Киру, раздосадованную своей беспечностью, снова окатила волна стыда перед семьей, перед Сашкой, перед медсестрами и перед Ильманом Игоревичем, который столько сил и труда вложил в ее операцию, а она так легкомысленно чуть не лишилась жизни. Кира с головой накрылась простыней, стараясь спрятаться от яркого света, взглядов и разочарования в самой себе. Она долго всхлипывала и вздыхала, но все же заснула.

В воскресенье Ильман Игоревич ни разу не зашел в реанимационную палату, перевязку делал, вновь заступивший на дежурство, молодой симпатичный хирург. Он с удовольствием шутил с девушками и делал комплименты, но Кире почему-то так не хватало сурового молчаливого и грозного взгляда Акбаева. Она даже приготовила оправдательную речь, но произнести ее было некому. Кира позвала Татьяну, которая еще не успела смениться после ночного дежурства, и осторожно поинтересовалась, почему ее сегодня наблюдает другой врач.

– «Он что отказался от меня из-за моей беспечной выходки? Передал меня другому врачу? Теперь этот шутник будет моим лечащим врачом?! – Кира была расстроена и обеспокоена таким поворотом, – знаю, я очень виновата, я хотела извиниться…»

Татьяна, улыбаясь, наклонилась к встревоженной Кире и тихим голосом, чтобы не слышали окружающие, прошептала:

– «Да что ты! Он за тебя так переживает, что никому не отдаст!» – эти слова так приятно прозвучали, что Кира, сама того не замечая, расплылась в идиотской мечтательной улыбке, в голове эхом отозвались слова медсестры: «переживает» и «никому не отдаст». Остальное уже было не важно, она готова была ждать сколько потребуется, выслушивать примитивные шутки от молодого врача, лежать в невыносимой палате реанимации, только бы он снова пришел и дал возможность поблагодарить и принести извинения. Татьяна все еще рассказывала и объясняла, что Ильман Игоревич проводит в больнице шесть дней в неделю, бывает и днем, и ночью, но воскресенье – единственный день, когда он недоступен для всех, даже его мобильный телефон отключен. Кира уже не прислушивалась к этой информации, просто мечтала, чтобы этот день скорее закончился, это тоскливое, «резиновое» воскресенье без него. День действительно казался невероятно длинным, она устала лежать, смотреть в потолок и слушать стоны прооперированных пациентов. Улучив момент, когда весь персонал был занят, она достала из-под подушки припрятанный телефон, который так любезно ей принесла Татьяна, уж очень она прониклась к этой кудрявой бестолковой девчонке, и набрала Саше. Никто из семьи не должен был узнать о случившемся, иначе они прервали бы свой отдых и уже маячили у дверей реанимации. Этого Кира совсем не хотела, тем более что самое страшное уже было позади, теперь просто нужно немного больше времени для восстановления.

Она и сама не успела уловить тот момент, когда в сознании произошли такие перемены, она больше не спешила выписываться, ее не напрягали душные коридоры, больничное питание и шум медицинского персонала, ей все здесь нравилось, а особенно дверь с блестящей табличкой «ординаторская». Кира закрыла глаза и представила его загорелое хмурое лицо, строгий взгляд и крепкие нежные руки, бережно накладывающие повязки на ее обнаженное тело.

– «Воропаева! Кира! Просыпаемся! – вдруг сквозь сон услышала она, ранним утром ей действительно делали перевязку, но только не смуглый брюнет, а дежурный врач-шутник, – Вас переводят из реанимации, собирайтесь!»

Кира взяла вещи и в сопровождении медсестры проследовала в свою палату, где соседка накинулась на нее с расспросами, ведь она столько пропустила. Кира без особого энтузиазма и эмоций пересказала ей историю, вызвавшую такой резонанс в отделении. Она все время смотрела на дверь, но до самого вечера в палату так никто и не зашел, кроме санитарок и медсестер. Кира получила свою дозу обезболивающего и, повернувшись лицом к открытому окну, задремала. После бессонных ночей в реанимации и укола она крепко спала, даже не услышав, как начался вечерний обход. Акбаев осмотрел соседку по палате и тихо спросил, указав на Киру:

– «Давно она спит?» Подойдя к ее кровати, он аккуратно приподнял одеяло и поправил повязку, потом приложил свою большую ладонь ко лбу и убедившись, что у Киры нет жара, вышел, пожелав спокойной ночи.

На следующий день Кира проснулась в бодром расположении духа и в хорошем самочувствии, крепкий долгий сон пошел на пользу, она даже проспала завтрак и не слышала, как ранним утром сменялись медсестры. Она доползла до автомата и сделала себе двойной капучино, пока он остывал, Кира, изогнувшись как лебедь, мыла свои длинные кудрявые волосы в раковине. Какое же это было блаженство, ощутить чистоту локонов и свежий запах фруктового шампуня. Замотав волосы в полотенце, Кира открыла окно и пригубила кофейный напиток. Яркое солнце и ветерок усилили ощущения свежести и удовольствия.

– «Девочки! На перевязку! Бегом!» – крикнула медсестра, проходя по коридору. Кира попросила соседку пойти первой, чтобы успеть хоть немного подсушить волосы. Она надела толстовку и, запихнув копну капающих волос в капюшон, поспешила к перевязочной. Соседка вышла с тугой повязкой, а Кира осторожно присела на банкетку, в ожидании своей очереди. Медсестра Татьяна приготовила перевязочные материалы и ехидно подмигнула Кире:

– «Ильман Игоревич! Вы тут без меня справитесь? А то меня на пост вызывают, могу прислать Вам кого-нибудь…»

Акбаев махнул рукой, показывая Татьяне, что не нуждается в помощи и повернулся к Кире. Это была не первая перевязка, но девушка заметно нервничала, мокрые волосы добавляли озноба и Киру слегка потрясывало, а Ильман наоборот был абсолютно спокоен и добродушен, как никогда. Приговаривая, он медленно отклеивал старую присохшую повязку:

–«Ну давай посмотрим, как ты испортила мою ювелирную работу! Теперь на твоих прекрасных ногах будет еще несколько шрамов».

От его сурового выражения лица, с которым он смотрел на нее в палате реанимации, не осталось и следа, впервые он был так разговорчив и обаятелен. Он не спешил, рассматривал каждый шов, проверял натяжение и отек мягких тканей, болевые ощущения и задавал много вопросов, периодически поднимая глаза на Киру и улыбаясь.

–«Ильман Игоревич, я хотела извиниться…» – пробормотала Кира себе под нос и замолчала, Акбаев пристально посмотрел на нее ожидая продолжения фразы. Кира съежилась под его взглядом, а по телу пробежали мурашки, которые не ускользнули от внимания доктора. В перевязочной повисла неловкая тишина и смятение, оба смотрели друг на друга не отрываясь, Ильман медленно перекручивал бинт. Казалось, его пальцы обжигают кожу, а тело ноет не только в области швов, а все – до кончиков волос, которые все еще оставались влажными и распушились до состояния ведьмы. В этой напряженной тишине его голос прозвучал, как неземное воплощение искренней нежности:

–«Ты даже не представляешь, как я за тебя испугался, как переживал все эти дни…» Скрип двери спас накаленную ситуацию, зашла Татьяна и защебетала:

–«Это Вы так долго! Еще не закончили? Я так и знала, что без меня не справитесь!» Она выхватила из рук врача бинты, докрутила тугую повязку и проводила девушку в палату.

Кира допивала свой холодный капучино, усевшись на подоконник и разглядывая пациентов и их родственников, прогуливающихся по территории больницы. На лавочке, в тени больших деревьев, нежно обнявшись, сидела молодая пара, они смеялись и украдкой целовали друг друга. Кира искренне позавидовала их молодости и влюбленности, она вдруг осознала, что совсем не умеет вести себя с мужчинами. Почти пятнадцать лет в браке с Владимиром она даже в мыслях не позволяла себе флирта, кокетства или непристойного поведения. У нее не было романов, свиданий, романтических встреч, безудержной страсти, разбитого сердца… Огромный период жизни, период расцвета и опыта был вырван из ее судьбы, самый важный отрывок истории. Только на втором курсе университета Кира встречалась с одногруппником, но это было больше похоже на нежную дружбу с элементами юношеского сексуального влечения, не имеющего ничего общего с любовью, а после трагедии она стала женой «почтенного господина», в браке с которым на первом месте были такие понятия как забота, преданность, благородство и покровительство со стороны мужа. Возможно, большая разница в возрасте или отношение Володи, уравновешенного, рассудительного и правильного, не позволило Кире хоть немного побыть в роли интриганки, обольстительницы, завоевательницы сердец, кокетки, испытать безумство страсти. Разрешить себе что-то большее, чем благодарную любовь к Володе она не могла, а может и не хотела. Да и супруг не стремился изменить ситуацию, казалось его устраивало, что у Киры нет задорности, как у девушек ее возраста, она не впадает в веселье и безрассудство, она серьезна и спокойна всегда и во всем. Ее искорки в глазах давно погасли, и никто не восхищался ее блестящими упругими локонами, которые она так надолго запрятала в строгую не по годам прическу.

От грустных мыслей Киру отвлек телефонный звонок, Сашка болтала без умолку, эмоции и события переполняли ее детский неокрепший организм, она присылала фотографии и подробно описывала их содержание. Кира поймала себя на мысли, что безумно скучает по ней. Ее загорелая мордашка, белоснежная улыбка и звонкий смех, вот у кого глаза искрились даже сквозь экран телефона! Стресс и эмоциональное потрясение осталось позади, Саша снова наполнилась позитивным настроением и приятными впечатлениями. «Хоть бы она никогда не погасла!» – подумала Кира закончив разговор. Она вновь заняла свой наблюдательный пункт, устремив свой взгляд в сторону леса. Ее губы растянулись в нежной улыбке, она представила, как Ильман Игоревич нес ее на руках на глазах у всего хирургического корпуса. Как же трогательно, наверное, это выглядело!

Кира быстро восстанавливалась, самочувствие заметно улучшалось день ото дня. Она уже уверенно передвигалась, много гуляла, крепла физически и эмоционально. Такой окрыленной, целеустремленной и счастливой она не ощущала себя раньше, Кира была наполнена энергией и позитивом, готова была свернуть горы и достать до самой далекой звезды. Это чувство разгоралось в ней впервые… неужели это и есть сладкое слово «влюбленность». Самым главным событием каждого дня была встреча в процедурном кабинете, Кира готовилась к ней, приводила себя в порядок и настраивалась морально. Теперь она не терялась под его взглядом, а ловила этот момент, чтобы насладиться, почувствовать, как он прожигает ее своими темными зрачками, как его теплые руки перестают быть уверенными, прикасаясь к ее телу. Ей нравилось это ощущение наглости, собственной привлекательности и возможности заставлять его испытывать чувство неуверенности и даже страха перед этой обворожительной ведьмой, способной уничтожить все на своем пути. Сейчас ее глаза не просто блестели, они ожили, вырвались на свободу, спустя пятнадцать лет заточения в грустном, серьезном и ответственном образе. Иногда Кире становилось даже стыдно за свою новую натуру, но страсть которая кипела внутри, оправдывала все ее поступки и мысли. Эмоциональный накал был заметен не только им двоим, но и всем окружающим. Энергетика между Кирой и Ильманом была похожа на ядерный взрыв по своей мощности, яркости и последствиям. Ведь стоило кому-то из них чуть ослабить оборону своих чувств и желаний, как этот страшный пожар мог разрушить судьбы многих людей. Это было невыносимо, сложно… она нуждалась в нем, узнавала его запах, сгорала от мучительных внутренних вибраций, когда слышала его голос, она влюбилась в этот взгляд… навсегда!

Ильман не мог осознать, что эти две абсолютно разные личности… та, которая поступила в больницу месяц назад, скромная, поникшая, утонченная женщина и эта – очаровательная, пылающая, желанная девчонка… эти две личности… одна и таже Кира, что за беса он в ней разбудил?! И как хочет продолжения! Его тянет к ней, в этот безудержный огонь, в эту страстную историю, каждое прикосновение вызывает бурю эмоций и желаний, он думает о ней даже в операционной, чего не было никогда. Ильман открыл ее карту, просмотрел анализы, обследования и обхватив голову руками, позвал ординатора:

– «Вот карта Воропаевой, подготовь пожалуйста эпикриз, в понедельник ее выписываем!»

Это казалось ему единственным правильным решением и выходом из сложившейся ситуации, медленно, но верно выходящей из-под его контроля.

Кира чувствовала его на расстоянии и, в ту же самую секунду, принимала аналогичное решение. Она долго разговаривала с Володей, стараясь изо всех сил убедить себя в том, что это просто долгая разлука, наркоз, трудности, стресс и эмоциональные «качели» вывели ее из равновесия. Она скучает и любит своего мужа, и пусть за пятнадцать лет брака она ни разу не испытала подобных чувств, желаний и ощущений, это ничего не значит. Она отлично себя чувствует и вполне готова вернуться домой, к семье, чтобы оставить эту до боли желанную историю навсегда.

В субботу утром Владимир с Сашей приехали в больницу, после разговора с женой Володе было неспокойно, уж очень странным показалось ее поведение, голос, интонация; он чувствовал, что Киру что-то тревожит. Встреча с семьей пошла всем на пользу, они гуляли почти целый день, благо погода была комфортной, Кира ощутила, что действительно очень соскучилась по родным лицам. Она поспешила успокоить мужа, что просто истосковалась по дому и очень устала от больничной атмосферы, но скоро все закончится. Володя нежно обнимал супругу, а Сашка крутилась вокруг них и щебетала, как птенец. Кире стало хорошо, спокойно и уютно в объятьях родного человека, она положила голову ему на плечо и выдохнула. Она думала о том, почему не смогла пережить с Володей этого прекрасного периода влюбленности, страсти и безрассудства, почему их брак с самого начала был таким, как сейчас. Как могут существовать в одном теле два абсолютно разных восприятия любви. Но ведь это был ее выбор и ей комфортно в нем, удобно, привычно… а Ильман – это что-то за гранью разума, вселенной, реальности, это то, что сводит ее с ума, вытаскивает из зоны комфорта, выводит из привычного равновесия, доставляя наслаждение, насыщенное страданиями.