9

На террасе большой гостиницы в Луксоре сидело маленькое общество: Ульрика Мальнер с невесткой и господин в светлом костюме туриста. Они разговаривали, вернее сказать, говорила Ульрика, а двое других почтительно слушали; господин еще позволял себе иногда коротенькое замечание, Зельма же молчала.

Она была занята пришиванием голубой вуали к своей шляпе. Достаточно было бегло взглянуть на нее, чтобы согласиться с доктором Вальтером, что она очень поправилась. Худое, бледное лицо пополнело и порозовело, глаза утратили усталое выражение и она уже больше не горбилась; она на глазах расцветала. Прежней осталась только робость.

Золовка была постоянно при ней и очертила ее настоящим волшебным кругом, переступать который позволялось лишь избранным. Господин, сидевший с ними, принадлежал к числу избранных и был обязан этой чести прежде всего жгучей потребностью Ульрики Мальнер говорить по-немецки; к ее великому негодованию и здесь общество состояло преимущественно из англичан да американцев, и потому скромный соотечественник, чувствовавший себя так же одиноко, был принят весьма милостиво.

Это был маленький человечек лет сорока, крайне незначительное существо с добродушной физиономией и необыкновенно вежливыми манерами. Они познакомились всего неделю назад, но он был уже полностью под башмаком у своей энергичной соотечественницы, которая говорила ему в лицо самые бесцеремонные вещи и таскала его с собой на буксире на прогулки. Она только что прочла длинную лекцию и остановилась поневоле, чтобы перевести дух; он воспользовался паузой, чтобы сказать хоть одно слово.

– Наши знаменитые соотечественники сегодня отдыхают; вчерашние изыскания были очень утомительны; мы до позднего вечера оставались в Фивах.

Это «мы» он сказал не без некоторого самодовольства, что заставило Ульрику пожать плечами и грубо заметить:

– Вас там только не хватало! Вы до тех пор лебезили с ними, пока они не взяли вас, наконец, с собой.

Господину Эльриху не понравилось слово «лебезить». Он ответил немножко обидчиво:

– Не думаю, чтобы я заслуживал упрека за то, что отдаю должное великим людям и воспользовался случаем присоединиться к ним. Знаменитый Зоннек, который так же спокойно отправляется в экспедицию в центральную Африку, как мы – на прогулку за город, ученый профессор, который, так сказать, на «ты» с тысячелетними мумиями, и…

– И этот нахал Эрвальд, – перебила Ульрика, – который и не знаменит, и не учен, а держит себя так, точно ему принадлежит весь мир! Зоннека я еще признаю, да и профессора тоже, хотя у него настоящая мания копаться в языческом хламе.

– В языческом хламе! – с ужасом повторил Эльрих. – Но ведь это – находки неизмеримой важности! Это памятники великого прошлого, свидетели культуры минувшей эпохи…

– Да, да, все это написано в путеводителе, и вы, очевидно, выучили наизусть, – срезала его Ульрика. – Знаю я, что это такое; в Каире мы помчались в музей, чтобы видеть все эти прелести, и не нашли ничего, кроме хлама. А что касается древних мумий, то прямо-таки грех вытаскивать их из песков, в которых они лежат уже столько тысяч лет.

– Извините, они лежат в каменных гробницах в Фивах, – с полным знанием дела возразил новоиспеченный ученый.

– Ну, и пусть их! Я туда не полезу и никогда не допустила бы, чтобы меня после смерти вырыли и выставили на позорище публике. Это – бесстыдство! Слава Богу, в нашем Мартинсфельде не делают таких вещей. У нас тебя хоть похоронят прилично.

– Здравствуйте, мадам! – раздалось вдруг приветствие на немецком языке.

Оно произвело на дам престранное впечатление: старшая выпрямилась, как свечка, и уставилась на господина, появившегося в дверях столовой, как на привидение, а младшая густо покраснела и выронила шляпу; но это было очень кстати, так как, наклоняясь за ней, она могла хоть как-то скрыть свою растерянность. Однако господин, должно быть, все-таки кое-что заметил; его глаза блеснули, и он быстро подошел.

– Доехали благополучно, мадам? Очень рад! Как ваше здоровье, сударыня? Честь имею кланяться, фрейлейн! Мы ведь с вами – старые знакомые!

Он хотел дружески пожать руку старой знакомой, но та энергично отдернула ее и воскликнула, не трудясь скрывать свое возмущение:

– Доктор Бертрам! Вы опять здесь?

Такой прием не был поощрителен, но доктор улыбнулся так любезно, точно его встретили с распростертыми объятиями.

– «Опять здесь»! Я приехал вчера вечером. Удивительно, как судьба постоянно сводит нас вместе!.. Право, удивительно!

Бертрам мог бы объяснить это «удивительное» обстоятельство тем, что, не достав уже билета на пароход, на котором ехали дамы, поспешил приехать следующим; но он мудро умолчал об этом и обратился к Эльриху, сидевшему рядом с Зельмой:

– Кажется, мы соотечественники? Входя, я слышал, что вы говорили по-немецки. Позвольте представиться – доктор Бертрам.

– Эльрих, – представился и тот, вежливо вставая.

В ту же минуту в руках доктора очутился стул; он подставил его учтивому господину и ухватился за спинку освободившегося рядом с Зельмой стула, вежливо говоря:

– Не беспокойтесь, прошу вас! Вы уступаете мне место? Вы очень любезны! – и он уселся рядом с Зельмой с чрезвычайно довольной физиономией.

Эльрих опустился на подставленный стул с довольно озадаченным видом. Ульрика с яростью искоса посмотрела на нахала и злобно заметила:

– Я думала, что вы уже давно на своем пароходе. Удивительна ваша должность, раз она позволяет вам целые недели рыскать по Египту!

Бертрам с меланхолической миной вздохнул.

– Я вынужден был взять отпуск совершенно против воли; я болен.

Зельма испуганно взглянула на него. К счастью, вид доктора не внушал никаких опасений, так что Эльрих невольно выразил удивление.

– Однако на вид вы – само здоровье.

– У меня болезнь сердца. Об этом нельзя судить по виду, но все-таки это очень опасно, особенно если болезнь развивается так, как у меня. Но вы не ответили мне на вопрос о своем здоровье, сударыня? Позвольте мне воспользоваться привилегией врача.

Он взял руку молодой женщины и стал считать пульс.

– Наш врач – Вальтер, – резко запротестовала Ульрика, но Бертрам невозмутимо продолжал свои докторские наблюдения.

– Я знаю, но коллега Вальтер, когда узнал, что я еду в Луксор, поручил свою пациентку мне. Я обещал подробно написать ему. Не правда ли, вы мне доверяете? – спросил он Зельму, все еще добросовестно щупая пульс и при этом находя нужным внимательно вглядываться в глаза пациентки.

Зельма снова вспыхнула, но терпеливо разрешала манипуляции доктора, за что золовка наградила ее уничтожающим взглядом, после чего заметила Бертраму:

– Доверять вам! Вы не умеете вылечить собственное сердце, а беретесь лечить других? Впрочем, врачи все таковы. Все-то они знают и понимают, сыплют красноречивыми фразами, а вылечить никого не могут.