Глава 8. Оля

Отступаю, впуская Давида внутрь. Закрываю дверь, наблюдая, как он снимает с себя ветровку и кроссовки.

Стараюсь не вдыхать так глубоко его запах, заполонивший мой коридор, но выходит из ряда вон плохо.

– Кухня там. Я как раз собралась пить чай. – прохожу мимо него, – могу сделать и тебе, если хочешь?

– Хочу.

Включив свет, подхожу к чайнику и нажимаю на кнопку. Сама пытаюсь понять, как Мариам могла ему дать адрес. Зачем?

Кожей чувствую, как Давид бесшумно входит на кухню. Его присутствие в каждой клетке огонь высекает. Кожа нагревается, волоски на затылке приподнимаются.

– Отец таки купил тебе квартиру, как и обещал, – скорее констатирует, чем спрашивает.

Оборачиваюсь через плечо.

– Да. Он знаешь, изменился очень.

Мой папа после несчастного случая потерял возможность оперировать людей, хотя до этого был одним из лучших хирургов в городе. Его это очень подкосило, он долго пил, водил в дом своих пьяниц друзей, пока это однажды не привело к тому, что один из них чуть меня не изнасиловал. Если бы не Давид тогда, моя жизнь была бы сломана. Он приехал ко мне и вытащил буквально у того из рук. Избил его сильно. Зато произошедшее вернуло к жизни моего отца. Он до сих пор не простил себе того случая. И каждый раз, когда мы встречаемся, в его глазах я вижу вину. Хотя на самом деле давно его простила. Осталось, чтобы он сам теперь простил себя.

– Мариам говорила, что он работает преподавателем, – произносит Давид.

– Да. При чём одним из лучших. – возвращаюсь к завариванию чая, – Он снова в наш город вернулся.

– Видишь его часто?

– Периодически. Он чаще с Алисой видится. Забирает её к себе на выходные.

Добавляю себе в чашку сахар, а Давиду делаю без. Он вроде бы так любил, если конечно, ничего не изменилось. На всякий случай ставлю на стол сахарницу и достаю из шкафа конфеты.

– Это сколько ей уже? – спрашивает, наблюдая за моими манипуляциями.

– Восемь. В третьем классе учится, – улыбаюсь, вспоминая о том, как сестренка на днях рассказывала, что врезала портфелем какому-то Кириллу за то, что он ей подножку поставил. – Растёт та ещё угроза мужскому полу.

Опускаю перед Давидом чашку, сама сажусь напротив него. Подбираю под себя ногу, в глаза ему не смотрю. Так это странно – вот так сидеть рядом с ним и пить чай. Фальшиво. Будто два актёра играют только им понятный спектакль. И я, надо признать, справлюсь хуже.

– Я вчера твоих сыновей видела. На тебя похожи, – произношу хотя бы что-то, чтобы нарушить удушающую тишину.

– Похожи, – кивает Давид, обхватив ладонями чашку, но к чаю так и не притрагивается.

– Они погодки, да?

Боже, зачем спрашиваю. Знаю же, что погодки. Арсен родился через год после того, как они с Ани поженились, а Гор еще через год. Мариам сложно было утаить такую информацию от меня. И хоть намеренно я не расспрашивала, она периодически сама рассказывала. В двух словах конечно, чтобы не напоминать мне лишний раз о нём, но самые важные факты я знала.

– Да. Ты сама как?

– Хорошо, – выжимаю из себя улыбку и таки решаюсь взглянуть ему в глаза, – я вчера вроде всё рассказала. Учусь, работаю.

– Живёшь одна?

На мужском лице ни тени улыбки. От того, как Давид смотрит на меня мне хочется под землю провалиться. Сбежать. Спрятаться, потому что не реагировать не получается.

Замечаю на его шее еле заметный шрам, который у него остался после драки с тем пьяницей и спешно отвожу взгляд.

– Да. Мы пока с Лёшей не съезжались.

– Давно вы вместе?

– Год почти.

– Всё, как ты хотела? – звучит резко.

Сердце сдавливает стальными клещами, я дёргаюсь, как от удара.

– Да, – встречаюсь с ним глазами.

Маска холодной сдержанности, что всё это время была у Давида на лице слетает, тёмные глаза наполняются неуправляемыми эмоциями.

Мои нервные окончания звенят, словно намагниченные. Температуры вроде бы нет, но я горю.

– Университет, новые отношения, без тяжести ответственности, возможность разорвать их в любое время, и построить другие. Это ведь тебе было нужно? Об этом ты мечтала?

Каждое его резко произнесенное слово, как пощечина. Хлесткая и оставляющая следы на моей и так избитой душе.

– Ты пришел для этого? – ставлю чашку на стол и уверенно поднимаюсь, – Узнать живу ли я той жизнью, которой хотела? – Скулы Давида заостряются, воздух вокруг нас тяжелеет, – У меня всё хорошо. Как я вижу, у тебя тоже. Детей в несчастливом браке не делают, правда же? Поэтому, если ты утолил любопытство, то попрошу тебя уйти.

Прохожу мимо него, чувствуя, что держусь на волоске. Грудь болит, хочется согнуться пополам и заскулить. Для него я навсегда останусь той, кто отказалась от него и от нас. Не захотела брать ответственность, рисковать. Отвернулась, когда он готов был уйти ради меня из семьи. Эта ненависть в его глазах, осуждение. Они хуже пыток. Снимают кожу живьем, причиняя сильнейшую боль.

Прохожу в коридор, слыша шаги позади. Включаю свет и становлюсь напротив зеркала, дожидаясь, пока он оденется и уйдёт.

Быстрее пожалуйста. Пусть оставит меня одну.

Но Давид, дойдя до меня, не проходит к вешалке, а останавливается за моей спиной. В отражении схлестываемся взглядами.

Он – на голову выше, гораздо шире в плечах, и я – болезненно смотрящая на него сквозь глянцевую пелену собирающихся в глазах слез.

Тело пронзает удар током, когда Давид внезапно больно сжимает мои плечи. Вздрагиваю и морщусь.

– Жалеешь, Оля?

Отрицательно мотаю головой. Слез в глазах становится больше. Грудную клетку распирает, по венам шипит яд.

– Ни разу не пожалела? – цедит сквозь зубы, а я ёжусь, стараясь избавиться от рук, выжигающих ожоги даже через одежду.

По щеке стекает предательская слеза. И Давид видит её. Его губы нервно дергаются.

– А могло бы быть вот так, – выстреливает зло, склоняясь к моему уху. Пальцы с силой впиваются в кожу, – Каждое утро, каждый день, вечер… ночь.

Я дрожу. Чувствую, как горло разрывает ком, но он вдруг оплетает мою грудь руками и сильно стискивает, заставляя прижаться спиной к каменной груди.

Разряд, намного мощнее, чем предыдущие, едва не убивает меня.

– Давид, уходи, – шепчу ослабевшим голосом. – Пожалуйста…

– Уйду… – отвечает рвано. Сквозь одежду чувствую, как его сердце рвется из груди. Полный контраст по ощущениям с тем, как он выглядит внешне. Словно еле держится, дышит тяжело и часто, носом в мои волосы утыкается и ведёт по ним, щетиной царапая кожу головы, – Я уйду, Оля.

А потом сжимает мои щеки пальцами, поворачивает лицом к себе и ожесточенно впивается в мои губы.

Глава 9. Давид

Чувствую себя долбанным наркоманом, который знает, что наркота его убивает, хочет навсегда избавиться от проклятой зависимости, но при первой же попытке хватает пакетик с дурью и пускает её по крови.

Запах, вкус, ощущение ЕЁ в моих руках заставляет меня трястить от невыносимой ломки.

Толкаю язык в горячий рот и рывком разворачиваю к себе. За волосы к себе притискиваю, игнорируя тихий всхлип. Жру её, как изголодавшаяся тварь.

Именно тварь, потому что таким я сейчас себя и чувствую.

Ненавижу! Каждой клеткой ненавижу за это её счастье без меня. За каждый прожитый день, начавшийся без неё в моей жизни.

Мог бы, задушил собственными руками, чтобы света белого не видела, но тогда и себя сразу же следом. Потому что три года… Три чёртовых года как день сурка, и только вчера будто из могилы вылез.

– Давид, – Оля толкает меня в грудь ладонями, упирается, мотает головой.

– Молчи, Оля! – хриплю больным фанатиком, вылизывая её рот языком.

Наверное, так себя чувствуют те, кого закопали заживо. Они задыхаются, царапают крышку гроба ногтями, сдирая ногтевые пластины до крови, и чувствуя, как легкие захлопываются, а потом внезапно оказываются на воздухе. Голова кружится от обилия кислорода, проталкиваемого в легкие и наполняющего альвеолы.

Их ведёт, кровь снова мчится к сердечной мышце, давая той возможность работать, как раньше – на износ, на полную катушку.

– Давид, нет, остановись, – отчаянно шепчет Оля, даже не замечая, что отвечает на поцелуи.

Кусает мои губы, колотит кулаками в грудь.

– У тебя дети, – выкрикивает, отрывая меня от себя и отшатываясь, при этом ударившись спиной о зеркало, – и жена.

Нижняя губа дрожит, подбородок трясётся. Бледная вся, по щекам слезы ручьем.

Счастлива она… Как же… Точно таким же счастьем, как и я.

Сжимаю подрагивающие пальцы в кулаки. Хочется крушить стены и орать во всю глотку.

– А у меня есть Лёша, – добивает, кутаясь в собственные руки.

Растрепанные волосы упали на лицо, на веках потекшая тушь, а меня изнутри выкручивает. Насмотреться не могу. Ненавижу, а глаз оторвать не получается. Красивая такая, сука. Какая она красивая! Эти глаза, полные слез и доставляющие мне боль вперемешку с эгоистичным удовольствием. Лгунья чёртова.

– Любишь его?

– Люблю, – выкрикивает воинственно.

– Сильно?

– Очень.

– Сильнее меня?

Вскидывается, вытягиваясь струной.

– Намного! – цедит сквозь зубы, а потом толкает меня в грудь. – Уходи отсюда!

Перехватываю её за руку и к себе тяну, но она выкручивается и начинает отчаянно отталкивать меня к двери. Как кошка дикая ногтями проходится по шее, в плечи пинает, в грудь.

– Уйди, пожалуйста! И не приходи больше никогда! – громко всхлипывает, нервно смахивая слезы и снова толкает меня, – Живи со своей Ани и не смотри в мою сторону.

Психую, и резко выкручиваю ей руки. Свожу их ей за спину.

– Не буду смотреть, – проговариваю в лицо, захлебываясь в огромных зелёных заводях, – Не посмотрю ни разу. Сама этого хотела, когда жизнь себе лёгкую выбирала. Теперь живи с этим.

– И буду жить! – выкрикивает, дёргаясь в моих руках, – Видеть тебя не хочу. Не люблю давно, ясно? Разлюбила и забыла.

Как будто с ноги в солнечное сплетение влепила. Насквозь пробила.

– Это ты хотел узнать? Теперь иди! – кричит сквозь слезы.

Разжимаю руки, в груди крутит так, словно там кипит вулкан и вот-вот через рот огненной лавой вырвется.

Разворачиваюсь, сую ноги в кроссовки, рывком дергаю дверь.

– Куртку свою забери.

Обернувшись, ловлю летящую в меня куртку. В неадекватном состоянии переступаю через порог, собираюсь захлопнуть за собой дверь, а когда оборачиваюсь вижу, как Оля, рыдая, хватается за живот и сгибается напополам.

По телу с ног до головы молния проходит. Уничтожает, в пепел сжигает.

Развернувшись, возвращаюсь обратно. Захлопываю дверь, бросаю куртку на пол, и потянув Олю к себе, вжимаюсь своими губами в её соленые и мокрые.

Сдавшись, она тут же хватается за мои плечи и открывает рот, пуская внутрь мой язык. Целует в ответ, плачет, а я прижимаю её к себе и трясусь, как психически больной. Мозг отказывает, все чувства обостряются и концентрируются только на ней.

Так всегда было. От ненависти до любви, от нежности до желания убить.

Вгрызаюсь в мягкие губы, наши языки сталкиваются, хочу в себя её пропечатать. Клеймом выжечь, хотя она давно уже выжжена во мне. В сердце, в голове, в каждой клетке. Чертова отрава, противоядия к которой не существует и никогда не будет существовать.

Разуваюсь, наступая себе на пятки носками кроссовок и ни на секунду от неё не отрываясь. Физически не способен. Дозу… одну дозу, чтобы дальше можно было существовать.

Прижимаю к стене, дурея от того, как Оля рваными движениями гладит мой затылок, холодными ладошками шеи касается, запуская по моей спине табун мурашек.

Сжимаю ладонями её грудь. Пах раздирает от потребности в ней. Задираю футболку, ловлю сосок ртом. Оля вздрагивает, под кофту мне пальцы запускает. Тянет её вверх.

Задрав руки, помогаю ей снять её с меня, и тоже самое проделываю с её футболкой. Прижимаю к себе. Кожа к коже. Обмен теплом, энергией, кипящей в нас обоих.

Как тогда – в одну единственную ночь, когда мы были вместе. Когда я решил, что пойду против всех ради неё, а она после этого сказала, что больше, чем на три месяца я ей не нужен был.

Рывком дергаю вниз её спортивные штаны, спиной к себе разворачиваю. Расстегнуть собственную ширинку, спустить брюки. От трясучки зуб на зуб не попадает. От озноба колотит. Потянув на себя за бедра, беру в руку член и направив в неё, влетаю внутрь.

Оля вскрикивает, подаваясь резко мне на встречу. Меня кроет. Вышвыривает в параллельную галактику, где все обострено до предела. Где я и она и больше никого. Её губы, в которые с голодом впиваюсь, упругая кожа под моими пальцами. По рецепторам и крови циркулирует ЕЁ запах и вкус, травит… травит… травит… Возвращает к жизни. Даёт возможность дышать.

Блуждаю руками по податливому телу. Кажется, если хотя бы на миг отпущу, она исчезнет. Растворится, утечёт сквозь пальцы.

Всхлипывая, Оля принимает мои жесткие толчки. Одной рукой в стену упирается, а другой меня за шею обнимает. К себе прижимает, рот простреливая протяжными, громкими стонами.

Растираю пальцами твердые соски, заставляя её биться в агонии, закатывать глаза, кричать и сжимать мой член собой изнутри. Упиваюсь её состоянием. Одержимость накрывает. Беру её жёстко, глубоко. Впечатывая в стену, размазывая о неё. Поясницу простреливает, спазмирует, когда по позвоночнику мощная шаровая молния опускается прямиком в пах.