Пленник кивнул.

– Ну и дурак! – отрезал Ингвар. – Теперь с дедом пойдете. Из-за вас он погиб, вы и проводите.

– Ваши боги не получат наши души. Мы крещены и спасены от власти сатаны. Моя смерть не принесет вам пользы… Но за мою жизнь вы можете получить выкуп, – с неохотой, явно по необходимости сознался пленник. Но потом заговорил увереннее: – Кто из вас главный в этом войске?

Он глянул по очереди на Ингвара и Мистину – как и многие другие до него, кто впервые видел этих двоих. Оба были в кольчугах, с поясами в серебряных бляшках, слева – рейнские мечи с богато украшенной рукоятью и ножнами, справа – скрамасаксы. Каждый держал в руке снятый шлем с позолоченной отделкой, обозначающий воеводу. По виду этих двоих нельзя было сказать, который главный, а ростом и статью Мистина всегда превосходил побратима.

– Я, – весомо начал Ингвар, давая понять, что оказывает честь, отвечая, – князь русский Ингвар.

– Русский князь? – Большие глаза пленника раскрылись еще шире. – Сам ты? Верно ли сие? Из Киева?

– Да.

Пленник снова переменился в лице. До него полностью дошел размер бедствия, обрушенного Богом на землю Болгарскую.

– Зачем ты сюда явился? – Он устремил на Ингвара пристальный взгляд, скорее негодующий, чем испуганный. – Ты – киевский князь руси Ингвар? Мы слышали, что человек с таким именем недавно отнял власть у законного князя, Олега, Олегова внука. Слышали от греков. Это ты?

– Да, это князь руси Ингвар, – подтвердил Мистина. – А я – его первый воевода, мое имя – Мистина Свенельдич.

– Я слышал о Свенельде, – кивнул пленник. – Еще бы мне не знать того, кто захватил наши старинные владения в областях уличей и тиверцев. Так что же, вы пришли тем же путем, отнять у царя болгар земли до самого Дуная? Или дальше, и вскоре вас увидят под стенами Великого Преслава?

– А красиво звучит, – на северном языке шепнул Мистина и прикусил губу, чтобы скрыть неуместную усмешку. – Чего мы сами не додумались?

– Если ты хочешь получить дань с болгар за то, чтобы не разорять нашу землю, то можешь для начала поговорить со мной, – довольно быстро пленник взял себя в руки.

– Ты кто? – спросил Мистина.

– Я – Боян, сын Симеона.

– Симео… – нахмурился Ингвар, а потом до него дошло. – Так ты что же – брат Петра?

– Да.

– Что? – охнул Мистина. – Не врешь?

Болгарин повернул голову и окинул его презрительным взглядом.

– Поклянись! – потребовал Мистина, не веря в такую удачу… или несчастье.

– Я мог бы перекреститься, если бы меня развязали.

Повисла тишина. Ингвар не спешил отдать приказ освободить пленнику руки, а лишь пытался осознать услышанное.

– Ёж твою в киль! – очень душевно сказал Мистина и огляделся. – Да перевяжите его кто-нибудь уже! Быстрее!

* * *

Триста лет назад болгары, приведенные Аспарухом на Дунай, говорили на языке, схожем с хазарским. Они были почти так же чужды обитавшим здесь славянам-дунайцам, как русы – племенам на берегах Волхова и Днепра. Одни – с седла, другие – с лодьи захватывали власть над славянскими общинами, но со временем срастались с ними, перенимали их язык, имена и привычки. Болгары, хоть изначально отличались от своих данников сильнее, чем русы – от своих, успели зайти по этой дороге дальше. Первое славянское имя – Владимир – в их роду носил дядя нынешнего царя, в то время как у русского князя славянским именем звался маленький сын. Даже знать бывших кочевников теперь говорила по-славянски, с небольшой примесью старинных болгарских слов. Благодаря этому болгары и русы понимали друг друга, хотя изначально гребцы и всадники различались между собой так сильно, как могут люди в пределах одной части света.

Бояна и уцелевших его людей переправили в княжеский стан. Мистина готов был на всех богов пить в благодарность, что у того оказалось при себе всего пятьдесят человек. Было бы три сотни, три тысячи – русы потеряли бы куда больше, чем шестнадцать убитых. Еще двадцать два раненых… И воевода Чернигость.

Колошка осмотрел и перевязал раны Бояна – длинный глубокий порез на бедре и еще одну, легкую рану на ребрах, – и теперь пленник полулежал на кошме возле костра, опираясь спиной о бревно. С другой стороны от огня расположились Ингвар и Мистина, их люди сидели и лежали на земле вокруг.

– Вот же тролли принесли! – на северном языке шепнул князь Мистине, глядя, как Колояр, с суровым от сознания важности дела юным лицом, промывает рану пленника и накладывает повязку.

Когда Колошка стянул с болгарина кафтан, стала видна золотая гривна на груди – отличительный знак воеводы, известный и русам, и славянам. Под столь простой одеждой носить такое сокровище мог только царский сын.

– Он тоже о нас не знал, – на том же языке ответил Мистина. – Иначе не полез бы на целое войско с пятью десятками. Гляди бодрее – он тоже удивился. И пока нам везет больше.

– Это потому что нас самих больше. А вляпались мы, как щенки в дерьмо…

– Это точно, – признал Мистина. – Вляпались. Но пока он у нас в руках, а не мы – у него.

– Но это что – теперь я воюю еще и с болгарами? Йотуна мать, чего только не хватало!

– Погоди. Может, нам, наоборот, повезло. Раз уж нам боги послали в руки кейсарова брата, Петр будет вести себя смирно.

– Или соберет войско и пойдет его отбивать.

– На него не похоже. А если да – тогда мы повесим этого беса хвостатого на берегу и уйдем.

– А Хельги?

– А Хельги придет сюда и наткнется на очень злых болгар. Со своими шестью сотнями.

Ингвар отвел взгляд от пленника и воззрился в лицо побратиму. Тот остался невозмутим, лишь отблески костра перебегали по его сломанному носу. Им не требовалось объяснять друг другу, как приятно было бы выпить на тризне по Хельги сыну Вальгарда, по прозвищу Красный. А также напоминать, почему они не сделали этого до сих пор.

И в сердце Ингвара вспыхнула надежда, что все именно так и будет и они избавятся от брата своих жен, не повредив чести.

– Но это только если кейсар пойдет на нас, а это почти невозможно, – добавил Мистина, снова поглядев на Бояна и Колошку. – Ладно, они закончили. Пойдем, поговорим.

Пленнику предложили хлеба и печеной рыбы, но Боян отказался, и Ингвар понял почему: болгарин не мог есть, не разобравшись, из чьих рук принимает пищу. Глядя на растянувшегося на кошме Бояна, Ингвар был мрачен. Недолго было подумать, что на русов и впрямь ополчились бесы и кудесы. Гнев на убийцу Черниги мешался с изумлением и смятением. Насколько Ингвар знал положение дел в Болгарском царстве, царю Петру было не по силам воевать с русами и он не мог помешать им пройти западным берегом Греческого моря до Боспора Фракийского. Имея другую цель и не желая распылять силы, Ингвар не намеревался вступать с болгарами в какие-либо отношения. Но судьба взяла его за ворот и окунула в лужу – и вот он в этих отношениях уже куда глубже, чем ему хотелось.

Схватиться с родным братом царя Петра! Ранить его и взять в плен! Теперь-то уж Петр не сможет остаться в стороне, даже если очень захочет.

Впервые со времен похода на уличей – и уж тем более впервые с тех пор как стал русским князем – Ингвар очутился лицом к лицу с представителем другого правящего рода. В этом его обошел даже шурин Асмунд, обедавший со Стефаном августом, из числа нынешних царьградских соправителей. Но василевса Асмунд видел в палате Мега Палатиона, пышно разукрашенной мрамором, мозаикой, резьбой и позолотой, одетого в золоченое платье и обутого в багряные башмаки, на троне во главе стола, уставленного золотой и серебряной посудой. Покойный Симеон путем многолетних войн добился того, что василевсы признали болгарских царей за ровню, а нынешний царь, Петр, даже состоял с Романовым семейством в близком родстве через жену. Однако родной брат Петра сейчас лежал перед Ингваром на кошме, в черном шерстяном кафтане, накинутом на голые плечи, а под кафтаном виднелась широкая повязка на ребрах, отмеченная небольшим кровавым пятном. Колошка наскоро помог знатному пленнику смыть с лица сажу, хотя она, набившись во все складки и поры кожи, была еще видна. Из предложенного Боян принял только глиняную чашку с водой. Однако если бы здесь сейчас был Асмунд, то признал бы, что достоинством облика и самообладанием Боян превосходит своего свойственника из Мега Палатиона.

– Как ты здесь оказался? – спросил Ингвар, едва Колояр закончил перевязки. – Живешь поблизости?

– Не, я живу в Преславе Малом, – спокойно, будто они встретились самым мирным образом, ответил Боян.

У Ингвара невольно поджались уши – низкий голос Бояна проникал в душу слишком глубоко.

– Это где?

– Три дня пути отсюда вверх по реке. Ты что же – пришел завоевать Болгарское царство, но не выяснил, где его города и где живут владыки?

– На березовой постельке видал я ваше царство Болгарское! – с досадой буркнул Ингвар.

– Защо на бреза?

– Ну, на краде. У нас так говорят.

Два князя с недоумением посмотрели друг на друга – выговаривая славянские слова по-разному, обычно они тем не менее довольно легко понимали один другого, пусть иногда и приходилось переспрашивать.

– А! – сообразил Боян. – Это обычай огненного погребения. Наши деды отказались от этого, когда приняли Христову веру. Так ты хотел сказать, – он пристально взглянул на Ингвара и подался вперед, – что хочешь предать огню всю нашу землю?

– Нет, – быстро пояснил Мистина. – Против того. Князь Ингвар хотел сказать, что он не имел вовсе никакого дела до Болгарского царства и собирался просто пройти мимо.

– Просто миновать? – недоверчиво усмехнулся Боян. – Тогда почему вы стоите здесь всем войском и грабите селян?

– Кого мы грабим? – возмутился Ингвар. – Я ни одного человека не тронул!

– Селяне из Вихрцов принесли жалобу, что вы отняли у них краву.

– Что?

– Му-у! – будто играя с детьми, Боян приставил два пальца ко лбу со следами сажи.

Гриди округ невольно прыснули от смеха – так нелепо и все же забавно это выглядело.

– Корова! Тьфу! – Ингвар бросил недовольный взгляд на Мистину, словно говоря: «А я предупреждал, что нам это еще аукнется!»

– Это была ошибка, – усмехнулся Мистина. – Корова ходила без людей, и в темноте ее приняли за дикую турицу.

Рассказывать болгарину про поединок княжьего шурина с «морским змеем» было совершенно лишним. Эльгин братец, конечно, сглупил, но по молодости люди и не то еще творят. А Мистина в свои двадцать пять уже чувствовал себя достаточно старым и мудрым, чтобы снисходительно относиться к глупостям молодежи.

Если бы только не последствия…

– И из-за какой-то тощей коровы ты так обиделся, что с малой дружиной напал на целое войско? – хмыкнул Ингвар.

– Из-за тебя погиб наш почтенный родич, – сурово вставил Мистина. – Воевода Чернигость был свекром сестры нашей княгини. А теперь он мертв, и в нашем роду женщины оденутся в «печаль». Зачем ты набросился на старика?

– В Ликостому пришли вести, что некие разбойники-русы появились в этих краях и грабят жителей. Отнимают скот. Но люди видели всего одну дружину, в три-четыре десятка человек. Если бы я знал, что здесь целое войско с самим князем во главе, поверь, я бы лучше подготовился к встрече, – с досадой закончил Боян.

– Что такое Ликостома?

– Крепость в двух днях пути отсюда вверх по Дунаю. Там есть багаин с юнаками.

– А это кто?

– Вот это, – Боян показал сначала на самого Мистину, потом на его телохранителей вокруг. – Как вы это называете?

– По-русски – хёвдинг и хирдманы. По-славянски – воевода и отроки.

Боян кивнул: по-славянски оба понимали одинаково.

– И много у него людей? – спросил Ингвар.

Боян не ответил. Ингвар и Мистина мельком переглянулись: на ответ они особо и не рассчитывали.

А Боян со стыдом опустил голову: вспомнился Самодар и его предостережения. Бог наказал его за гордыню и заставил совершить удивительную глупость. Спустившись по северному горлу Дуная к побережью, близ моря Боян выслал троих отроков на разведку. И когда они обнаружили впереди на берегу именно то, что и ожидали – стан русов с пятью шатрами и четырьмя десятками людей, в основном уже спящих, – ему не пришло в голову, что это еще не все из тех, кто мог бы быть поблизости. Проплыви Васил с двумя товарищами по темной ночной реке чуть дальше и найди хотя бы следующий, основной черниговский стан, – Боян понял бы, что русов здесь слишком много. И уж точно не стал бы нападать на них, надеясь на численное превосходство, внезапность и ночное смятение.

И Бог наказал его – ранениями, пленом, гибелью дружины. Шестеро отроков попали в плен с ним заодно, сколько-то сумели уйти. Но человек пятнадцать были убиты. В том числе самые близкие и верные, те, что пытались вытащить его, раненого, и потому погибли, не сойдя с места. А он потерял людей, свободу… И дальнейшая судьба пленных пока была не ясна.

– А где сейчас твой брат Петр? – спросил Ингвар.

– Где ему полагается – в Великом Преславе.

– Мы пошлем ему весть о тебе. Теперь мне придется объявить Петру обо мне и моих намерениях.

– Сделай ты это сразу… – Боян бросил на него досадливый и гневный взгляд.

Ингвар промолчал. К болгарам он не отправлял посольств и не предупреждал их о походе, чтобы новость не дошла раньше времени до греков.

– Так вы, – Боян собрал в голове все услышанное и пристально взглянул на Ингвара, – если вы, как ты сказал, намерены миновать Болгарское царство… стало быть, вы… Идете войной на греков?

– Да.

– Можешь дать клятву?

– Зачем тебе моя клятва?

– Я должен знать, грозит ли твое войско моему народу. Вы уже приходили на наши земли, разоряли их и налагали дань. Ты и твой воевода отнял у царя земли уличей, разорили край тиверцев. Почему тебе теперь не желать продолжить это дело, занять наши земли до самого Дуная или дальше? Я не верю, что ты собираешься воевать с василевсами! – Боян с усилием сел, опираясь на руку со здорового бока, и вскинул голову. На груди его блеснул золотом крест на цепочке. – У русов уже лет тридцать мир с греками! В минувшее лето ваши послы ездили в Константинополь. Они хотели заключить новый договор, и у них при себе была твоя грамота! Так они говорили. Говорили даже, что среди них был твой родич!

– Да, – кивнул Ингвар. – Асмунд, брат моей жены.

– И теперь ты собираешься напасть на них?

Ингвар сердито выдохнул:

– Да! Именно так. Я собираюсь пройти мечом по землям греков, сжечь их города и села, взять добычу и полон! И навсегда отучить их лгать русам! Чтобы они запомнили: если русы предлагают дружбу, надо брать, пока дают!

– Хотя бы на следующие тридцать лет, – добавил Мистина.

– Из вашего договора ничего не вышло? – догадался Боян. – Они вам отказали?

– Они нарушили уговор! И теперь я заставлю их пожалеть об этом! А ты скажи своему брату, чтобы он не лез в это дело! – Ингвар сердито ткнул пальцем в сторону Бояна. – Иначе мне придется начать с вас!

* * *

Радуясь, что хоть теперь поумнел, Мистина разослал во все стороны десятки – ждать возможного нападения на дальних подступах к стану – и приказал всему войску усилить постоянные дозоры в каждой дружине. Сегодня эти предосторожности стали еще более оправданны, чем были вчера. Если два-три дня назад русы могли надеяться, что скоро дождутся Хельги с его «хазарами» и уйдут вдоль побережья на юг, не сталкиваясь с дунайцами и их царем, то теперь столкновение стало неизбежным. Так думал Ингвар: сам-то он не смог бы спать спокойно, если бы какой-нибудь мимохожий морской конунг взял в плен Тородда или юного Хакона, его младших братьев.

С Хаконом, более честолюбивым и порывистым, это скорее могло случиться. Тородд же в свои двадцать лет был нетороплив и рассудителен. Год назад он женился на Бериславе, Эльгиной младшей сестре, и та с новорожденным ребенком осталась ждать его в Хольмгарде. Сам же он привел на помощь старшему брату триста с лишним человек, набранных в отцовских владениях.

– Видишь, не только у нас с тобой есть родич, кого хочется удавить! – тайком утешал Ингвара Мистина. – Представь, как Петр обрадуется на днях, когда узнает, где сейчас его младший брат.

– А может, ты и прав! – заметил Ингвар. – Может, он там сидит и надеется, что мы Бояна тут удавим.

Мистина ответил задумчиво-разочарованным взглядом:

– Они же христиане. Я о них лучше думал.

Ингвар только хмыкнул.

Шуточками побратимы утешались, но радоваться было нечему. Они слишком мало знали Чернигу, чтобы теперь томиться сердечной скорбью, но внезапная гибель старейшего из воевод и единственного, кто был в Олеговом походе на Царьград, всем показалась дурным предзнаменованием. В глубине души Мистина был уверен, что этой смертью боги наказали их за беспечность среди чужой земли – отвесили что-то вроде подзатыльника. Но в войске поползли слухи, что за удачу придется заплатить дорого. Боги-де намекают, что принесенных перед походом жертв оказалось недостаточно.

Наутро после нападения «бесов» все шестьдесят воевод сошлись в княжий стан. Еще один остался лежать в своем, укрытый с головой плащами, под пологом шатра.

Чтобы всем было видно князя, Ингвар сидел на борте лодьи. Мистина и Тородд – на песке у его ног. Позади него расстилалось залитое солнцем море, а перед ними двумя рядами, будто за столами в гриднице, расселись бояре. Разные это были люди. Из славянских воевод каждый возглавлял дружину, собранную в том или ином племени или волости и избравшую его главой над собою. Каждый из воевод перед отъездом из Киева возложил руку на голову коня в жертву Перуну и поклялся на время похода повиноваться князю, как сын отцу, но над своими людьми был полным хозяином. Русы возглавляли дружины в основном наемные – не считая молодого Эймунда, приведшего плесковичей, и еще троих вроде него. Почти у каждого рядом на кошме лежал меч, у многих топоры, и перед каждым – золоченый воеводский шлем как знак власти в дружине. Правда, отделка из настоящего золота была только на шлемах Ингвара, Тородда и Мистины, а у остальных – из яркой меди и бронзы. Позади вождей устроились по двое-трое отроков и старших оружников, так что общее число собравшихся перевалило за полторы сотни.

Ближе всех к Ингвару сидел мрачный Буеслав: он так и не прилег до самого утра. Это был среднего роста, коренастый, круглоголовый мужчина чуть менее тридцати лет, со скуластым низколобым лицом, черноволосый, с черной короткой бородой. И так-то некрасивый, сейчас он имел откровенно угрюмый и насупленный вид. Ему предстояло заменить старика во главе черниговцев. Ингвар немного знал Буеслава еще с Грозничаровой свадьбы: тот приезжал в Киев по невесту в дружине жениха. Еще дома, на прощальном пиру, князь приказал каждому из воевод указать своего преемника на этот грустный случай, поэтому никаких заминок и тем более споров при переходе главенства не было.

Только князь и его приближенные точно знали, что произошло ночью, а остальные очень хотели знать. Слухи ходили самые разные: что выскочили бесы из Нави и что напал сам царь Петр.

Между Мистиной и Тороддом на кошме полулежал Боян. Его непривычный вид сразу привлек взгляды славян и русов, и пока Ингвар рассказывал о ночном происшествии, все полторы сотни слушателей почти не сводили глаз с «царя бесов», напряженно его разглядывая. Некоторые только сейчас с облегчением убедились, что «хвост», о котором все уже были наслышаны, означает прическу, а не растет, откуда обычно растут хвосты…

– И теперь у нас два дела, – завершил свою повесть Ингвар. – Как будем Чернигу к дедам провожать и что с царевым братом делать.

Он не хотел этого, но первое и второе слишком легко слились в мыслях слушавших.

– Пусть с Чернигой на тот свет идет, – тут же сказал Величко, единственный в войске древлянин. – Из-за него воевода погиб, собой и искупит.

– Заодно и боги порадуются – уж за такого рода человека нам удачу пошлют выше облака ходячего! – крикнул Добрин с Семь-реки.

– А то как-то невесело наш поход начинается! – бросил князь Зорян.

– Надо, надо богов подкормить!

– Чернига старый на сани сел ни за что, хоть жертвой хорошей надобно дух успокоить, а то всем беда будет!

– Богам отдать болгарина – тогда уж нам удачи будет полный короб!

– Для того нам боги его в руки послали!