Читать книгу «Зеркало и чаша» онлайн полностью📖 — Елизаветы Дворецкой — MyBook.
image

На Вазузе полюдье встречали хмуро, почти как врагов. Сюда смоленский князь захаживал редко. Люди жили небольшими родовыми поселками, пахали пашню, били зверя, собирали мед, ловили рыбу, плавили железо. Когда род слишком разрастался и с ближайших угодий прокормить себя уже не мог, семейство младшего сына отделялось и уходило дальше в леса – снова корчевать деревья, палить и пахать. Благодаря этому все население каждого поселка, состоявшего обычно из пяти-семи, иногда десятка дворов, действительно было в родстве между собой и почитало общего предка – того, кто несколько десятилетий назад привел сюда род. Потомки этого предка, жившие в пределах досягаемости друг друга, назывались гнездом. Каждое гнездо насчитывало по несколько поселков, где два-три, а где и больше десятка. Гнезда находились на расстоянии дневного перехода одно от другого, благодаря чему возле гнезд было удобно ставить погосты. Но в этой малоосвоенной смоленскими князьями земле до погостов было еще далеко. Спасибо, что дружине позволялось пройти, не прокладывая себе дорогу мечами.

Каждый из здешних жителей душой и телом был во власти своих собственных старейшин, родных дедов и дядек, которые и решали, советуясь с толковыми головами, все дела, и судили споры. Поэтому никакой другой власти тут не требовалось и не имелось. Если возникали дела, касающиеся нескольких поселков, то их обсуждали на праздничных сборах возле гнездовых святилищ. Порой вспыхивали споры из-за угодий, и тогда начинались долгие рассуждения и воспоминания, «чей топор первым в том лесу ходил». Если разговоры не помогали, мужики, случалось, брались за те самые топоры. Но это опять же все между собой, и роды вовсе не жаждали, чтобы править ими взялся кто-то со стороны. Родовые предания сохранили память о древних князьях, и из уважения к ним кривичи не могли открыто отказать князю в дарах, которые приносили ему их предки, но и давать их совсем не стремились.

– Нет у нас хлеба, княже, не взыщи, – отвечали старосты, сурово хмурясь и не глядя в глаза. – Сам знаешь, какие дурные годы Род послал, – сами лебеду едим.

– Ну, поделитесь лебедой, нам и то сгодится, – отвечал Зимобор, и кмети начинали поиски.

Под злобными взглядами смердов перетряхивали погреба, амбары, хлевы. Из зерновых ям, прикрытых соломой и засыпанных землей, выгребались все запасы, и Зимобор, приказав все перевесить и перемерить, забирал десятую часть.

– Чтоб тебе с голоду околеть самому, проклятый, как ты детей наших губишь! – кричали ему бабы и плевали трижды, призывая лихо и немочь на головы грабителя. Кмети пытались их унять и вытолкать прочь, мужики молчали.

Связываться с дружиной и целым войском из сотни вооруженных воев смерды не могли, но и любви к князю не испытывали. В одном селе клеть, где он устроился на ночь, пытались поджечь. Дозорные кмети перехватили поджигателя еще у тына: ведро смолы и горшок с горячими углями явно обличали, зачем тот явился. Зимобор его помнил: у мужика он велел забрать корову, одну из немногих уцелевших на селе, потому что охота не удалась, а дружину надо было чем-то кормить.

– Повесить его надо, княже, и вся недолга! – сказал Красовит и сплюнул. – Чтобы другим неповадно было.

Но Зимобор не мог лишить семью еще и кормильца. До отъезда он велел спустить мужика в пустую зерновую яму, а потом его, надо думать, выпустили родовичи. На душе было гадко: он шел по своей собственной земле, как по чужой и враждебной, но что он мог сделать? Не собирать дань – обречь на голод и развал дружину, подвергнуть Смоленск опасности нападений. Для того чтобы иметь возможность завтра защитить этих людей, сегодня Зимобор был вынужден их обирать.

За Вазузой была чужая земля, и от нее повернули на юго-восток. На реке Касне вообще давненько не видели никаких сборщиков дани, поэтому в двух родовых поселках появление дружины стало полной неожиданностью. Селяне только изумленно таращили глаза, когда Зимобор разъяснял местным старостам, кто он и чего хочет.

– Нет у нас ряда со смоленскими князьями, чтобы дань платить, – отговаривался староста по имени Росляк, но понимал, как неглупый человек, что это не поможет. – Мы на Днепр не ходим… Отцы наши Смоленску не платили, и деды не платили…

– Все когда-то в первый раз случается, – отвечал Зимобор. – Платите по белке с рала[2] и приезжайте в Смоленск торговать, плывите мимо нас вниз хоть до Греческого моря – добро пожаловать.

– Мы на Днепр не ходим, Велес с ним, с Греческим морем! Бывает, с Юл-реки торговые гости приезжают…

– Так что ж, хазарскому кагану дань платить хотите? – презрительно бросил Красовит. – А перед дедами не стыдно, а, борода?

Что касняне торговали через Юл-реку, было истинной правдой. Велев обыскать село, Зимобор вскоре в этом убедился. Везде были приготовлены меха – соболи, куницы, бобры, мед в кадушках.

– Кому приготовили? – спрашивал Зимобор. – Неужто правда хазарам платите?

Эти товары, явно приготовленные на вывоз, его сразу насторожили. Если у смоленского князя есть соперник в этих местах, это осложняет дело.

– Платить не платим, – отвечали хозяева, – а хазарские гости да булгарские, бывает, торгуют.

Это походило на правду: у некоторых женщин и девиц в ожерельях висели арабские дирхемы с приклепанными ушками – новые, полученные, как видно, в обмен на товары совсем недавно. Рассудив, что для продажи касняне приготовили излишки, Зимобор забрал из них половину и под угрюмыми взглядами приказал грузить на сани. Касняне ворчали, что, пока у него не заключен ряд с каснянскими родами, на поборы он не имеет права, и Зимобор в душе признавал их правоту, но не имел времени на долгие переговоры. Так всегда и делается: тот, кто в силе, забирает то, что ему нужно, а все уговоры только закрепляют существующий порядок. Если бы он не имел сил забрать их меха, касняне ни на каком вече не согласились бы их дать, а раз он в силе, вече не в силах ему помешать.

Два села, где правили Росляк и Черняк, стояли совсем близко одно от другого, и смоленская дружина обошла их в один день. У Черняка заночевали. Ночь прошла почти спокойно. Одно не давало спать – всю ночь под окошками мяукала кошка, да так пронзительно и противно, что из каждой избы по два-три раза кто-то выходил, пытаясь ее прогнать. Однако никакой кошки не было, и никто из дозорных, остававшихся у костров снаружи, ее не видел.

– Домовой балует, нам спать не дает! – ворчали смоляне.

– И то ясно! Мы-то ему чужие, за своих ему обидно.

– Да пусть мяучит, не начал бы душить!

– Молчи, Братила, а то надоумишь! Пусть тебя первого тогда душит!

– От слова не сделается! Защити, Перун-батюшка, от нечисти домовой, от мары полуночной!

От кошачьего мяуканья у всех наутро болела голова, люди не выспались. Но этого было мало. Мешки с зерном, вчера отмеренным и приготовленным к вывозу, оказались разорваны в клочья, овес и рожь были рассыпаны по амбару. Все это безобразие густым слоем покрывал мышиный помет.

– Вот дела! – Десятник Судимир, увидев это, в изумлении хлопнул себя по бедрам. – Теребеня! Кудряшка! Людина! Что же это делается! Да как же вы сторожили, кикиморы чудовы!

– Сам ты кикимора! – обиделся Людина. – А мы как надо сторожили!

– Где же как надо, когда мыши все зерно сожрали! Одно дерьмо оставили! Как я дерьмо князю покажу!

– Да где… – начал Кудряш, но увидел изгаженные тряпки, в которые превратился вчерашний мешок, и оторопел. – Да не может такого быть! Что же я… Да не, быть не может!

– Это колдовство, конунг! – услышав о печальной судьбе зерна, уверенно заявил Хродлейв. Он уже научился довольно бойко говорить по-славянски, но слово «князь» ему еще не давалось, и он называл Зимобора так, как привык у себя дома. – Этих мышей наслал колдун, вот попомни мое слово!

– Тебе руны подсказали, да? – спросил Радоня.

– Я сам умный!

– Тебе шлем не жмет?

Зерна было жалко, но делать нечего. Как рассвело, поехали дальше. В третьем селе, где старостой был родич Росляка, Немил, никаких мехов и меда, приготовленных для продажи, уже не оказалось.

– Чего ищешь-то, княже, нету у нас ничего, с корья на лебеду перебиваемся. – Немил прямо-таки стучал себя в грудь, но Зимобор ему не верил. Старосту предупредили о напасти, и все лишнее было надежно спрятано.

Поиски в селе почти ничего не дали. Зато несколько следов от санных полозьев уводили в лес. Селяне уверяли, что-де Бровка да Миляй с сыновьями за дровами поехали, но Зимобор опять не поверил. Отправив по два десятка по каждому следу, он вскоре увидел эти «дрова» – те же связки мехов по сорок соболей, нанизанных на кольца из ивовых прутьев, заботливо и умело приготовленные для выставления на торг.

– Чтоб вам провалиться, проклятым! – Увидев свои сокровища, Немил перестал стучать себя в грудь и плюнул.

Пока ездили, наступил вечер. По возможности разместив людей на отдых – кого в избах и хлевах, кого в шалашах у костров, – Зимобор собрал в местной беседе своих бояр и десятников. Полночи спорили, что делать дальше. По опыту прежних походов, частично по рассказам купцов и местных, смоляне знали, что у них отсюда два пути. Можно было идти дальше по Касне до самых истоков, а там перебраться на знакомую Осьму и относительно скоро вернуться домой. А можно было перейти с Касни на ее приток Сежу, а с нее перебраться на Жижалу и Угру. Путь удлинится вдвое, зато собрать можно будет гораздо больше.

– Нету тут ничего, княже, и не возьмем тут большого богатства, только зря коней погубим и людей поморозим! – убеждал боярин Корочун, пожилой, опытный и осторожный человек. – Было бы за что мучиться, а то сам видишь – хлеба смердам самим не хватает, чего брать-то?

– Чего взять, всегда найдется, а ты, дядя, если подслеповат, то пустите меня. Я найду! – отвечал Красовит.

– Да как это – ничего нет! – изумился Предвар. – Ты и правда, Корочун, слаб глазами стал, к старости, что ли? А меха? А соболя, куницы, лисы? Это ли тебе не богатство! Ты, видать, богаче цесаря греческого, если за такое богатство пройти лишних пару верст не хочешь!

– Если бы пару! Ведь тут лишние сотни верст! А дорогу ты знаешь? Как хоть до Жижалы попасть?

– Я знаю! – кричал Ранослав, когда-то еще в отрочестве ездивший с отцом-воеводой по этим местам. – На Сежу надо идти, а от ее истоков на Жижалу!

– До Сежи-то дойдем, она прямо в Касню впадает, а дальше-то как? Ведь лесами! Ты, удалой, хоть знаешь, сколько там идти лесами? И дорогу через тот лес знаешь?

– Ну… Велес поможет…

– Мы проводников из местных возьмем! – предложил боярин Любиша.

– И куда тебя заведут те проводники? В такую чащобу, что потом и костей не найдут!

– Да что мы, дети, что ли, малые? – горячился Предвар. – Найдем дорогу, не заблудимся!

– А вятичи? – напомнил десятник Достоян. Никто не заподозрил бы, что он чего-то боится, и именно потому любое его возражение звучало весомо и разумно. – Ведь если на Жижалу идти, потом на Угру придется. А там Вяткин[3] род близко. Готовы?

– Да вятичи не на Угре! – Судимир покачал головой. – Вятичи на Оке больше. На Угре вообще никого нет.

– Не может такого быть, чтобы совсем никого! – хмыкнул Красовит. – Люди везде живут, куда вода течет.

– Не скажи! Видал я такие глухомани, истинно пустыня![4]

– Зато в пустыне спорить с нами никто не будет! Если там в родовых гнездах мужиков по десятку, заплатят нашу дань и не пикнут!

– Ох, ребята, как бы нам голову не потерять! Пошел медведь по мед, да без шкуры остался!

– Не каркай, дядя! Бояться волков – быть без грибов!

За общим шумом никто не расслышал, как дверь из сеней открылась, – только сидевшие поблизости закричали, чтобы затворяли скорее и не напускали холода, – и в беседу просунулся дозорный десятник Моргавка.

– Княже! – во весь голос заорал он, чтобы докричаться, и Зимобор привстал, услышав, что кому-то нужен. – Тут приехали люди к тебе! Три мужика на одних санях! Говорят, не отсюда, из другого села какого-то! И вроде с Сежи! Что, пускать?

– Давай! – Зимобор махнул рукой. – Сейчас и узнаем, что за Сежа такая. А ну тише!

Троих гостей не сразу заметили, но, пока они проталкивались от дверей поближе к князю, гул постепенно стихал. Сняв шапки, они первым делом поклонились очагу и столбам, изображавшим Рода и Рожаниц, а только потом Зимобору – вежливо, но с большим достоинством. Все трое были уже немолодые мужики, отцы взрослых сыновей и деды подрастающих внуков, но еще не старики, крепкие, с широкими бородами, одетые в прочные теплые кожухи и хорошие меховые шапки. Один оказался наполовину лыс, зато у других в густых русых волосах лишь на висках блестела седина. За широкие кожаные пояса у всех были заткнуты вязаные шерстяные рукавицы с одинаковым узорчиком на запястье, только у одного красным, а у двоих – желтым. Держались мужики с немного натянутым достоинством – чтобы, дескать, и сильного пришельца не обидеть зря, и себя не уронить.

– Проходите, люди добрые! – приветствовал их Зимобор, обождав, пока те поклонятся здешним чурам. – Хоть и не я здесь хозяин, но вы будьте гостями! Присаживайтесь! – Он кивнул кметям, и те освободили ближайший к князю край скамьи. – Рассказывайте, откуда будете, с чем прибыли?

– Из Заломов мы, село, значит, на Сеже возле устья, – ответил один из мужиков, видимо старший. На вид ему было сорок с небольшим, и его лицо с густой русой бородой, голубыми глазами, с крупными, прямыми чертами выглядело умным и внушало уважение. Даже пока он просто стоял, опытный глаз видел, какая сила и притом ловкость скрыта в этом рослом теле под кожухом из черной овчины. – Первым сел там Залом, пращур наш, уж более двух веков тому, оттого село наше зовется Заломами, а род наш – Заломичами. За века размножился наш род, теперь целое гнездо из внуков Залома Старого на Сеже-реке живет.

– А ты старейшина? – не утерпел Зимобор. – Над всем гнездом?

– Над гнездом у нас старших нет, каждое своего имеет, но как соберутся родовые старосты на совет, тут и мое слово не последним будет, – с тем же спокойным достоинством, без лишней гордости ответил мужик.

– А звать тебя как?

– Хотила я, Гостяев сын, Суровцев внук. Со мной братья мои Лежень да Яробуд.

– А, так то твои братья! – Зимобору стало ясно, почему три мужика так похожи. – А я уж подумал, у вас весь род с лица одинаковый!

– Зачем одинаковый? – Хотила пожал плечами. – Если кто совсем дико живет, людей не видит и на своих женится, тогда да. А мы из разных родов невест берем, и всегда так брали, оттого и лицами разные.

– Так садитесь, братья Гостяичи! – Зимобор еще раз показал на освобожденную лавку, понимая, что гости по обычаю должны поломаться, с чем бы ни прибыли. – Извините уж, что скамья не покрыта, да ведь я не хозяин здесь. Даст Сварог, буду вас у себя в Смоленске принимать – там и скамьи, и ковры, и угощение не такое будет. Садитесь!

Мужики наконец уселись и чинно сложили на коленях шапки.

– С чем прибыли, рассказывайте! – предложил Зимобор. Ему и правда было любопытно, что предложит Сежа-река. Появление гостей его не слишком удивило: конечно, слухи бежали впереди полюдья.

Так оно и оказалось.

– Прослышали мы, будто идешь ты из Смоленска и дань собираешь по Касне-реке, – начал Хотила.

– Так и есть, – подтвердил Зимобор. – И к вам на Сежу завтра же пойду, так что вовремя вы приехали.

– О том и речь, – Хотила важно кивнул, но Зимобор учуял, как колыхнулась в душе невозмутимого старосты тонкая струнка разочарования – сежане все-таки надеялись, что смоленский князь пойдет дальше по Касне и Сежу минует. – Говорят люди, будто забираешь ты и хлеб, и меха, и железо, и мед.

– И лен еще. Забираю. Из расчета по белке с рала или с дыма, если кто ремеслом живет и землю не пашет. Беру товаром с села целиком.

– А какой же такой ряд у тебя с нами и отцами нашими был заключен?

– А никакого, – Зимобор спокойно ответил то, что старосты и сами знали.

– Ведь не было еще такого, чтобы смоленские князья с наших мест дань собирали! – вставил лысый. Он волновался явно больше братьев и теребил свою шапку.

– Тише, Ярко! – негромко одернул его Хотила. – А и то правда: не обязаны мы данью смоленским князьям. Враги на нас не ходят, а если придут, то сами справимся, чай, порода у нас не робкая и сила еще есть. Если непорядок какой в роду – на то старики есть и обычаи дедовские, сами меж собой свои обиды разберем. На торги к вам не ездим, меха свои на Юлгу продаем, хазары оттуда сами к нам приезжают. Не нужен нам смоленский князь! Ни для какого дела не нужен! Так зачем платить тебе будем?

– А затем, что мне меха ваши нужны позарез и я в силе их взять! – честно ответил Зимобор. – А польза от меня будет. Если вдруг война какая, на Юлгу вам путь закроется – милости просим через Смоленск на Днепр и в Греческое море. Хоть сами поезжайте – от меня каждый год обозы ходят, поедете со мной, под моей охраной, сами в Цареграде свои соболя продадите и паволок[5] накупите. Дешевле выйдет – ведь обирают вас хазары, а вы и не знаете как, простота лесная! Ты, отец, и умен, и мудр, по глазам вижу! Здесь хазары стеклянную бусину простую за три куны[6] продают. Оттого и носит каждая баба этих бусин в ожерелье штук пять-десять, больше не может ей мужик купить. А у них за Хвалынским морем тот купец одну куницу за три таких бусины продаст! Хочешь – сам таким купцом будешь. Вот за этим и нужен князь. Или вдруг вятичи на вас пойдут, или чудь-мордва какая – тоже меня зовите, я приду да как им вдарю! – Зимобор весело показал кулак. – Вы-то вон какие орлы – по вам троим вижу, какая ваша порода сежанская! – да и у меня не слабые ребята.

Он кивнул на кметей, и все, кто его расслышал, выразительно приосанились.

– Мы и сами воевать умеем! – проворчал Хотила, но было видно, что он приятно смущен словами князя.

– Знаю я, как вы в лесу воюете! – сказал Зимобор. – На волка, на медведя – лучше вас нет. Да ведь человек – не медведь. У него и бронь[7]

1
...