувства близкому человеку.
***
– Папочка!
Эмма бросила куклу на ковёр и ринулась в сторону тёмного силуэта, возникшего в дверях. Она запрыгнула к нему на руки и обвила шею маленькими пальчиками, прижимаясь всем телом. Бен незаметно смахнул слезу и поцеловал дочь в макушку. Не стоит малышке видеть, что отец не в себе. Дети любят задавать вопросы, а он пока не готов на них отвечать.
– Почему ты так рано?
Бен ещё час колесил по городу, сбиваясь с пути и нарезая круги между одних и тех же улиц. Перед тем, как отправиться в морг, он забросил дочку Натали и попросил отвести её в сад вместе с Картером. Для них это было обычной практикой – подменять друг друга, отводить или забирать детей. Хороший бонус, когда дети ходят в одну группу.
После опознания Бен никак не мог взять себя в руки и занимался единственным, что его успокаивало – крутил руль. Как же он посмотрит дочери в лицо и скажет, что мамочка больше не почитает сказку на ночь, не поцелует на прощание, не станцует тот глупый танец, который они неделями репетировали в детской. Не объяснит, как взрослеют девочки, не купит первый лифчик и не поможет выбрать платье на выпускной. Теперь ему самому придётся заботиться о четырёхлетней девочке, но он не был в этом силён. Бену гораздо проще было бы посоветовать отличный ламинат в гостиную, чем правильный оттенок сумочки, который бы подходил к розовым туфлям. Боже, он даже не знал, чем кормить ребёнка на завтрак. Всем этим всегда занималась Грейс.
Ему нужно время. Перед тем, как рассказать дочери правду, ему нужно несколько дней на личную скорбь. Забиться куда-нибудь в угол с нескончаемым запасом выпивки и забыться хмельным бредом. В конце концов, он имеет на это полное право, ведь так?
Свернув к детскому садику, Бен ещё десять минут простоял на парковке, после чего надел маску ребячливого отца и заявился в группу Эммы прямо посреди игрового часа. Несколько мгновений он просто наблюдал, как его дочь возится с куклой вдали от других детей. Заботливо укладывает ей волосы и поит с пластмассовой чашечки, которую он бы мог сломать одним пальцем. Почему в детстве всё настолько хрупкое? Игрушки, кости, маленькие сердца? Выдержит ли сердце Эммы, когда она узнает правду?
О проекте
О подписке