ГЛАВА 10

Мирьям

Слова жениха звучат так зловеще, что я, испугавшись, вновь обхватываю пальцами его большой кулак.

Давид оборачивается ко мне. В отражении чёрных глаз я все ещё вижу искры ярости, порождённые действиями моего отца.

– Мирьям, иди к себе. Я поднимусь позже.

Желваки на скулах Давида ходят ходуном. Широкая грудь быстро вздымается и так же быстро опадает. Мужественные черты лица обострились, сделав его похожим на опасного хищника. Черная пума – вот какие ассоциации вызывает броская внешность Давида.

Отец тяжело дышит, раз за разом разрывая лёгкие лающим кашлем, и у меня складывается ощущение, что удушающий приём Садулаева доведён до совершенства.

– Давид… – шепчу испуганно, не разжимая пальцы.

– Хоть раз послушай меня и сделай, как прошу, – что-то в голосе Давида дает мне понять, что лучше не спорить – не время.

Разворачиваюсь и без лишних слов бегу к двери. Остатки адреналина в крови расщепляются, и я начинаю ощущать жжение на коже. Оно не идёт ни в какое сравнение с жжением в моей груди. Впервые у меня появляется желание сделать, как велено. Не подслушивать, не дерзить, а именно отправиться в свою комнату и терпеливо дождаться появления Давида. Несусь со всех ног наверх и подбегаю к окну, чтобы распахнуть его настежь. Дышу полной грудью, почти задыхаясь от того, в каких количествах кислород поступает в лёгкие. Щеки вспыхивают мучительным жаром, когда я осознаю, что Давид стал невольным свидетелем безобразной сцены между мной и отцом. Он увидел мое унижение… Но самое главное – он защитил меня! Страшно представить, что было бы с моей спиной, не появись Садулаев так вовремя. Хорошо, он не видел, что отец уже успел меня ударить. Мне кажется, он бы сдержал свое обещание.

Завожу руку за спину, ощущая под пальцами припухшую длинную борозду. Все не так страшно. Как оказалось, правильно говорят – у страха глаза велики! Меня все ещё подташнивает и потряхиваете от пережитого, поэтому я глубоко вдыхаю теплый воздух, пытаясь отвлечься от произошедшего. Взгляд рассеяно скользит по цветнику матери, и меня передергивает от вида идеальной рассады. Везде всего лишь чертова видимость идеальной жизни, а мы в ней всего лишь актеры. Всхлипываю, когда замечаю возле ворот огромный чёрный «Джип» Давида. Он приехал сразу, как только смог, несмотря на все, что я натворила.

Дверь скрипит, и я непроизвольно оборачиваюсь, встречаясь с такими же, как у меня, зелёными глазами матери. В них стоят непролитые слёзы. В их отражении вижу себя маленькую – испуганную, задерганную вечными придирками отца. Сколько раз я винила мать в детстве, что она выбирает его, а не меня? Встает на его сторону, никогда не защищает меня. К чему сейчас это театр лицемерия?

– Мирьям, детка…

Отворачиваюсь к окну. Не хочу.

– Иди, мама. В этот раз я сама виновата.

Не слышу ответа, но, когда моих плеч касаются нежные руки матери, вздрагиваю.

– Мне стоило уйти от него много лет назад, – всхлипывает мать, роняя на мою кожу капли слез.

Они уже меня почти не трогают. Слишком часто вижу их, слишком громкие слова срываются с ее губ.

– Зачем ты это говоришь? – устало спрашиваю, оборачиваясь к ней. – Мы обе знаем, что ты никуда не уйдёшь ни сейчас, ни через несколько лет.

– Прости меня доченька, – мать гладит меня по распущенным волосам, продолжая плакать. – Прости за все.

Уверенный стук в дверь заставляет ее прервать причитания и стенания.

Дверь открывается и в спальню без приглашения входит Давид. Он выглядит таким мрачным, что будь мы не знакомы, я бы подумала, что передо мной глава какого-нибудь картеля.

– Ольга Владимировна, – сухо обращается Садулаев к моей матери, которая отвечает ему странной дрожащей улыбкой, – вы не против, если мы с Мирьям останемся наедине? – и тут же добавляет. – Само собой разумеется, всего на пару минут, – Давид прячет руки в карманы брюк, ожидая ответа.

Мама прикусывает губу и кивает. Когда мать уходит, ее ноги в домашних туфлях совершенно бесшумно ступают по ковру. Когда за ней закрывается дверь, Давид тут же разводит руки в стороны.

Мне не требуется дополнительного приглашения, и я без раздумий импульсивно бросаюсь в его крепкие объятия. Как за столь короткое время человек, который вызывал во мне настороженность, раздражение и даже злость, стал мне защитником? Тем, кому я могу показать свое истинное лицо и чувства. С ним я почти не притворяюсь, почти такая, какая есть. Только вот я сама потерялась и не знаю, какая я настоящая…

Сердце Давида бьется так сильно, что, кажется, еще чуть-чуть и прорвется через грудную клетку. Аромат кедра, ставший таким родным, заполняет каждую мою клеточку, и я реву так горько, как никогда, заливая рубашку Давида обильными слезами. Кажется, из меня разом вышел весь тот поток слез, что копился долгие годы. Стискиваю пальцами материал рубашки, прижимаясь щекой к груди жениха. Он такой высокий, что без своих любимых каблуков я еле достаю Садулаеву до плеча.

– Он тебя не тронет, – успокаивает жених, сжимая крепкой рукой мою талию. Большой палец Давида касается обнаженного кусочка моего тела, и я чувствую, как это место горит сильнее, чем ссадина от удара ремнем. Давид пытается повернуть меня к себе спиной, но я с ловкостью кошки отскакиваю назад.

– Нет! – голос дрожит, и я перекидываю густую массу блестящих волос за спину. – Все в порядке.

Садулаев запускает пальцы в черные, как смоль, волосы и смотрит из-под бровей, а затем неожиданно делает мне возмутительное, на мой взгляд, предложение:

– Я могу тебя прямо сейчас забрать… к себе.

Густо вспыхиваю румянцем и опускаю глаза в пол, лишь бы не встречаться взглядом с блестящими ониксовыми глазами Садулаева. Смотрю на пальцы своих босых ног, которые утопают в длинном мягком ворсе ковра. При других обстоятельствах я, скорее всего, вспылила бы или даже дала бы пощечину за такое неслыханное неуважение, но, справедливости ради, стоит отметить, что при нынешних обстоятельствах предложение более, чем уместно.

– У нас скоро свадьба, – добавляет весомо Давид, от чего я еще больше тушуюсь. Ведь я только начала привыкать, можно сказать, свыкаться с этой мыслью. И я совсем не готова обсуждать это с Давидом. – Я думаю, ничего страшного, если… Я тебя не обижу, Мирьям, и никогда не сделаю того, чего ты не хочешь.

Дыхание перехватывает, когда понимаю, на что намекает жених.

– Нет! – снова заливаюсь краской от того, как это импульсивно это прозвучало. – То есть, спасибо, но правильнее будет остаться дома, я думаю.

– Хорошо, – соглашается неохотно Давид. – Мирьям…

Встречаюсь взглядом с женихом, и он буквально за пару шагов преодолевает расстояние между нами. Горячая ладонь касается моей щеки, и я шмыгаю носом совсем не так, как подобает леди.

– Я приехал не один.

Растерянно моргаю, уже ощущая поднимающуюся волну стыда. Неужели Динара Исаевна?

– Минуту, – Давид выходит из комнаты.

Все, что мне остается – это ждать в напряжении его возращения. Когда он приходит снова, я удивлённо во все глаза смотрю на небольшой комочек белой шерсти, удобно устроившийся в его руках. Прижимаю ладонь ко рту. Это же та самая кошка!

– Как ты ее назовешь? – интересуется Давид, когда я, совсем по-детски взвизгнув, прижимаю к себе это пушистое белое облачко. Поразительно, но у нее такой же цвет глаз, как у меня.

– Я подумал, – говорит Давид, задумчиво наблюдая, как я прижимаю к себе кошку, рассматривая симпатичную мордашку, – что тебе необходим кто-то, перед кем ты будешь чувствовать ответственность.

– Клоди*! – громко озвучиваю придуманное имя для кошки, точнее, котенка.

– Клоди? – смеется Давид, повторяя за мной. У него на щеках обозначаются обаятельные ямочки. – И почему я не удивлен?

*Клоди – английское имя: немного хромая.

ГЛАВА 11

Мирьям

Спустя неделю

– Клоди, нет! – грожу пальцем кошке, когда вижу, что она нацелилась подрать острыми когтями дорогущие портьеры.

Что за невозможное создание?! Мягкая улыбка не покидает моего лица. За неделю, что питомица находится в моем доме, я прикипела к кошке всем сердцем. Породистая забияка, несомненно, была из рода персидских, о чем говорила средняя комплекция ее тела, широко посаженные небольшие ушки, маленькая мордочка с большими яркими глазами, приплюснутый нос и короткие лапы с сильными, крупными, округлыми основаниями и кисточками между подушечек.

Сегодня Давид должен вернуться из командировки. Он целую неделю был в Ставрополе. Кручу телефон в руке, вспоминая последнее смс, полученное от него.

«Соскучилась?»

С удивлением понимаю, что так и есть. Мне хочется увидеть его темные глаза, услышать бархатистый баритон, от которого где-то в груди все начинает медленно вибрировать и дрожать. Словно ожив своей жизнью, сотовый издает громкий сигнал, и я поспешно смотрю на дисплей. Отправитель: Садулаев Давид. Текст – одно слово -

«Выходи». Другая на моем месте, скорее всего, расценила бы это, как приказ, но передо мной, как наяву, появляются добрые карие глаза Садулаева.

Поспешно встаю с диванчика в стиле «Прованс», от чего пышная юбка коктейльного платья взлетает вверх. Сегодня я отдала предпочтение не совсем присущему для меня стилю – романтизм. Обычно я не изменяю своему выбору, раз за разом подбирая в гардеробе драму, плюс небольшой намек на натуральность. Да, сложное сочетание, но всегда эффектное. Провожу руками по плотной белой основе, что облегает верх фигуры, как вторая кожа. Ее покрывает прозрачная сетка, декорированная ажурным золотым узором и сверкающими серебристыми пайотками. Прозрачное декольте подчеркивает грудь и шею, а блестящий пояс из камней призван акцентировать внимание на тонкой талии, от которой красивыми складками спускается юбка средней пышности, доходящая до колен. Изящные туфельки телесного цвета добавляют моему росту целых семь сантиметров.

– Мирьям, какая ты куколка!

Восхищение в голосе мамы заставляет обернуться и я, скромно сложив руки перед собой, прикусываю губу. За то время, что Садулаев отсутствовал, я многое переосмыслила. Так хочется, чтобы и Давид оценил в полной мере мой образ.

– Думаешь? – спрашиваю, нервно прикасаясь к красиво уложенным на одно плечо волосам, в которых блестит заколка, отделанная крупным отборным жемчугом.

– Да, милая. Ты очень красива, – в глазах мамы плещется хорошо читаемая материнская гордость.

Возвращаю ей улыбку. В последнее время наши отношения улучшились, стали не такими напряженные. Та «взбучка», что устроил Садулаев моему отцу, ворвавшись, как сметающий все на своем пути смерч, каким-то волшебным образом изменила мою семью и царившую в ней атмосферу, затронув всех домочадцев – без исключения. Теперь я в полной мере поняла значение слов: если не можешь заставить кого-то любить и уважать себя – это сделает за тебя страх. Никто больше не тронет меня, не обидит. За моей спиной незримо стоит Садулаев Давид Мансурович.

Отец на протяжении всего времени делает вид, что ничего не случилось, поэтому я без лишнего гонора тоже включилась в эту игру. Может, конечно, всему этому поспособствовало и то, что родители помирились. Ни для кого не секрет, что Руслан Таирович Юсупов с треском выгнал из филиала высокую блондинку модельной внешности, отправив охочую до чужих мужей девицу на вольные хлеба. По мне, так это совершено не оправдывает отца, но я всегда готова поддержать мать, лишь бы она была счастлива. К моему огромному удивлению, родители решили, что им необходимо отправиться на острова, чтобы провести, как они это обозначили, «второй медовый месяц».

– Мирьям, доченька, – мама подходит ко мне и берет за руку. Ее пальцы такие прохладные, что я борюсь с желанием сжать их посильнее, чтобы согреть. – Не злись на отца.

Мои плечи словно каменеют, и я отвожу взгляд.

– Вся родня отказалась от Руслана из-за того, что он выбрал меня…

Возвращаю взгляд, когда мама настойчиво сжимает мою ладонь.

– Поверь, это не просто, когда отворачиваются близкие. Он стал изгоем, белой вороной.

Внимательно слушаю, ощущая, как в горле образуется тяжелый комок. Я не знала этого.

– Чтобы мы жили в достатке, работал день и ночь. Брался за любую грязную работу, а ведь про таких, как твой отец, говорят «родился с серебряной ложкой во рту». Все это было ради нас, Мирьям.

Облизываю губы, забывая про то, что совсем недавно подкрасила их персиковой помадой. Не хочу показывать, какое впечатление произвели на меня слова матери. Я, конечно же, знала, что у отца напряженные отношения с родственниками, но никогда даже не задумывалась почему. Винила его скверный характер, радуясь тому, что бабушка с дедушкой никогда даже не приглашали нас к себе в гости. Я росла в обстановке лишенной участия дедушки и бабушки, без многочисленной родни, которая, казалось, нами вовсе не интересуется.

– Отец жёсткий, иногда чересчур, но он любит тебя, Мирьям. Просто жизнь научила его быть таким. Благодаря воле и характеру он достиг высот. Юсуповы теперь даже при большом желании не могут нас игнорировать. А твой брак с Давидом окончательно укрепит положение нашей семьи в обществе.

В уголках глаз начинают собираться слезы. Я быстро моргаю, чтобы прогнать их прочь. Как ни крути, а меня выбрали инструментом в достижении своих целей. Мне сказочно повезло, что Давид хороший человек.

– Отец плохо умеет выражать чувства, но в тот день, когда случилась авария, он очень испугался за тебя, дочка. Никогда не видела его таким.

Скептически приподнимаю бровь. В отличии от мамы, я в этом так не уверена.

Не хочется портить настроение, да и Давид ждет, поэтому я отстраняюсь от мамы и иду к двери.

– Мирьям?

Замираю, сжав круглую ручку, прежде чем переступить порог.

– Милая, мы решили пораньше вылететь. Так что, увидимся теперь только через неделю.