Глава 2

– О, Эви, ты приехала!

Едва отворив дверь, Мэри Хартли кинулась на шею к младшей дочери и повисла на ней, как на спасательном круге в открытом океане. Исхудавшее от переживаний тело матери дрожало. Это чувствовалось даже через плотную ткань пальто, которое Эвелин захватила с собой. Погода в Сент-Клере сильно отличалась от тёплой осени Атланты. Температура здесь всегда падала стремительней, а с северных берегов озера Гурон залетали колющие морозом ветра.

В аэропорту Детройта Эвелин посчастливилось встретить пожилого мужчину, который держал путь в Мэрисвилл, что чуть дальше от Сент-Клера, если ехать по шоссе 94. Он-то и подхватил попутчицу прямо у аэропорта и скрашивал одиночество историями из своей жизни. Мужчина довёз её до самого дома матери, не принимая никаких возражений и приговаривая, что в его-то годы ему уже некуда спешить.

Пока старенькая «хонда» медленно ползла по таким знакомым и таким неизвестным улицам Сент-Клера, Эвелин погрузилась в тяжёлое молчание.

– Вы ведь должны радоваться, что вернулись в родные места. – Подметил мужчина. – Нет места лучше дома.

Это могло бы быть правдой, если бы Эвелин не лишилась этого дома ещё шесть лет назад. Они проезжали мимо старшей школы, где Эвелин кружилась в танце в своём персиковом платье с пышной юбкой на выпускном вечере. Мимо «McDonals’s», в котором они с Беном заказывали по две порции картошки-фри и забывали про бургеры. Мимо кладбища Хилсайд, где покоились её дедушка с бабушкой. Эвелин даже на секунду уловила на себе их взгляд с мраморного памятника, покрывшегося мхом.

За шесть лет городок почти не изменился, но изменилась сама Эвелин.

Мужчина даже не взял платы за бензин и помахал на прощание, будто старой знакомой. Попрощавшись с добрейшим человеком за рулём «хонды», Эвелин ещё долго стояла перед домом, в котором провела всё своё детство. И те месяцы скорби после расставания с Беном. Ноги никак не могли подняться на крыльцо, а руки – повернуть ручку двери. Она не была здесь четыре года и сомневалась, что дом ждёт её с распростёртыми объятьями.

Но мама ждала.

Она хлопотала вокруг, заваривая чай и намазывая белый хлеб арахисовым маслом.

– Прости, дорогая, в последнее время мне было не до готовки. – Извинялась Мэри, усаживая дочь за стол. – Ты, наверное, проголодалась с дороги.

Когда-то Эвелин обожала сэндвичи с арахисовой пастой, но сейчас кусок не лез в горло. Мешал нервный ком, который стоял там с момента въезда в город.

– Не беспокойся, я перекусила в самолёте.

«А кухня-то поизносилась», – подумала Эвелин, оглядываясь кругом. Впрочем, как и весь дом. Краска на шкафчиках ободралась, дверцы скрипели, когда Мэри открывала их, чтобы достать чашки, две из четырёх конфорок на плите не работали. Этому дому явно не хватало мужской руки. Хотя так было всегда, сколько Эвелин себя помнила. Ещё с тех пор, как отец оставил их и уехал в неизвестном направлении.

Мэри нервно накрывала на стол те жалкие крохи, что затерялись на полках холодильника. Её руки дрожали от беспокойства за старшую дочь, но она как могла старалась показать искреннюю радость от приезда младшей.

– Тут сахар… и сливки, сейчас закипит чайник…

– Мам. – Эвелин коснулась постаревших пальцев матери, заставив её застыть с сахарницей в руках. Этот маленький жест высвободил всё горе, которое Мэри тщательно скрывала в себе. Женщина обессиленно рухнула на стул и зарылась лицом в ладони.

– Прости меня, девочка, я сама не своя.

– Это нормально. У тебя пропала дочь.

А у неё пропала сестра. Но как не крути, два этих события были совершенно не равнозначны.

– Я не знаю, что мне делать, Эви. – Слёзно пожаловалась Мэри.

Удушающая жалость клокотала в груди от одного взгляда на эту убитую горем женщину. В когда-то густых волосах проглядывались седые волоски, да и сами волосы будто поредели. Серые глаза терялись за решёткой морщин, которые стали на дюйм глубже после их последней встречи. Кашемировый кардиган топорщился на костлявых плечах, а у самого запястья появилось пигментное пятнышко. Как давно произошли все эти перемены? За четыре года или последние четыре дня?

– Почему ты сразу не сообщила мне о Грейс?

– Не хотела волновать раньше времени. Вы с Грейси… не очень-то ладили это время, и я не знала, как ты воспримешь мой звонок.

– Нужно было позвонить в самый первый день. Она же моя сестра. Что говорят в полиции? – Спросила Эвелин.

– Её ищут. Расклеили объявления на всех столбах, разместили в газетах и в интернете, отослали ориентировку в соседние города. Но никто не видел мою Грейс.

– А не могла она просто…

– Сбежать, как твой отец? – Мэри вся ощетинилась, покрылась иголками, как дикобраз. – Ты говоришь прямо как полицейские! Они тоже рассматривают версию того, что Грейс просто бросила Эмму на детской площадке и уехала. Но моя дочь не могла просто так оставить своих близких.

«В отличие от другой моей дочери», – так и читалось в её остром взгляде.

– Извини. Я лишь пытаюсь разобраться.

– Мы все пытаемся, да ничего не выходит.

Чайник засвистел, разряжая накалённую обстановку. Пока Мэри разливала кипяток по чашкам, Эвелин постаралась взять себя в руки и быть осторожнее с матерью. Не к чему волновать её своими бестактными вопросами, хотя они скопились, как монеты в фарфоровой свинье, которую Эвелин когда-то держала на верхней полке своей комнаты.

– Должно быть её похитили, – внезапно выдала Мэри, уронив ложку на стол.

– Не делай поспешных выводов, мама. Кому нужно похищать Грейс?

– Почём мне знать? Какому-нибудь психу или тому, кто хочет лёгких денег.

– Думаешь, это могли сделать из-за денег? – По мнению Эвелин, это была самая глупая из теорий. – Но ведь никто не звонил и не просил за неё выкуп.

– Нет. Но может похититель выжидает.

– Грейс никогда не была миллионершей.

– Но они неплохо зарабатывают. Не все в нашем городишке могут позволить себе жить так, как твоя сестра.

Бизнес зятя по ремонту и дизайну домов процветал все эти годы. С поста обычного управляющего он молниеносно переместился на самый верх, сперва выкупил часть компании, а затем стал полноправным владельцем «Lux Design». Он был заметной фигурой на фоне других жителей Сент-Клера, но не настолько, чтобы у него стали вымогать миллионы за жизнь жены.

– Ты предлагала полиции свою версию?

– Они лишь вежливо отмахнулись и сказали, будь так, то с нами давно бы уже связались.

– Значит, похищение, можно вычеркнуть из списка. – Попыталась утешить мать Эвелин. – Думаю, всему найдётся разумное объяснение. Вот увидишь, сегодня-завтра Грейс вернётся домой и сама расскажет, что с ней приключилось.

Мэри ласково улыбнулась, заполнив пустоту от потери одной дочери любовью ко второй.

– Как хорошо, что ты вернулась, Эви. – Такую нежность в свой адрес Эвелин видела только в глазах Бретта. – Тебе, наверное, было непросто вырваться с работы. Ты ведь знаменитая писательница там, у себя в Атланте.

– Ой, да брось! Какая из меня писательница. Я всего лишь пишу статьи на глупые женские темы. Какой крем использовать зимой, какое блюдо стало фирменным в баре «Astrid». Ничего особенного.

– Я читаю все твои публикации в «Gloss Magazine». Грейс купила мне планшет и показала, как заходить на ваш сайт, чтобы я могла постоянно следить за твоими работами. Твоя колонка даже у меня в «закладках».

Эвелин каждый месяц отсылала домой экземпляры свежих номеров «Gloss Magazine», но даже не подозревала, что мама умеет пользоваться интернетом и следит за ней в сети.

– Грейс тоже читает всё, что ты пишешь, и очень гордится тобой.

Тема взаимоотношений сестёр была под запретом. Таково было негласное правило во время бесед по телефону, но сейчас Мэри решила его нарушить.

– Мам, прошу, не надо.

– Но ты ведь вернулась сюда ради неё. Она тебе не безразлична.

– Грейс никогда не была мне безразлична, мама. – С горечью созналась Эвелин. – Я испытывала к ней любовь, ненависть, но никак не равнодушие.

– Значит ли это, что ты здесь, чтобы помириться? Эммм… Когда её найдут. – Опомнилась Мэри.

– Я не знаю, что это значит. Но знаю, что я здесь, чтобы побыть это время с тобой.

– Ох, милая, я тебе так благодарна.

Хотелось бы Эвелин поболтать о пустяках с мамой, как в старые добрые времена. Сесть в салатовой гостиной на мягкую кушетку с подушками и выпить литр чая с лимоном – никто не заваривал его лучше, чем Мэри Хартли. Но салатовые обои выцвели и превратились в неприглядные пласты бумаги. Чай был горьким и обжигал язык тысячами иголок. А болтовня о пустяках сводилась к исчезновению Грейс, которой так не хватало этому дому.

Мама расспрашивала о жизни в Атланте. Она приезжала в гости к младшей дочери всего два раза, хотя Эвелин без остановки присылала приглашения. Из квартиры-студии в неприглядном районе Эвелин давно переехала в двухкомнатные апартаменты в Гленроз Хайтс, где было много кафешек и мало перевернутых мусорных баков. Грошовую газетёнку на двадцать полос, где появлялись статьи Эвелин на никого не интересующие темы и где платили смехотворное жалование, она давно сменила на самое крупное глянцевое издание Атланты. Обзавелась собственным кабинетом, двумя рубриками и колонкой на сайте, а также гонораром с четырьмя нолями – и это в неделю. А ещё стала встречаться с симпатичным агентом консалтинговой фирмы, о котором почти ничего не рассказывала.

– Почему ты приехала одна? – Тут же спросила Мэри, когда речь зашла о Бретте. – Я ничего не знаю о твоём молодом человеке. Пора бы уже нас познакомить.

– У него полно работы.

– У тебя тоже. Но ты здесь. Сколько вы уже вместе?

– Три года.

– Значит, это серьёзно. Почему же ты скрываешь его от нас?

Эвелин вздохнула. Как бы не хотелось касаться личного, она понимала, что рано или поздно мама станет задавать вопросы.

Бретт Донован был не просто её молодым человеком. Он стал пластырем, который Эвелин наклеила на израненное сердце. Бинтом, стянувшим кровоточащие дыры на душе. Их отношения были сложными и развивались медленно, совсем не так, как с Беном. Первые три года после развода Эвелин никого не подпускала к себе. Не видела смысла что-то начинать, если однажды это закончится. А конец приходит всему. Её отец и муж были тому вескими доказательствами.

Первый ушёл из семьи, втихую собрав сумки и опустошив ящики. Ни записки, ни объяснений, куда направляется, почему так несчастен с женой и двумя чудесными дочерями. Они даже не научились умножать в уме, но уже знали, что мужчинам нельзя доверять.

Второй пообещал красочное будущее, но забрал все свои обещания и передарил другой. Оставил Эвелин все их общие сбережения на счёте, документы на развод и ворох сомнений. Деньги она пустила на побег из города, где всё напоминало о нем. Документы подписала и отослала по почте, чтобы не видеть его лица. А с сомнениями пыталась ужиться до сих пор.

Развод подкосил Эвелин. Нокаутом свалил прямо на жёсткий ринг. Она перестала верить в себя, в мужчин и в любовь. Не просто так ведь Бен променял её на другую женщину. Значит, с ней было что-то не так. Это «что-то не так» возникало каждый раз, как она знакомилась с кем-то. Парень из кафе, на которого она случайно пролила свой кофе. Бегун в парке, с которым она сталкивалась несколько недель подряд. Коллега по работе, который не спускал с неё глаз на пятиминутках. Со всеми ними Эвелин пыталась что-то построить, но сама всё и рушила, когда дело принимало серьёзный оборот.

С Бреттом Донованом всё было по-другому. Они встретились спустя три года после развода. По воле судьбы, сказали бы романтики. По случайному стечению обстоятельств, не согласились бы скептики.

Когда три года назад продажи «Gloss Magazine» резко упали, Сьюзен Паркер обратилась в «JCJ Consult», консалтинговую компанию, которую ей порекомендовал кто-то из знакомых в верхах. В офис прибыла группка всезнающих профессионалов, чтобы провести анализ слабых мест издательства и порекомендовать удачное решение для привлечения новых читателей и, что важнее, прибыли. Они вышли из лифта, как гладиаторы, готовые к бою. Только вместо лат у них были дизайнерские костюмы, а вместо мечей – отточенные идеи по ведению бизнеса. Бретт Донован был одним из них.

Для Эвелин эти трое были пришельцами из другого мира. Одеты с иголочки, говорят непонятными терминами, чувствуют себя королями, куда бы не пришли. Она даже не обратила внимания на высокого, широкоплечего шатена, который улыбался ей каждый раз, как она мелькала в коридоре или заглядывала в кабинет к Сьюзен.

В первую встречу он лишь смотрел издалека, будто пытался разобраться, какие чувства эта обворожительная женщина в нём вызывает. Во второй день он поздоровался с ней на кухне, где сотрудники упивались кофе и угощались нескончаемым потоком бесплатного печенья. Эвелин лишь сжато улыбнулась в ответ и удалилась в свой кабинет, прикрыв дверь от посторонних глаз. Он ещё удивился, как она умудрилась так грациозно пройтись до своего места на этих высоких каблуках, в этой узкой юбке-карандаш и не расплескать горячий напиток. На третий и последний день своего пребывания в издательстве «Gloss Magazine» он наконец разобрался, что чувствует к незнакомке, которая пила слишком много кофе и работала слишком усердно. И постучался к ней в кабинет.

Представился Бреттом и с удовольствием пожал руку, крепко, но в то же время мягко. Таким уж он был, Бретт Донован, крепким снаружи и мягким внутри. Он задал несколько вопросов о журнале и пригласил Эвелин посидеть где-нибудь вечером под предлогом выяснить пару рабочих моментов. Эвелин была слишком поглощена сдачей статьи и слишком далека от романтических знакомств, поэтому приняла этот предлог за чистую монету. Лишь за десертом она осознала, что Бретт слишком часто на неё смотрит, говорит вовсе не о работе и хочет от неё чего-то большего. Но этого большего она не могла себе позволить. Бен убедил её в этом.

Так и не добравшись до карамельного бисквита Эвелин ясно дала понять, что больше встреч не будет. Но тогда она ещё не знала Бретта Донована так хорошо, как сейчас. Не знала, что он привык добиваться того, чего хочет. Бретт был настойчив, но не назойлив. Внимателен, но не нахален. Никогда ещё за Эвелин никто так не ухаживал, не пытался добиться хотя бы её взгляда.

Теперь не только в кабинете Сьюзен Паркер столы ломились от свежих цветов. Каждые два дня курьер приносил очередную охапку роз, гербер или ирисов. Присылал билеты в кино, театр, на выставки в самые модные заведения. Уж Эвелин это знала, ведь сама писала о них. Ждал её после работы, чтобы подвезти до дома и провожал до дверей, не претендуя ни на что большее, кроме как её взгляд, но каждый раз получал отказ. Он брал её крепость измором, и в конце концов она пала.

Спустя два месяца и тридцать букетов цветов – а коллеги Эвелин считали их вместо неё – Бретт Донован наконец превратил категорическое «нет» в безусловное «да».

Теперь они жили вместе в небольшой, но стильной квартире в Гленроз Хайтс и по крупицам строили совместную жизнь.

Эвелин вкратце рассказала матери о том, как Бретт добивался её, как постепенно возвращал её веру в мужчин. Но решила оставить в тайне то, что не знает наверняка, тот ли Бретт «единственный», о котором так много говорят. То, что Бретт уже трижды делал ей предложение, а она трижды отказывала. Брак уже не значил так много, как шесть лет назад, и Эвелин не спешила связывать себя узами, которые могут затянуться слишком туго или порваться слишком быстро. Она любила Бретта, но так ли сильно, чтобы отдать ему своё сердце?

– Похоже, твой Бретт замечательный человек, – сказала Мэри.

– Да, он такой. Нежный, заботливый и любящий.

– Он стал для тебя исцелением от Бена?

Эвелин поморщилась от одного упоминания о своём бывшем муже. Если Бретт был исцелением, волшебной пилюлей, то кем был Бен? Подхваченным гриппом, который убил всю иммунную систему? Или чёрной чумой, которая прошлась по всем внутренностям острой косой?

– Ты ведь оправилась после развода? – Осторожно поинтересовалась Мэри, переживая за эмоциональное состояние дочери.

– А ты оправилась после ухода отца? – Более язвительно, чем намеревалась, парировала Эвелин.

Мать поджала губы и ничего не ответила. Когда Андерсон Хартли сбежал из дома ранним утром того злосчастного дня, он стал запретной темой для всех, кто переступал порог их дома. День его рождения был вычеркнут из календаря, а все фотографии отправились на чердак. К десяти годами Эвелин стала забывать, как выглядел отец, и тайно пробиралась наверх после школы, пока мама не успела вернуться с работы. Бережно доставала снимки из пыльной коробки и разглядывала черты отца, чтобы восполнить пробелы. Грейс как-то поймала младшую сестру с поличным и пообещала не рассказывать маме, если Эвелин перестанет питать ложные иллюзии, ждать возвращения любимого папочки и никогда больше не полезет на чердак.

Почему же говорить об отце запрещалось, но все кругом непременно говорили о Бене? Это было несправедливо.

– Прости, – Эвелин виновато тронула руку матери. – Я не в праве была так говорить.

Мэри по-матерински похлопала дочь по руке своей иссохшей ладошкой и вынужденно улыбнулась.

– Это в прошлом, дорогая. Пора бы нам обеим уже всё отпустить. Ох, уже восемь! – Внезапно воскликнула она, случайно зацепив взглядом часы на стене. – Я обещала присмотреть за Эммой, пока её отец в сотый раз отправится на поиски. Он всё время ищет Грейс вместе с полицией, надеется, что рано или поздно найдёт хоть какой-то след.

Стал бы кто-нибудь так рьяно искать её саму, если бы Эвелин пропала на четыре дня? Некоторые вопросы лучше не произносить вслух, чтобы не разочаровываться в ответе.

Мэри замялась и нерешительно посмотрела на дочь из-под тонких бровей.

– Может, ты пойдёшь со мной? Познакомишься с племянницей.

Всё внутри Эвелин скукожилось от мысли о том, чтобы вторгнуться в дом сестры в её отсутствие и тем более увидеть её дочь, как две капли воды похожую на Грейс.

– Я пока не готова к этому.

– Но ведь рано или поздно ты встретишься с ней. И с Грейс.

– Пускай это будет не сегодня. Ты иди, а я пока приберу тут, – Эвелин принялась сгружать чашки в мойку, – а потом немного пройдусь по городу. Пусть он привыкает ко мне постепенно.

– Как знаешь, дорогая. Но может не стоит тебе разгуливать в одиночку? Позвони Натали, она будет рада узнать, что ты здесь.

– Обязательно, мам.

– Можешь расположиться в своей старой спальне. Она всегда ждёт тебя.

Мэри накинула старое пальто, которое Эвелин помнила ещё со времён жизни в Сент-Клере. Когда-то оно было серым, но с годами выцвело, покрылось мелкими катышками и обвисло на худенькой фигурке матери. Истрепалось, как и его хозяйка. Эвелин сглотнула чувство вины от того, что слишком редко бывала дома и слишком мало уделяла маме внимания. Как только Грейс найдётся, и она уберётся отсюда в Атланту, надо будет чаще навещать мать.

Сполоснув чашки, Эвелин прошлась по дому. Он скрипел под её шагами, будто возмущался её долгим отсутствием. Ничего не изменилось с её последнего приезда сюда. Всё тот же узорчатый ковёр в гостиной, истоптанный вдоль и поперёк. Шкафы, заваленные книгами, перечитанными от корки до корки. На втором этаже воздух оказался спёртым, или это Эвелин стало труднее дышать? Она миновала спальню матери и заглянула в следующую дверь.

Здесь была комната Грейс до того, как старшая сестра обзавелась семьёй и переехала в дом попросторнее. Односпальная кровать у окна заправлена всё тем же голубым покрывалом, в тон обоям и занавескам. Полки уставлены фотографиями в рамках, которые остановили те мгновения, когда эта семья ещё была счастлива. Взяв одну из них, Эвелин провела пальцами по улыбке Грейс, обнимающей её саму. Фотография была сделана на заднем дворе во время празднования пятнадцатого дня рождения Грейс. Как же всё поменялось с тех пор. Больше никаких совместных дней рождения и улыбок.

Поспешив покинуть душную комнату сестры, Эвелин перенесла чемодан в свою и села на кровать. Оглядела стены, которые давно перестали быть родными, и позволила себе тихо заплакать. О том, как соскучилась по матери и скрипучему дому. О том, как давно не видела сестру. О том, что может никогда её не увидеть.