Читать книгу «Солнце Велеса» онлайн полностью📖 — Елизаветы Дворецкой — MyBook.
cover
 




 



Темяна остановилась, потом застучала в бубен по-иному и двинулась вокруг крады в другую сторону. Постепенно делалось светлее…

Крада прогорела и обрушилась кучей головешек. Над поляной висел удушливый смрад – запах смерти…

* * *

Лишь еще через день Далянка вновь решилась отправиться к ручью – и то попросила старшего брата Рудоню проводить ее до мостика. Лютава как раз закончила, сидя на завалинке у избы, расчесывать и переплетать косу, когда услышала зовущий голос. Перевязав косу, Лютава повесила гребень на пояс и пустилась бегом по тропке.

Далянка ждала ее на том берегу. Привычно перебежав мостик, придерживаясь за ветки толстой ивы над водой, Лютава обняла ее.

– Нашли что-нибудь? – сразу спросила Далянка.

По всей волости много говорили о мертвеце, толковали о злых навях, откусивших ему голову.

– Не откликается, – Лютава покачала головой. – Бабка звала – не пришел. Видать, где голова, там и дух. А головы нигде нет.

– Говорят… – Далянка смутилась. – Говорят, что это вы… ну, бойники… Хотели, дескать, Замилю обидеть…

– Это она сама и говорит?

– Ее люди говорят. К нам вчера Галица приходила. Пироги принесла. У Замили пироги пекли, она про матушку вспомнила: сейчас же ни у кого больше нет пирогов. У нас и правда мука вышла…

– И как пироги?

– Хороши. У Новици рука легкая на квашню.

Солнце уже заливало вершины берез, но внизу была прохладная, приятная полутьма. Пройдя через рощу и покинутую пять лет назад лядину Переломичей, девушки вышли к берегу Угры. Из-за кустов доносился заунывный голос пастушьего рожка – судя по тому, как он то заводил песню, то умолкал и начинал снова то же самое, это старший пастушонок обучал младшего.

На полянке росла старая береза с искривленным стволом, на который можно было сесть, как на скамью. Это было их любимое место, на котором они встречались, сколько себя помнили. Далянка устроилась на березе, будто русалка, которая ради праздника особо тщательно причесалась и оделась, а Лютава села на толстую ветку ивы, лежащую на берегу. Подобрав подол, опустила босые ноги в воду: купаться пока не пришла пора, но солнце припекало уже так, что хотелось освежиться. От реки тянуло прохладой, темные в тени струи колыхали длинные зеленые стебли водяных трав. Над водой зависла стрекоза с синим тельцем и прозрачными крылышками. Лютава глубоко вздохнула, словно пыталась втянуть в грудь всю прелесть этого мира, полного сил и свежести в конце весны, когда каждая травинка налита благодетельной силой Ярилы и стремится жить, жить, жить…

– Мать с отцом и бабкой потом полночи толковали – с чего это Замиля о нас вспомнила? – продолжала Далянка. – С чего свои пироги нам послала? Никогда между нами такой дружбы не водилось. Мать говорит, видать, хочет… – Далянка смутилась, – может, сватать…

– Тебя? – Лютава обернулась.

Род Мешковичей по старой памяти считался голядским, но благодаря многочисленным бракам с кривичами они и между собой уже два-три поколения говорили по-славянски. Однако их женщины носили рыжевато-коричневые голядские поневы из одного широкого куска, обернутого вокруг пояса, и синие наплечные накидки-«валянки», украшенные бронзовой проволокой. Далянке это очень шло, подчеркивая синеву ее глаз, белизну красивого лица и блеск светлых волос. На два года моложе Лютавы, нрава она была покладистого, приветливого и привязчивого и не устрашилась, когда в двенадцать лет ее подруга ушла жить на Остров, во владения Нави. Разве что к ее дружескому чувству прибавилась почтительность. Красивая, приветливая, рукодельная, из хорошего рода, Далянка числилась в лучших невестах округи, не считая княжеских дочерей. Ей было шестнадцать, и все последние четыре года, как надела поневу, она на Ярилиных игрищах была окружена женихами, и на зимних супрядках могла бы выбирать из десятка поднесенных веретен[2].

– Отцу меня первую отдавать… Я всю ночь не спала: вдруг князь посватает за Хвалиса, что мне тогда…

– А тебя отдадут Хвалису? – Лютава прищурилась.

Среди семи сыновей князя Вершины первым шел Лютомер – старший годами и сын княгини. Вторым – Хвалис, сын младшей жены. За черные волосы и темные глаза его с детства прозвали Галчонком, но в двенадцать лет Вершина дал ему имя Хвалислав. Не будучи родовым, это имя все же давало понять, что князь намерен обеспечить в будущем сына младшей жены как вольного человека. Очень важно было найти ему жену с сильной уважаемой родней; но роды «в славе» не хотели принимать в зятья сына рабыни, а взять за него простую девку не позволяло честолюбие Замили.

– А вдруг отдадут? Все-таки он княжий сын… и князь его любит. А еще говорят…

– Что?

– Ну… – Далянке не хотелось пересказывать сплетни, но это касалось ее собственной судьбы.

– Что говорят-то?

– Что Лютомер вовсе из бойников не вернется никогда. Говорят, у его ровесников семилетние дети бегают, а он как ушел в лес двенадцать лет назад, так и пропал. А если он не вернется, то старшим сыном у князя получается Хвалис… Ну, отец и думает… Говорит, княгиней будешь…

Далянка умолкла, окончательно смутившись. Лютава встала и подошла к ней.

– Лют еще пока не может вернуться. Не время. Это из-за меня… Но когда мой срок выйдет, Лют уйдет из бойников. Он будет наследником отца и князем угрян. Это кто же такие глупости выдумывает, будто он не вернется?

– Ну, Галица сказала… что Замиля так говорит… и другие тоже.

– Да врет она! – возмутилась Лютава.

– Не совсем… Отец говорит, он от других такое же слышал.

– От кого?

– От Неговита… и у Воловичей тоже… Люди же видят. Из бойников парни лет в семнадцать возращаются. Наш Рудоня в шестнадцать вернулся, потому что старший сын. Ему жениться, помогать братьев растить… Все в семнадцать, ну, в восемнадцать лет домой приходят. А Люту разве восемнадцать? Когда было-то? Кто до таких лет не вернулся, тот уже и никогда…

– Брехня это! – отрезала Лютава. – Не бывать Хвалису князем. Так и скажи твоим! Лют не может уйти из леса, чтобы меня тут одну не оставлять. А когда я… выйду замуж, то и он вернется.

– Но когда же это будет?

– Я не знаю! – Лютава в отчаянии махнула рукой. Ей не хотелось об этом говорить.

Они помолчали, думая каждая о своем. Лютаве вспоминался тот огромный черный волк, страж Нави, что лежит на берегу Огненной реки. Трудно было вообразить, что это и есть сват, без которого ей не выйти замуж. Но это было так.

И в этот раз он опять ничего не сказал ей…

– У нас жалеют Хвалиса, – чуть погодя опять начала Далянка. – Как сидели вчера с Галицей… Мать говорит: жаль парня – и собой хорош, и умен, и удал, и вежеству учен. Всем взял, а такая у него судьба несчастливая. Никто же не виноват, что ему Рожаницы на небе такую долю написали: от чужеземной робы родиться. А был бы от знатной матери – жених бы вышел всем на зависть. И правда… он же… ну… хороший человек? Я знаю, вы с Лютом не любите его, но разве он чего худое делает?

– А ну-ка, посмотри на меня!

Хмурясь, Лютава глядела на свою подругу. Такие речи от Далянки она слышала впервые. Никогда раньше той не приходило в голову жалеть Хвалиса и находить его красивым. Прошлой весной Лютава заподозрила, что Далянке нравится кое-кто другой: из тех, кому подошел срок возращаться из бойников домой. И вдруг – Хвалис!

Далянка сегодня была какая-то не такая. Что-то неуловимо странное появилось в выражении ее всегда ясного и приветливого лица с чуть приподнятыми, будто в улыбке, уголками губ – тревога, неуверенность, удивление. Тонким нюхом кудесницы Лютава уловила запах ворожбы и дальше слушала, не сводя с Далянки внимательного взгляда.

– Ты во сне не видала ли его?

– Видала… вот как раз… – с неохотой ответила Далянка. – Ведь он же… хорош собой, правда? И брови такие… будто два черных соболя… и очи ясные… – бормотала она, будто сама не очень понимает, что говорит. Взгляд у нее стал отрешенным, будто она прислушивается к чьему-то тихому голосу и повторяет за ним. – Снилось, будто обнимает он меня, слова хорошие говорит… Ты, говорит, ладушка моя любезная, голубка моя белая… Пойди за меня, княгиней станешь, будещь жить в чести да в радости… А я слушаю, и так хорошо мне… Аж вспотела во сне. Вертелась, Рушавку разбудила. И как проснулась – все он на уме. Хочу о другом о чем подумать – и не могу, все он стоит передо мной… Так и вижу очи его ясные, брови соболиные…

– Ну-ка, погоди…

Для такого простого дела Лютаве не требовалось особых приготовлений. Она прикрыла лицо руками, чтобы не мешал свет Яви, и выглянула в свое «навье окошко». Имея многолетнюю привычку, это сделать недолго и нетрудно, особенно когда глядеть надо не далеко, а тут, рядышком.

По коже побежали мурашки, а потом она словно затвердела, как каменная – это дух обнаружил свою иную, по сравнению с телом, природу. Перед глазами посветлело, внутренний взор устремился вперед. Все предметы вокруг – стволы деревьев, берег, тело Далянки – стали полупрозрачными. И в самом сердце своей подруги Лютава увидела темное пятнышко. Оно было живое и шевелилось, высасывая из души теплую силу и вкладывая взамен чужую волю.

Лютава издала короткий злобный рык, а потом с диким воплем прыгнула вперед. Далянка вскрикнула от неожиданности и испуга, отшатнулась и упала на траву.

Черный комочек выскочил из ее сердца и растаял.

Лютава постояла, приходя в себя. По коже опять побежали мурашки. Опустила руки, прищурившись – яркий свет весеннего дня резанул по глазам. Далянка сидела на траве и в ужасе смотрела на нее.

– Не ушиблась? – Лютава подошла и протянула руку. – Давай подниму.

– Не-ет… – Далянка уцепилась за ее сильную загорелую руку и поднялась. – Что ты… скачешь?

– А ты не догадалась? – сердито ответила Лютава. – Она ведь, дрянь такая, тебе подсадку подсадила, приворожить к Хвалису пыталась. Вот какие были пироги! На приворот наговоренные! Ну, я им дам! Вот ведь придумала! Не добром, так приворотом. Да их убить мало!

– Ну что ты! – испугалась растерянная Далянка. Внезапное влечение к Хвалису так же внезапно угасло, она уже сама отчасти ему удивлялась, но еще не опомнилась. – Ведь он тебе брат!

– Леший ему брат!

– Да если бы хоть леший! По матери ни рода, ни племени. Вот он и хочет как-нибудь корень пустить, хоть через жену.

– Я ему покажу… корень пустить! – с ожесточением ответила Лютава. – Выдерну к песьей матери, так вовсе жены не понадобится. Это они к завтрашнему дню постарались – ведь завтра Ярила Сильный! Подсадку посадить, чтобы ты денька два по нему потомилась, а там – круги, гулянья, песни-игры, все такое – и готово дело! Недаром Галица эта ходит тут везде, поршнями шмыгает! Дошмыгается!

– Да это ж ей Замиля приказала…

– Замилька слишком много о себе понимать стала! Моя мать-то ее на сворке держала, разгуляться не давала, а вот при Обиляне она разбаловалась!

– Ну, Обиляна молода, – за нынешнюю княгиню Далянка тоже заступилась, – ее как привезли, она на шестнадцатом году была…

– Мало ли что на шестнадцатом году! Зато она – от лучанских князей. Вот и дождалась, что роба чужеземная ей на шею села. Я слышала, говорят, отец больше у Замили теперь и живет, к Обиляне едва заходит детей глянуть. Того гляди эта квашня переспелая на княгинино место плюхнется! А Молигнева куда смотрит, она же там рядом живет? Я вот бабке скажу – она-то Замильку нахлобучит!

– Мать говорит – князь за нее заступается. Жалеет очень…

Лютава промолчала. Она не могла осуждать поведение отца, но от его чрезмерной любви к черноглазой чужачке ждала, как и прочие Ратиславичи, всяких бед. Особенно эта любовь усилилась в последние пять-шесть лет, когда с Вершиной рядом уже не было княгини Велезоры. Перед первой женой-волхвой он немало благоговел и не смел наносить ей обиды, открыто предпочитая чужеземную рабыню. Новая же его законная жена, Обиляна, слишком юная и робкая в чужом краю, не сумела указать хвалиске ее места. Вершина был добрым человеком и старался никого из жен и детей не обидеть, но все знали, кому он отдает предпочтение на самом деле.

– Ой! – Далянка вздрогнула, вдруг увидев в паре шагов от себя Лютомера.

С волчьей шкурой на плечах, он появился бесшумно, будто дух. Однажды, еще подростком, Далянка увидела в лесу волка – одни глаза, следящие за ней из гущи ветвей. И всегда вспоминала этот спокойный, изучающий взгляд, когда замечала Лютомера. В глубине его души тоже жил волк, сквозь эти серые глаза пристально наблюдающий за человеческим миром снаружи.

– Жива будь! – Лютомер кивнул Далянке, потом посмотрел на сестру. – Пойдем. Темяна с крады собрала, велела в реку высыпать.

В руках у него был простой горшок, в который Темяна смела с крады обгорелые останки Дрозда. Обычно прах погребали под родовым курганом, но кости парня, умершего дурной смертью, не следовало оставлять в земле.

– Пойду я. – Лютава на прощание обняла Далянку. – Смотри, не ешь больше пирогов у кого попало. И… прошу тебя, не рассказывай родичам… ну, про приворот. Не позорь отца моего. Мы сами между своих все уладим.