– О, это наше извечное бабье проснулось. – Ответ не требовал и секундного размышления. – Ищешь выход. Воображаешь, что, если начнешь печь своему Литиванову кексы и гладить рубашки, он станет прежним. Опаснейшее заблуждение. Во-первых, ты ничего этого не умеешь. И неизбежные неудачи только снизят твою самооценку. А она и так меня беспокоит. Ты в курсе, что есть точка невозврата, после которой – только под гору, к распаду личности? Во-вторых, рывком в образцовые домохозяйки ты лишишь его последнего стимула молодиться и хорохориться именно перед тобой. Хватит уже изводить себя его кризисом, у тебя собственные будут.

Анджела хитрила, говоря не о Михаиле, а о человеческих контактах вообще. Думала, намыть из мутной жижи, к которой психологи гонят стадо научно-популярными книжками и устными рассуждениями, золотишко для личного использования в отношениях с мужем. А мама окунула дочь в холодную прозрачную воду. Может, ее толща и искажала лежавшее на дне, но уж никак не выдавала его за что-то другое.

– Скоренькая психологическая помощь, да? – проворчал легко раскушенный орех.

– И действенная, заметь. Ты продемонстрировала чувство юмора с горчинкой, не упомянув про кастрюли и швабру. Очухивайся давай. Собой займись – в ванну ляг, книгу почитай, в гости к кому-нибудь напросись. А лучше – нагрянь. Уныние, как все на свете, первый раз прощается, второй раз запрещается, а третий – исключается, – надоумила роднющая профессионалка в чрезвычайных семейных ситуациях и положила трубку.

Анджела тогда не нашла в себе сил ни на ванну, ни на книгу, ни на приятельниц. Но нынешние мысли о горячей пище со специями уже не испугали. Да и муж впервые за год, а то и больше, посмотрел на нее с интересом и, кажется, невольно улыбнулся. Жена мгновенно расслабилась и подумала: «Что, собственно, произошло на рассвете? Я пыталась его возбудить, принудить к исполнению супружеского долга. И обнаружила, что мой герой, мой Мишенька, импотент. Хорошо, что набросилась, умница девочка, иначе не догадалась бы. Мучила бы себя подозрениями, будто он в кого-то влюбился, поэтому меня не хочет. А он не может. Наверное, идиотизм этому радоваться. Но моя несчастная самооценка, которая так волнует маму, заслужила отдых. Он переутомился, ему нужна виагра. Тоже мне, трагедия в двадцать первом веке». Но стыд упорно не отцеплялся от души. «Я молилась, чтобы он на самом деле спал и не узнал о моем позоре. Боялась, скажет что-нибудь грубое, насмешливое, дескать, потеряла форму, любимая. А он… он будет клясться, что ничего не случилось, даже под пытками».

– Кофе? – спросил Михаил.

– Кофе! Выпьем кофе, – отозвалась Анджела.

Голос прозвучал весело, с ласковым и чуть насмешливым сочувствием. Давно она его не слышала таким. Из гортани протискивались то жалкие ноющие, то еще более жалкие раздраженные звуки. Получается, мама не ошиблась. Кризис, банальный кризис среднего возраста у мужчины…

– Хорошо спалось? – поинтересовался он едва ли не завистливо.

– Хорошо. Чуть не проспала твой уход. Еле глаза продрала.

– Да меня провожать не обязательно. – Чудо, но улыбка опять, будто сама по себе, искривила его губы.

– С чего это вдруг? – на сей раз тон был просительным, дескать, разоткровенничайся, сделай милость, и забудем обо всем наконец.

– Ну… Я уже большой мальчик.

«Неужели издеваться надо мной день за днем легче, чем обсудить проблему? Или проконсультироваться с врачом? Может, дело в простатите каком-нибудь и надо немедленно лечиться? Или самому начать глотать таблетки, восстанавливающие потенцию?» – едва не завопила она. Но хоть и срывалась уже порой на крик, быть вульгарной еще не привыкла. Стоически подавилась упреком и кофе, закашлялась. Муж дружески шлепнул ее между лопатками. «Не умирай, наша жизнь вот-вот наладится», – перевела она. И, доверившись его взглядам, улыбочкам и свойскому жесту, решилась:

– Мишенька, золотой мой, сын теряется в догадках. Говорит, что не получилось связаться с тобой по скайпу, написал по электронке. У него в отправленных письмо значится, а ты не ответил. Посмотри, вдруг твой комп зачудил, и оно оказалось в спаме. У Алика все замечательно, только просит несколько увеличить денежное содержание. Он ведь отлично учится. Почему бы не поощрить? Я недавно виделась со Стеллой. Они с Григорием тоже проповедуют юношескую скромность наследника. Тоже боятся, что их Юрик раньше времени пресытится. Что начнет лениться. Однако переводят ему вдвое больше…

Она не закончила. Михаил как-то пародийно вытаращил глаза, но заговорил со зловещей растяжкой:

– Мне плевать на Стеллу, Григория и их балбеса. Я не понимаю, почему Алик по денежным вопросам обращается к тебе, а не ко мне. Я был категорически против его отъезда в Швейцарию именно сейчас. Ты избаловала его, мальчика надо было еще пару лет готовить к самостоятельной жизни. Но ведь все твои родственники в один голос воскликнули: «Пора! Ему необходимо свободно заговорить на иностранных языках, адаптироваться в чужом государстве еще школьником. Ему, видите ли, нужно смолоду получить гражданство!» И вот результат. Он не в состоянии рассчитывать траты, он легкомысленный испорченный подросток… Вы разорите меня и вгоните в гроб. У меня три тысячи человек работают, я отвечаю за каждого. Я просил два года на реконструкцию производства, заметь, не останавливая его, не увольняя пока никого. Всего семьсот тридцать паршивых дней без лишних трат. Затем и ты, и Алик будете обеспечены навсегда, позволите себе все, любые капризы. Я лично подал вам пример: отказался от охраны и водителя, сам расчищаю дорожки вокруг дома, таскаюсь за газонокосилкой и убираю в гараже…

– Ну, положим, я-то обхожусь тебе совсем дешево! – вскипела Анджела. – И сын впервые попросил что-то сверх того минимума, который ты ему определил. Мы тебя понимаем, мы терпим. Это ты почему-то назначил нас врагами своего дела. Какая связь между увольнениями твоих служащих и просьбой ребенка обсудить его кошелек? Ладно, он за границей. Но я сижу здесь как проклятая. Извини уж, если полное отсутствие моих запросов вгоняет тебя в гроб, то я хотя бы выскажусь. Долго молчала, проявляла такт, и все равно сплошные упреки. Ты проводишь в офисе по пятнадцать часов без выходных, три часа в дороге, шесть – в кровати во сне. Мы никуда не ездим и отказываемся от любых приглашений, то есть вообще не тратимся ни на что и ни на кого. И твои титанические усилия и жесткая экономия до сих пор не дали результатов? Да что ты там создаешь, черт возьми? Империю? Скупаешь по частям Европу и Америку? Сам же говоришь всего лишь о модернизации нескольких средних предприятий!

– Ты ничего не смыслишь в бизнесе. Иногда необходимо ужаться в элементарную частицу, чтобы состояться и утвердиться в новом качестве. Твои комментарии неуместны.

– Да мы с тобой вообще не разговариваем, Мишенька. «Доброе утро», «пока», «привет» и «спокойной ночи».

– Не смей мотать мне нервы!

Выкрикнув последнюю фразу, Литиванов выскочил из кухни и бросился через холл к внутренней двери в гараж. Анджела рванулась за ним. Она не собиралась отвечать или удерживать своего психопата за рукав. Сработал один из рефлексов любви – бежать вослед, не отставать, быть рядом до последнего, если не дано до победного. Когда она поравнялась с зеркалом, дверь хлопнула за спиной мужа. Чего доброго, женщина выбралась бы на улицу, чтобы стоять на виду, когда он будет уезжать. Но машинально посмотрела на свое отражение. Лохматая босая чокнутая с перекошенной рожей и надетом задом наперед изломанном уродливыми складками платье. Так вот к чему относилось любопытство в его взгляде и улыбка, будто через силу. Такой он ее видел действительно впервые. Забавно? Смешно? Она, голая, лезла на него, он ее скинул, защищался кулаками. И вот результат – из постели выползло чудовище, которое в здравом уме и трезвой памяти никто хотеть не может. К Анджеле вернулось самообладание отчаяния. Вернее, тупость, заторможенность и ощущение, что самое ужасное в жизни свершилось. Хуже уже не будет. Все. Она повернула назад, в кухню, бездумно уселась на стул и начала жадно хлебать еще горячий кофе.

За час ее лениво посетили всего две необязательные мысли. Однажды, еще в университете, сокурсница азартно доказывала, что все раздоры с мужьями происходят в непереносимо убогих интерьерах и тесноте. «А в нормальных, пусть не шикарных, нормальных условиях разве есть хоть один повод ссориться?» – вопрошала она девчонок. Все, включая Анджелу, такового не нашли. «Дура набитая», – подумала Литиванова, неизвестно, себя или ее имея в виду. И еще как-то они пошли к однокласснице. Та, бедная, годами с ума сходила. Жили в однокомнатной квартире с мужем и ее бабушкой. Старушка их безжалостно изводила. Оба нервничали, ссорились все чаще. И вот источник смуты упокоился. Анджелу тогда потряс вопрос одной из девушек: «Без нее все наладилось? Не ругаетесь больше?» Хозяйка как-то затравленно оглядела гостий и удивленно призналась: «Ничего не наладилось… Почему-то». Спросившая кивнула и горько усмехнулась, будто ответ лишь подтвердил ее знание. «Получается, когда муж все реконструирует, счастье к нам не вернется, – догадалась Анджела. – Его работа – только предлог». Тут зазвонил телефон.

– Ангел мой, я был резок. Прости, – мирно сказал Литиванов.

– Мишенька, я не могу тебя разлюбить, – тихо призналась она.

– Ты делаешь меня счастливым. Мы все преодолеем вместе. Я перезвоню.

Этого было достаточно, чтобы к ней вернулось желание привести себя в порядок.

8

Через час Анджела уже катила в своей немецкой машине – только добротность и надежность, никакого вызова лоском и запредельной ценой, провоцирующих охотников из ГИБДД брать дамочку на испуг и грабить на авось. Михаил хотел купить ей нечто шикарное, но мудрый папа опередил: подарил на день рождения то, что считал безопасным и достойным порядочной женщины. И она спокойно передвигалась в своей крепости. А уж на светские мероприятия ездили на том, что приличествовало Литиванову. Тут и папа кивал: «Надо соответствовать».

Анджела сказала мужу правду: она обходилась ему гораздо дешевле, чем другие жены своим кормильцам, поильцам и наряжальцам. Ненавидела присутствие чужих в доме и заставила Михаила и Алика не разбрасывать одежду и класть вещи туда, откуда достали. Поэтому пара домработниц являлась не каждый день, трудилась интенсивно и уходила довольно быстро. Менялись времена, но дочь жила, как мать и бабушка, традиционно, по-московски. Когда-то занятая наукой бабуля впервые договорилась с портнихой, парикмахершей, маникюршей и косметичкой о том, чтобы ее обслуживали на дому по выходным. Приложилась к развитию мелкого бизнеса, искушала деятельниц советской сферы обслуживания рублями, которые не учитывались в перевыполненном плане при подведении итогов социалистического соревнования. Потом мастерицы взялись за ее подросшую дочь. Состарившись, бережно передали клиентуру, не обедневшую в девяностые, своим лучшим ученицам или родственницам. И теперь уже эти якобы домохозяйки, принципиально игнорирующие налогообложение, объезжали своих дам на фордиках и легкими талантливыми руками колдовали над ними, поругивая российские дома моды, бутики, имидж – студии и салоны красоты. Брали не дешево, но по-божески.

Иногда за границей мама, наизусть знавшая штук двадцать параметров Анджелы в длину и ширину от, до и между, решала, что той не помешает нечто брендовое. Для того чтобы купить это, ей нужен был папа. Не только его банковская карта, но глаза и любовь к дочери. Она сама, профессионально изучавшая людей, выбирала тряпку под них: «Вот оно, дорогой, мужчины замрут на полчаса, женщины неделю из ступора не выйдут». А утомленный ожиданием добряк безошибочно решал, понравится ли «оно» его девочке. В смысле содержания жены и сына зять был независим до грубости, но родители упорно отстаивали свое право дарить Анджеле и Алику все, что им заблагорассудится, в любое время. Казалось, всем бы их заботы – Литиванов молча скривился, увидев то платье. А ведь ее родители возмущались, обижались и мучились так же, как старики, чьи карамельки небрежно швырнули в угол и никогда не дадут избалованному шоколадом внуку. От бессилия, конечно, слез не лили, но дьявольскую гордыню и замашки тирана Михаилу приписывали.

Утренняя ссора имела куда большее значение, чем все прошлые семейные недоразумения, вместе взятые. Слегка успокоившись под душем и после за рулем, Анджела крутила ее в голове, будто хитро запакованный предмет в дрожащих от нетерпения руках. Она лукавила, сказав, будто Алик написал ей. Мальчишка честно соблюдал договоренность с отцом – купюрными проблемами маму не грузить, она их не решает. Но он поговорил по скайпу с дедом, после того как Литиванов не ответил ему. Обычно рассказывал только о школьных порядках. А этот торопливый монолог слегка походил на бред. За учебу отец платит, но карманных денег переводит меньше, чем год назад. Каждый раз несет что-то про закалку трудностями. Алик уже чувствует себя нищим среди принцев. Зачем ему это нужно? Если нет возможности без излишеств, но достойно жить в Швейцарии, он готов вернуться в Москву. Приятель зовет в Германию – там все дешевле и образование бесплатное. Да еще у мамы поникший вид, улыбается натянуто, говорит, что очень соскучилась, но почему-то не едет хоть на три дня. Что там у них вообще происходит? Удивленный дедушка мирно обещал разобраться. Но через секунду рассвирепел и заявил, что к выходным мальчику надо ждать бабушку, которая «так сориентируется на месте, что там принца на принце не останется».

– Папе лучше ничего не говорить, – просительно сказал внук.

– Моя жена вправе ехать куда угодно и когда угодно, – зарычал дед. – Но тебя мы не выдадим. Считай это инициативой старших родственников.

На то, чтобы вызвать к себе Анджелу, понадобилась минута. Ее так испугал хриплый голос отца, что она прыгнула на водительское сиденье, казалось, прямо из-за ноутбука. В любом случае промежуточные действия не запомнились. В родительском коттедже царила напряженная обездвиженность. Папа застыл в углу кабинета, мама вжалась в диван, и оба смотрели в одну точку. Будто в окно влетела шаровая молния и непонятно, куда сейчас двинется, кого убьет. Но, увидев дочь, все хаотично зашевелились – папа топал ногами, мама без конца всплескивала руками.

Из лихорадочных вскриков Литиванова сразу поняла, что ее сын находится на краю могилы. Голодная смерть уже занесла над несчастным чадом косу. Необходимо сейчас же кинуть ему монетку. Ловя ее на лету, Алик изменит положение тела, и орудие безносой гадины лишь рассечет воздух. Анджела силилась понять, что в действительности грозит мальчику, но папа настойчиво требовал объяснений у нее. А мама одновременно рассказывала, что пишет дома статью, зато папе давно пора в банк, в центр Москвы. На дорогах скользко, пробки ужасные, водитель ей не нравится, даже когда не торопится. Но папа вынужден будет его подгонять. Ничем хорошим это не кончится. И если упрямая дочь сию минуту не скажет, когда они с Михаилом задумали отправить своего малыша в Швейцарию и уморить там, не пачкая рук кровью и не видя его агонии, то на ее совести будет еще и погибший в ДТП папа. И мертвый Литиванов, потому что вот именно его кровью мама точно не побрезгует обагрить всю себя, всю абсолютно! Она снова подумала: еще один прекрасный дом, две ухоженные женщины, успешный мужчина в итальянском костюме и даже в бабочке – стиль такой выработал с годами, всем нравилось. И опять скандал из-за мальчика, которого учат в Швейцарии. Дико. Банально. Но куда же деваться? И делать-то что?

В тот момент Анджелу вынуждали делать то, что Михаил счел бы предательством. Едва они поженились, она дала мужу слово никому, даже родным, ни звуком не обмолвиться о его успехах и трудностях. Он сообщал только то, что сообщал. «Наверняка в процессе выбора фактов, который в нем запустил жизненный опыт, черт ногу сломит, – рассуждала тогда молодая жена. – Так зачем мне рисковать свернуть себе шею, запутавшись в его комплексах». Но теперь Алик своими жалобами будто разогнал асфальтовый каток на узкой дорожке, с которой некуда деться. И надо было как-то уворачиваться.

– Мы все знаем, что год назад Михаил был против отъезда сына, – начала лавировать женщина. – Он не счел, что учеба там лучших приятелей достаточный повод бежать вдогонку. Но как повела себя наша семья! Вспомните! Я молчала, мне было невыносимо расставаться с сыном. Зато дедушка-профессор воодушевился и рассказал, что после войны его классу так не захотелось разбредаться по разным вузам, что они все, тридцать человек, подали заявление на юридический факультет МГУ. И как один поступили! Ты, папа, своего тестя поддержал, заявив, что сам двинулся учиться в Москву с Рязанщины, потому что лучшие друзья ехали. А бабушка с мамой в унисон запели: «Нельзя отставать от лучших. Это потом связи на всю жизнь. Тем более у вас там собственное шале миленькое, у ребенка есть свой дом». Литиванов кипел: «Поймите, дамы, школа закрытая! Интернат это по-нашему. Ин-тер-нат! Так что шале – не аргумент. Скорее отрицательный фактор. Будет там вся компания в выходные тусоваться. А потом и на каникулах». Тут уж ты, мама, завелась: «Мы тоже все узнавали! Когда дети являются в школу после выходных, их обязательно тестируют на наркотики и алкоголь. Так что ничего безобразного в твоем доме не случится, Михаил. Зато у мальчика будет дополнительный фактор лидерства».

– Дочка, я действительно тороплюсь, – поморщился папа, но голос остался любящим. – Сейчас о деньгах речь, а не об истории отъезда.