Глава первая

В дверь кабинета постучали. Вошла секретарь… Хотя какой это кабинет, какая дверь. Секретарь тем более никакая. Тонкая раздвижная панель делила прямоугольник, называемый офисом, на два квадрата – большой и маленький. В большом трудилась главная медсестра частной клиники, в маленьком – ее личный помощник. И никто не рискнул бы назвать девицу помощницей. У той на лице недорогой, но качественной косметикой было четко написано, что помощницы бывают по хозяйству, а не по серьезной медицинской деятельности. Столь высокое самомнение, безусловно, питало то, что в клинике не только к личным помощникам начальства, но и к санитаркам, и к регистраторам обращались по имени-отчеству. Что еще надо в двадцать лет, чтобы чувствовать себя человеком не только на вечеринке с девочками и мальчиками, но и на работе с мутными тетками и замотанными дядьками.

Девушку звали Карина Игоревна Иванцова. Она третий раз подряд провалилась на вступительных экзаменах во ВГИК и теперь грозилась «подтянуть рисунок со знакомым мэтром» и поступить в художественное училище. Но, вероятно, ей лучше было бы податься в романистки: слишком уж внимательно смотрела она на людей, выходивших от главной медсестры. И чем более понурый у них был вид, тем явственней разгорался мрачноватый огонек фантазии в глазах юной Карины Игоревны.

Сегодня намечалось увольнение. И возможность наблюдать признаки трагедии в облике устремившейся к выходу жертвы злобной главной медсестры будоражили еще не нашедшую себя творческую личность.

– Екатерина Анатольевна, Перова дома, ждет моего звонка и готова приехать, как только, так сразу. А Моисеенкова только что пришла. Сейчас примете? – хищно прищурившись, спросила Карина.

– Да, зовите, – кивнула из-за стола Катя Трифонова и выпрямила спину, хрустнув ядрено накрахмаленным белым халатом.

Она полагала, что Иванцову не брали в киноактрисы из-за внешности. Та была где-то метр пятьдесят семь – пятьдесят восемь ростом, худенькая и заметно сутулилась. Но не это главное. Девушка изумляла узким бледным лицом, высоким чистым лбом, большими светло-карими глазами и красиво очерченными губами. Однако посреди этого великолепия нахально торчал короткий толстый курносый нос. К такому лицу надо было привыкать долго. Пока не оставляло желание выматерить генетику последними словами и тактично намекнуть на достижения пластической хирургии. И пока взгляд не начинал автоматически фиксироваться на прекрасных глазах и бровях или на точеном подбородке и сочном рте даже при неожиданной встрече с Кариной.

Но девушка, неизбежно исстрадавшись в подростковом возрасте, сумела свой нос принять. И на собеседовании сразу заявила Кате:

– Вы только представьте на его месте то, что должно было бы быть. На кого я, такая вся из себя идеальная, стану похожа? На ожившую статую с кладбища? Там таких белых красоток много. А у меня неповторимые черты. И, знаете, мужчины это понимают и ценят.

– Ну, лишь бы им было хорошо, – ответила Трифонова.

Карина весело рассмеялась. И Катя поняла, что возьмет ершистую артистку, хоть в коридоре и сидело полтора десятка разных женщин. Многие обликом и умными взглядами соответствовали должности гораздо больше, чем Иванцова. Им хотелось спокойно и долго работать в частной клинике. А девчонке не очень.

Карина без затей сообщила своей потенциальной начальнице, что любые обязанности для нее – рутина. Ей все равно – тарелки в кафешке мыть, подносы с едой таскать или сводить в таблицы отчеты и заявки всех отделений. Последнее лучше только потому, что есть стимул – быстро все закончить и перекинуться парой сообщений с друзьями. Смартфон из рук она не выпускала никогда.

– Не беспокойтесь, я не намерена халтурить, – строго предупредила девушка. – Вы же не виноваты, что у вас такая тягомотная, неинтересная и скучная работа. Она будет сделана честно и вовремя…

– А за счет чего быстро? – насмешливо поинтересовалась Катя.

– Любой процесс можно интенсифицировать, на то он и процесс, – довольно ехидно ответила претендентка.

– Ладно, интенсифицируйте не в ущерб качеству.

Трифонова не ошиблась, Иванцова не подвела. Они легко сработались.

Теперь Карина впустила Моисеенкову и чуть помедлила, будто ловила флюиды ее растерянности, а то и страха. Ничего не почувствовала и с торжествующим видом ушла к себе ждать. Выход невозмутимой сотрудницы обещал быть гораздо интереснее появления.

Кате предстояло не развлечение, а очередная нудная беседа о соответствии занимаемой должности. Моисеенкова оказалась ухоженной сорокаcемилетней женщиной. Ее тело начинало игриво полнеть. Но, поскольку одежда привычного размера все еще с трудом застегивалась на нем, сознание благодушно молчало. Да, приближался момент, когда оно впервые рявкнет: «Хватит жрать! Не оскотинивайся, какие твои годы!» Только после тридцати уже трудно останавливаться.

Уголки губ медсестры совершили привычное Кате нервное движение – рывок вверх и сразу вниз. Оно маскировало вмиг накрывавшее зрелых дам облегчение: эту соплюху карьеристку они легко поставят на место.

– Выз… Здравствуйте, – сказала Моисеенкова.

Ей было невмоготу спросить: «Вызывали?» Хотя привычка общения с начальницами в государственных поликлиниках чуть не сработала. А ведь здесь на административные этажи приглашали: «Зайдите, пожалуйста»…

– Добрый день, Ирина Евгеньевна, садитесь, – Катя умела терпеть наивные выверты подчиненных. Все они считали себя хитроумными чтицами по лицу. Но Катя была хитрее. Моисеенкова, конечно, догадывалась, о чем пойдет речь. И надеялась отбрехаться. А Трифоновой предстояло выбрать, кто завтра будет работать. И, не дожидаясь, пока медсестра устроится в кресле напротив, она продолжила: – Вы постоянно опаздываете…

– Редко, а не постоянно.

– Вот данные из регистратуры. Раз или два каждую неделю – это часто…

– Мне старшая медсестра сделала всего пару замечаний. А завотделением ничего не говорил, – безмятежно ответствовала Моисеенкова.

– А сколько замечаний она должна была сделать? Десять? Двадцать? Сто? Тысячу? На которое из них вы собирались отреагировать? И при чем тут заведующий? Нарушением дисциплины вы добивались его особого внимания? Напрасно. Средним медицинским персоналом занимаюсь я. Привлечь мое внимание вам удалось. Объяснитесь, – Трифонова вдруг поняла, что устала говорить одно и то же взрослым нормальным бабам, у которых никак не получалось добираться до клиники вовремя.

– Послушайте, Екатерина Анатольевна, вы же сами знаете, что творится в Москве с транспортом.

– Разумеется, – кивнула Катя. – И страдают от этого все. Но другие сестры как-то ухитряются очутиться здесь до начала приема. И врачи в этом преуспевают. И даже наши занятые обеспеченные пациенты являются в назначенное время. Им-то каково из загородных коттеджей сквозь пробки.

– Когда болеешь и жить хочешь, явишься, – Моисеенкова все еще не защищалась, а учила молодую выскочку уму-разму.

– Вы читали свой контракт? – не отставала та. – В нем черным по белому изложены ваши обязанности. Например, подготовить кабинет…

– Это несерьезно. Доктор в состоянии сама включить компьютер.

– И кварц?

– Ну…

– То есть ваш кабинет не кварцуется?

– Нет, старшая всегда проверяет… Если кабинет еще пустой, она сама…

– То есть кварц за вас включает и выключает старшая медсестра, а компьютер – доктор? Не переломятся, да? А вы вваливаетесь на прием, здороваетесь, отвлекаете врача и больного. То есть демонстрируете, что в клинике бардак. Несерьезно?

– Я же не нарочно опаздываю! – Моисеенкова почуяла недоброе и резко ломанулась в оборону.

– Надеюсь. Ирина Евгеньевна, кроме опозданий к вам претензий нет. Я не люблю терять сестер, потому что это напрягает врачей. Слишком часто знакомиться с новыми помощницами им хлопотно. И я добиваюсь от вас ответа: в чем причина? – гнула свое Катя. – Вы по утрам помогаете немощным родителям? Отводите в садик внуков?

– Намекаете на то, что я пожилая? Выбиваете из-под ног почву? – лицо Моисеенковой сложилось в истерическую гримасу, на шее выступили красные пятна.

Если она воспринимала этот разговор как борьбу, то одержала первую победу. Главная медсестра чуть растерялась и продолжила с заметным усилием:

– Передо мной на мониторе ваше личное дело, Ирина Евгеньевна. Анкета, которую вы сами заполнили. Дата вашего рождения. Дочь. Ее год рождения. По возрасту можно предположить, что у нее есть дети. Как живо вы отозвались на якобы намек. А на конкретные замечания отвечали вяло. Назовите причину своих опозданий, наконец. Я сейчас работаю, вы тоже. Что мешает вам выходить из дома на пятнадцать минут раньше?

– Почему я должна выходить раньше в ущерб своему собственному расписанию, своей личной жизни? Я уже большая девочка и знаю, сколько времени занимает дорога. Но ведь каждый день что-нибудь – то посреди тротуара яму выроют, то лужа громадная разольется, то в вагон не протиснешься. А если все нормально, я добираюсь вовремя, даже с запасом.

– То есть вы опаздывали, опаздываете и будете опаздывать?

– Так нельзя ставить вопрос.

– А вопросов больше нет. Клиника сегодня прощается с вами, большая неисправимая девочка, – равнодушно сказала Катя.

– Вы не можете меня уволить! – воскликнула Моисеенкова.

– Не просто могу, а обязана была это сделать еще после трех первых опозданий. Читайте контракт.

– Я буду жаловаться главврачу. Я на вас в суд подам!

– Внимательно читайте контракт.

– И куда я теперь пойду?

– В отделение к своей старшей. Она направит дальше. Я вас больше не увижу. До свидания.

– Увидите, еще как увидите, – пообещала бывшая сотрудница, вскочила и кинулась к раздвижной двери.

А Катя отметила в ежедневнике: «Старшая медсестра покрывает, врач замалчивает, разобраться», чем обеспечила Карине еще одно волнующее зрелище через день-два.

Иванцова впитывала в себя бегство Моисеенковой каких-то жалких три минуты. Короткое наслаждение. Но вид только что уволившей человека Трифоновой занимал ее не меньше. И она возникла в проеме с напряженно приподнятыми бровями. Катя уже сообщала в отделение, что через час пришлет новенькую.

– Плакала она, Екатерина Анатольевна, – горестно сообщила Карина. – Прямо слезы текли.

Начальница привыкла к ее этюдам. Этот назывался «тихая жалость». А были еще «глубокое сочувствие», «мелкое сострадание» и «поделом ей, суке». Кроме аплодисментов Иванцова ничего не добивалась, но соображала, что клиника не театр, и главная медсестра – отнюдь не зритель. Поэтому Трифонова не обращала внимания на комментарии незадачливой артистки. Сказала:

– Я страшно ее оскорбила. Назвала бабушкой, в смысле решила, что у нее могут быть внуки. А она считает себя девой юной, и ее богатая личная жизнь начинается на рассвете. Звоните Перовой, Карина Игоревна, заказывайте пропуск, все как обычно.

– Хорошо, что у вас есть запасные варианты.

– Это называется кадровый резерв, – объяснила Катя и улыбнулась.

«Yes!» – подумала Карина. Спокойной улыбки чудовища, ломавшего жизни нерадивых медицинских сестер через костлявое колено, ей как раз не хватало, чтобы взбодриться.

А Трифонова вспомнила, как главный врач клиники допытывался у нее перед назначением: «Вы очень молоды. У вас получится увольнять людей? Это довольно неприятное занятие». Катя чуть не ляпнула: «Я не сентиментальная дура». Но ответила толковее: «Если есть за что, то уволю, не беспокойтесь». Он все-таки позволил себе немного волноваться. Но когда изредка в офисе главной медсестры разыгрывались драмы, Карина звонила его личной помощнице и называла имя изгоя, который может прорываться к боссу за справедливостью. Разумеется, оказывалось, что главврача нет на месте и не будет еще полтора часа. За это время пропуск бывшего сотрудника уже оказывался в руках начальника охраны. Так что не надо бояться повышать в должности молодежь, она способна на все.

Катя едва взялась за штатное расписание санитарок, когда ей позвонил врач из кардиологии. Она встала из-за стола и отошла к окну. За три года приучила себя не раздражаться, когда мешали. С компьютером можно было и дома посидеть, а людей туда не возьмешь.

– Екатерина Анатольевна, извините, что отвлекаю. Но у нас тут гиперактивный родственник. Пациентка не тяжелая, а вот он… Впору предлагать консультацию. Я объяснил, как лечим на этой неделе. Он поинтересовался следующей. Говорю, не переживайте, мы обсудим это с главной медсестрой… Не успел закончить, как он уже выскочил из кабинета и понесся в администрацию. Я послал вам списки препаратов для этой больной – и желательных, и допустимых. Там ничего сверхъестественного нет…

– Все поняла, сделаю, – ответила Трифонова.

Издерганную родню здесь успокаивали всем миром. Ибо, как учил их «великий и ужасный» главврач, неизвестно, кто из близких платит за лечение. И, удивительное дело, цинизм, приливший к головам медиков при этих словах, на рабочих местах сразу оттекал. Тех, кто был не в состоянии обеспечить отток, рано или поздно увольняли. Больные их почему-то не любили, несмотря на чрезвычайную вежливость и обходительность.

Карина несолидно просунула голову в щель:

– Екатерина Анатольевна, к вам рвется посетитель.

Если она даже не пыталась открыть дверь и войти, значит, неведомый спецназовец и впрямь был готов на штурм.

– Впустите его, – сказала Катя. Приглашать явно было излишним.

Голова Иванцовой мгновенно сменилась широким просветом и мужской фигурой в нем, которая вдруг замерла на пороге. Человек увидел главную медсестру возле большого окна в полный рост – высокую, легко державшую осанку, тонкую натуральную блондинку со светло-голубыми глазами. Красавицей не назовешь, но, слушайте, зачем при таком прочем мордашка Барби. Перебор. И молода, небывало молода для своей должности. У нее была бледная кожа и немного усталый вид. «Модель», – промелькнуло в сознании целеустремленного родственника из кардиологического отделения. Он не исключал, что придется сойтись в рукопашной с крепкой бабой в доспехах советского опыта извлечения выгоды из дефицита. А тут – прямо стрекоза на ромашке.

Трифонова смотрела на русоволосого, еще не начавшего лысеть парня лет тридцати пяти. Темноглазый, симпатичный, обыкновенный. В хорошем импортном костюме и ботинках из гладкой кожи. Плюс ему, Кате не нравились мужчины в замшевой обуви. Широкоплечий, худой, не выше метра семидесяти пяти, то есть ей до уха. Нервный. Но беспокоится от души, а не срывает на медиках зло в предвкушении избыточного, по его мнению, счета. Иногда такие взрывы скрывают обычное раздражение из-за необходимости таскаться в эту юдоль скорби к нелюбимым людям.

Он встрепенулся:

– Здравствуйте, Екатерина Анатольевна.

– Добрый день. Как к вам обращаться?

– Егор… Егор Дмитриевич. Я работаю в IT-индустрии, мы не привыкли к отчествам.

– Присаживайтесь, Егор Дмитриевич. И подождите минуту, я загляну в письмо вашего доктора. Почему вы так разволновались? За кого?

– За тетушку, единственную сестру моей матери. Если с ней что-нибудь случится, мама заболеет. У нее тоже слабое сердце. Родители живут под Веной, а она не захотела уезжать из России. Ну, вот и доупрямилась почти до инфаркта. Теперь, наверное, уговорим уехать. Но сначала надо ее вылечить.

– Обязательно. Знаете, переезд в другую страну в любом возрасте – травма. Здоровья требует крепкого… Так, поводов для тревоги у вас нет, – Катя читала список, присланный доктором. – Все препараты есть в наличии.

– А они настоящие? Или индийские и китайские подделки? А то и наши – из индийского и китайского сырья? – не угомонился племянник.

– О подделках вообще не говорим. Качественные дженерики, бывает, используем с согласия пациента. Но для вашей тетушки найдутся лекарства немецкого производства.

– Я к тому, что привезу откуда угодно все, что нужно.

– Ничего не нужно, поверьте.

– Сестра моего знакомого лежала здесь. И он возил для нее лекарства из Штатов. Ваш доктор посоветовал, в какую больницу обратиться, к какому специалисту. Кстати, русский оказался. Приятель заплатил за консультацию, все официально. Получил рецепт, купил двадцать ампул. Я тоже могу.

Катя поняла, что разговор будет длиннее и неприятнее, чем хотелось. Но знакомый Егора явно не лгал. Проклинать его за это, что ли? Желать, чтобы язык отсох? Она вздохнула.

– Во-первых, я не знаю, о каком случае, о каком диагнозе речь. А это важно. Во-вторых, мы находимся в России. И работаем тут по российским протоколам, независимо от того, государственная клиника или частная. Только по ним. То есть используем препараты, разрешенные Минздравом. Да, количество дозволенного импорта все сокращается и сокращается. Да, дженериков все больше. Да, их качество не самое высокое. Но государство так поддерживает отечественного производителя, не контрабандой же нам заниматься. Поэтому, если больному нужен короткий интенсивный курс, в основном для закрепления эффекта уже проведенного нами лечения, подсказываем родственникам, что и каким образом купить на Западе. Те самые десять-двадцать ампул. Если заморский доктор прописал, имеем право использовать. А уж если надо тащить через границу чемодан препаратов, советуем ехать в Израиль, в Германию, в Америку и лечиться там. Часто купируем острую стадию, чтобы пациент мог выдержать дорогу. И дальше им занимаются иностранные медики. Но это не про вашу тетушку. Все, что запросит лечащий врач через несколько дней, у меня имеется.

– Ясно. Вы меня успокоили, – помолчав, недоверчиво решил Егор. Взглянул на Трифонову через стол в упор и вдруг твердо спросил: – Екатерина Анатольевна, могу я пригласить вас на ужин? Обручального кольца у вас нет, поэтому я и решился. С вами интересно и легко. Подарите мне вечер, если не жалко. Я вам что-нибудь про гаджеты расскажу. Раньше на вечеринках народ бросался на медицинских работников за бесплатным советом, а сейчас и нас, компьютерщиков, в покое не оставляют.

От неожиданности Катя засмеялась. Егор был первым, кто захотел встретиться после сеанса утешения. На секунду ей стало жаль, что придется отказываться. И она начала как можно суше:

– Спасибо, Егор Дмитриевич. Но пока мы лечим вашу тетушку, никаких нерабочих контактов у нас с вами быть не может…

– Хорошо, когда она выпишется.

«Ты уже не сомневаешься в благоприятном исходе, – подумала Трифонова. – Я не зря старалась». Осторожно сказала:

– Тогда и посмотрим.

– Не дадите номер телефона? Я сам обескуражен своим поведением, но…

– Не дам, – отрезала Катя.

– Понимаю. Обещаю не звонить до окончания лечения без повода. Тогда я зайду в день выписки. Спасибо. До свидания.

Он встал, кивнул и быстро вышел. «Не зайдешь ведь, – про себя возразила ему Трифонова. – Сто раз настроение изменится, сто баб подцепишь за пару недель. А может, ты вообразил, что в надежде на свидание я точно не отдам лекарства кому-нибудь другому? Тогда ты идиот». Но ей почему-то не удалось зацепиться за мысль о глупом и подловатом расчете Егора. В голову пришло совсем другое: «Спасибо Анне Юльевне и Андрюше, хоть общаться по-человечески научили. Складно я изложила про лекарства». Катя не знала, как пугала Александрину манера ее речи. Трифонова говорила на диковинной смеси голубевской книжной зауми и клунинских нарочитых штампов. Только Анна Юльевна употребляла их с милым людям ее поколения и круга сарказмом. А ее незваная ученица повторяла серьезно. Так что гордиться Кате было нечем.

И то, как говорил Егор, не показалось ей странноватым. А он с некоторым трудом составлял гладкие фразы. Так бывает, когда человек в своей компании использует одни слова, а при нечастых встречах с остальными людьми – совсем другие. Благодаря гаджетам, тайны которых парень обещал раскрыть Кате, со своими можно болтать сутками. И постепенно возникает новый диалект общего языка. Надо же, только-только газеты, журналы, радио и телевизор научили соотечественников хорошо понимать друг друга, а компьютер уже снова разобщает их. Но, пока это далеко не зашло, у Егора Дмитриевича и Екатерины Анатольевны был шанс.

…Ровно в шесть дверь снова отъехала и явила повеселевшую Иванцову.

– Екатерина Анатольевна, я вам больше не нужна?

– Нет.

– Тогда ухожу. До свидания.

– До завтра, Карина Игоревна.

Девчонка ринулась на волю. Катя тоже начала собираться. Обе отдали клинике день жизни. И заслужили вечер, чтобы тратить полученные в ней деньги, и ночь, чтобы отдохнуть от всего.