За разговором я не заметила, как мы поднялись на самую высокую точку улицы. Отсюда было видно пруд, отражающий последние отблески заката и россыпь городских фонарей. Людей за время пути нам встретилось немного и из-за этого казалось, что вокруг уже глубокая ночь, хотя на деле вряд ли было позже десяти.

Полинка свернула в заросший высоченными тополями переулок и вокруг сразу стало почти темно. Лишь мягко светились окна да редкие фонари, которые здесь были жёлтыми, а не холодно-синими, как вдоль дороги.

– И потом что было? – попыталась я возобновить прерванный Машкин рассказ.

Она вздохнула, но заговорила уже без прежней неохоты.

– Зря я семью ради ребёнка сохранить пыталась. Отец из Лёхи был никакой, как и муж. Только по пьяни любил себя кулаком в грудь бить – у меня сын! А как беда за сыном пришла – сразу в кусты. Не то что деньгами – словом добрым не помог, ни одного звонка за всё это время от него не было, ни разу Ваньку в СИЗО не навестил.

Машка замолчала, повесив голову, а Полинка, с преувеличенной тревогой оглянувшись назад, заметила:

– Как бы твой Отелло за нами не попёрся. Понял ведь наверно, что ко мне идём. Помнится по молодости где только ты от него не шкерилась, а находил ведь.

– Правда? – спросила я, просто чтобы что-нибудь сказать.

– А то! Страсти кипели прям шекспировские! Удивительно как он нашу Дездемону вообще не придушил.

– Он бил тебя? – повернулась я к Машке.

Та горько усмехнулась:

– А ты как думаешь? Сама же напомнила о том, что они с животными делали. Ну вот животных он перерос и за меня взялся.

– А чего ещё ожидать, когда с таким утырком связываешься? – логично заметила Полинка.

Видимо на эту неумолимую логику Машка и взъелась.

– Да ничего я не ожидала, блин! Просто дура была мелкая! Можно подумать, у тебя в пятнадцать лет много ума водилось?!

Полинка ответила ровно, но с явно прозвучавшим в голосе злорадством:

– Много или нет, а хватило на то, чтобы с гопником не связаться и в подоле не принести.

Машка сбилась с шага. Мне показалось, что сейчас она молча развернётся и уйдёт (и я бы её прекрасно поняла, потому что с детства помнила и никогда не одобряла этой Полинкиной повадки давить людям на больную мозоль, осознанно доводя до точки кипения), но она двинулась дальше даже быстрее, чем шла до этого, обогнала нас, а потом сказала, обернувшись на Полинку через плечо:

– Ну не связалась ты с гопником и в подоле не принесла, а что с того? Лучше тебе стало в итоге? Довольна жизнью?

Полинка ответила сразу, но уже по-другому – напряжённо, без напускной добродушной насмешки.

– А чего бы мне недовольной быть? Муж, дети, дом – всё как у людей.

Машка больше не оглядывалась, шла на корпус впереди нас и говорила ровно, без вызова, но я чувствовала как с каждым её словом сгущается напряжение, охватившее нашу маленькую компанию после встречи с Карастецким.

– Ага, муж. Ждала ты своего мужа, как порядочная девушка, берегла себя. Ну вот вышла замуж и что получила взамен за свою честность? Долги безработного примака? Жизнь впроголодь? Куда вы детей рожали, у него же даже квартиры не было, он к твоим родителям жить пришёл! Даже ипотеку взять не мог, только на материнский капитал и сумел жильём обзавестись. Небось сейчас гордый ходит, а? Дом построил – мужик! За счёт твоей матки! Интересно, вы детям уже сказали, что они появились на свет ради того, чтобы папке в новые долги не влезать? А с работой у твоего благоверного как? Всё редкими шабашками перебивается? Ты же одна на всю семью ишачишь! И беременная ишачила. И сразу после родов ишачить пошла. Может, он после работы тебя встречал чистотой и горячим ужином, или это твоя мать делала, пока жива была? А ведь она наверно и прожила бы дольше, если бы ты ей на шею своего трутня не посадила…

Полинка вдруг ускорила шаги, догнала Машку и пихнула ладонью в спину, заставляя обернуться.

– Слышь, ты мою мать не тронь! Про мужа что угодно можешь говорить – я не обижусь, но материну память тревожить не смей! Болела она и никак это от его работы не зависело. А вот дети ей в радость были, последние годы скрасили. Они ей жизнь продлевали, а не наоборот!

Машка не смутилась, как этого можно было ожидать, спокойно встретила гневный Полинкин взгляд, ответила ровно, без эмоций:

– Тебе виднее, конечно, но вот люди в городе другое говорят. Пока ты без выходных впахивала, а боров твой на диване пиво пил, мать у тебя вместе с детьми по жаре целый день на огороде горбатилась. И не говори будто не знала этого. Без огорода-то вам совсем никак, твоей зарплаты не хватит столько ртов прокормить. Тем более что муженек твой драгоценный, судя по виду, жрёт больше вас всех вместе взятых. Но ты, вместо того, чтобы его ссаными тряпками гнать, да матери с детьми жизнь облегчить, всё за штаны цеплялась!. Много тебе эти штаны дали? Сколько лет прошло, хоть что-то изменилось?

Они стояли посреди улицы напротив друг друга, скрестив взгляды как шпаги, и казалось что в наступившей темноте между ними проскакивают искры.

– Девчонки, хорош… – начала было я, но меня никто не услышал.

– Я хотя бы безотцовщину не нарожала! – почти взвизгнула Полинка, надо думать уязвлённая в самое больное место, – И у детей моих наследственность нормальная, не психопата-живодёра, слава богу. А то ведь известно – гены пальцем не раздавишь! Оно и видно. У тебя вон яблочко от яблони недалеко упало.

Машка порывисто шагнула вперёд, подняла перед собой руку с раскрытой ладонью, словно собираясь дать клятву.

– Ещё одно слово про моего сына – и как бы твои дети сиротами не остались! А то с таким отцом, как твой муженёк, им лучше сразу в детдом.

– Так, всё! – я приблизилась к подругам детства и боком втиснулась между ними, кажется уже готовыми вцепиться друг другу волосы, – Или вы сейчас успокаиваетесь и заканчиваете этот балаган, или я разворачиваюсь и валю отсюда! На последний автобус наверно ещё успею, а если нет, то могу и на такси до Тагила доехать. Всё равно так у нас с вами дела не получится.

И, внезапно подумав, что в такой ситуации будет не лишним отвлечь немного огня на себя, добавила.

– Я конечно и не ожидала, будто вы тут звёзды с неба хватаете, но что такими сельскими хабалками стали…

Приём сработал. Полинка и Машка наконец оторвали разъярённые взгляды друг от друга и уставились на меня.

– Звёзд, значит, с неба не хватаем? – протянула Полинка и угрожающе упёрла руки в бока, – А ты у нас, выходит, звезду схватила? Посмотрите-ка на неё! Приехала французская принцесса в наши колхозные пампасы! Снизошла до сельских хабалок!

– Думаешь, сама бы ты много звёзд с неба нахватала в этой дыре?! – возмутилась и Машка.

Радуясь тому, что удалось отвлечь их друг от друга, я закрепила успех ехидным вопросом:

– А вас в этой дыре кто-то силой держал?

На это у подруг ответа сразу не нашлось и несколько секунд они негодующе хлопали губами, зато потом хором вывалили на меня всё, что думали. Общий смысл их нападок сводился к тому, что легко мне рассуждать, имея стартовые условия не в этом захолустье, а в региональном центре, в третьей столице страны, где возможностей я изначально получила намного больше. А попробовала бы здесь выучить язык и заработать себе на эмиграцию!

Я могла бы ответить, что язык начала учить заочно, что даже в лихих девяностых было доступно где угодно, а уже потом, когда появился интернет, и вовсе перестало быть проблемой в любой точке страны. Что на миграцию не заработала в Екатеринбурге, а с одной сумкой уехала в Москву, где поначалу тоже пришлось совсем не сладко. Что и Европа не ждала меня с распростёртыми объятиями, что там пахать пришлось гораздо больше, чем где-либо ещё, причём далеко не в офисе…

Но такие объяснения прозвучали бы слишком хвастливо для нынешней, и без того напряжённой ситуации, поэтому я сказала лишь:

– Вы никогда не были глупее меня. Ваша общая ошибка лишь в том, что обе не с теми мужиками связались. Они на вас якорями и повисли.

Казалось, над этими словами подруги задумались, их пыл поугас. Потом Машка грустно кивнула, а Полинка деланно-равнодушно пожала плечами.

– Чего уж теперь… сделанного не воротишь. А мужики, якоря они или нет, а самое важное в жизни нам подарили – детей. Это дороже денег и заграниц.

Последнее явно было камнем в мой бездетный огород, но пригорело у меня не от этого. Подарили! Мужики подарили детей! Как будто каждый мужик однажды просто приносит жене повязанный бантом свёрток с младенцем, а не она сама криками и кровью выдавливает из себя в мир целого человека! Именно этот кошмарный процесс в своё время и стал для меня определяющим доводом в пользу отказа от деторождения и тут я могла бы сказать многое… но не стала. В конце концов моей задачей было примирить подруг, а не поссориться с ними.

– Ну так и радуйтесь тогда, зачем грызётесь? – я повернулась к Полинке, кивнула на Машку, – Вот чего ты на неё напустилась? Она же уже не с Карасём…. не с Карастецким. Да и у тебя муж, кажется, ненамного лучше.

– Нормальный муж, – буркнула Полинка, но уже без злобы в голосе, – Здесь у половины баб мужья такие. Не бухает и на том спасибо.

– Вот-вот, – подытожила Машка, – Мне что-то высказываешь, а сама мудака годами содержишь непонятно зачем.

– Понятно зачем! Ради детей. Чтобы отец у них был какой-никакой.

– Ну вот и я ради сына Лёху терпела. Хоть и напрасно, но кто ж заранее знал?

– А с сыном-то что случилось? – после томительной паузы, в течение которой мы старались не смотреть друг на друга, спросила я, но тут Полинка разрубила воздух ребром ладони.

– Ша, девки! Разговоры потом давайте. Идёмте уже, недолго осталось.

Я только сейчас заметила, что вокруг окончательно стемнело, а над головой горят звёзды. Такие яркие и пушистые от лучей, каких никогда не бывает в больших городах.

Подруги тоже посмотрели вверх и возможно вечное и прекрасное зрелище ночного неба смягчило их сердца, потому что больше они не ругались, и до Полинкиного дома мы дошагали в благословенной тишине.

Сам дом действительно оказался двухэтажным, но на этом его достоинства заканчивались. Покосившийся, сложенный из почерневших от времени брёвен, он стоял за шатким штакетником, и, словно нахохлившаяся ворона, угрюмо смотрел на мир поблёскивающими в перекошенных рамах стёклами. Я сразу поверила, что его можно было купить на материнский капитал, причём какая-то сумма после этой покупки ещё могла и остаться.

Внутри всё выглядело не лучше. Полы здесь были деревянными и давно не крашеными. В тщетных попытках скрыть щели и потёртости поверх досок кто-то (Полинка, конечно, кто же ещё?) настелил ковровые дорожки. Мебель, казалось, собрали отовсюду понемножку – частично совсем раритетную и покосившуюся, как сам дом, частично почти новую, современную. Дополняли обстановку выцветшие занавески на окнах и скрипучие двери в облупившейся краске.

Зато здесь было чисто и вкусно пахло.

– Я дома! – зычно крикнула Полинка в пространство и кивнула нам с Машкой на вешалку, – Гостей привела! С ночёвкой!

В прихожей показались дети, вежливо поздоровались. Мальчик-подросток был смуглым, черноволосым, и хмурым. Он ничем не походил на Полинку. Зато девочка, как я раньше уже заметила это на фотографии, выглядела точной её копией в детстве. Те же внимательные карие глаза, тот же широкий улыбчивый рот доброго лягушёнка. Только вместо двух куцых хвостиков над плечами – заплетённая «дракончиком» косичка.

Полинка велела наследникам взять из кухни чего-нибудь перекусить, если есть такое желание, и больше там не появляться. Сказано это было категоричным тоном, но я видела как смягчилось лицо подруги при виде детей, как исчезла с него печать непреходящий усталости, словно она вдруг помолодела на добрый десяток лет.

Мальчик и девочка послушно ретировались, зато появился Полинкин муж. Он оказался татарином (сразу стало ясно в кого уродился их сын), усатым и столь упитанным, что я искренне пожалела Полинку, вынужденную кормить этакую тушу.

С нами он поздоровался сварливым тоном, гостям явно рад не был, но перечить властной жене не посмел, и исчез с глаз следом за детьми.

Полинка выдала нам с Машкой по паре тапочек. Едва взглянув на них, я заявила что останусь босиком – благо и пол, и дорожки выглядели безупречно чистыми, в отличие от протёртых тапок, в которых неизвестно чьи ноги потели.

Следом за хозяйкой мы прошли на кухню, где оказалось даже уютно, несмотря на убитую мебель и знававшую лучшие времена технику. Ночная чернота окон скрадывалась яркими занавесками, идеальная чистота компенсировала недостаток свежего ремонта, а всякие приятные мелочи, вроде пёстрых прихваток, коллекции магнитов на холодильнике, и весёлых детских рисунков в самодельных рамках, создавали такую домашнюю атмосферу, что я прониклась к Полинке искренним уважением, ведь несмотря на вечную занятость работой, она умудрялась быть хорошей хозяйкой и наверняка заботливой матерью.

Мы с Машкой сели за накрытый клеёнчатой скатертью стол, а Полинка торжественно извлекла из шкафчика пузатую бутылку вина, припасённого, видимо, для особого случая, и объявила, что сейчас мы будем готовить ужин. Против этого никто ничего не имел, и скоро на плите уже ворчала жарящаяся картошка, резался на скорую руку простенький салат из тепличных овощей, закипал электрочайник.

А когда наконец мы разложили еду по тарелкам и открыли вино, Машка, от недавней угрюмости которой не осталось и следа, игриво заметила:

– Главное не уклюкаться теперь, а то завтра не встанем.

– С бутылки на троих не уклюкаемся, – успокоила её Полинка, – А за добавкой не пойдём, а то не ровен час опять твоего Карася встретим. Небось до сих пор у ларька трётся, мелочь стреляет.

– Ларёк же вроде до одиннадцати работает? – заметила я, покосившись на кухонные часы, выполненные в виде разделочной доски.

– Наивняк! – вздохнула Машка, – недаром же Европу называют страной непуганых идиотов. После одиннадцати ларёк окна закрывает, только и всего. А то, что нужно, всё равно можно купить, только уже через дверь.

Я хотела было спросить, куда в этом городе смотрит полиция, но подумала что, такой вопрос прозвучит не менее наивно, и промолчала.

Мы разлили вино по бокалам, выпили за встречу, приступили к ужину. Простенькая еда оказалась на удивление вкусной и какое-то время над столом висела тишина, лишь вилки звякали о тарелки да трещало у нас за ушами.

А утолив первый голод и опустошив ещё один бокал вина, я повернулась к Машке и таки осмелилась повторно задать вопрос, на который ранее не получила ответ.

– Так что с сыном у тебя случилось? Ваня же, да? Сколько ему лет?

Машка покосилась на уже ополовиненную бутылку и ответила мрачно, но без промедления:

– Двадцать шесть. А случилось… дерьмо случилось.

– Лучше и не скажешь, – заметила с сухим смешком Полинка, – Слушай, Маш, а давай на чистоту, а? Ты сама-то веришь в его невиновность? Или защищаешь просто потому что мать?

Машка беспомощно, как-то по-старушечьи всплеснула руками.

– Конечно верю! Кому же мне верить, если не своему ребёнку?

– А если бы не твой ребёнок? – напирала Полинка, – Представь, что услышала эту историю со стороны. Поверила бы, что парня оговорили?

Я кашлянула.

– Вы мне-то расскажите всё-таки, что произошло? Может, помочь чем смогу?

И мне рассказали.

История оказалась такой же простой, как и отвратительной. В одном подъезде с Машей и её сыном жила десятилетняя девочка. Самая обычная девочка, немного озорная, немного кокетливая, и слишком доверчивая. Мама и папа у девочки были, видимо, неплохими родителями, по крайней мере, достаточно внимательными для того, чтобы вовремя заметить изменения, произошедшие в их дочери. Она вдруг стала подавленной, пугливой, молчаливой, и слишком часто грустной, но, когда взрослые начали выяснять причину этих перемен, не смогла долго запираться. Так и стало известно, что молодой сосед, которого до этого все считали нормальным парнем, пусть и без особых достоинств, принуждал девочку к такому, о чём десятилетним детям ещё даже знать не положено.

– Он её изнасиловал? – спросила я, морщась от неловкости.