Цитаты из книги «Оливия Киттеридж»

Нога, закинутая на ногу, свободно болтается, стопа ходит вверх-вниз, во всем этом чувствуется некая внутренняя шаткость

зачем люди делают такое с деревьями, зачем увешивают их всякой блестящей мишурой, а некоторые еще и целый год ждут не дождутся этого. И тут ее опять бросило в жар: подумать только, всего через пару недель эту елку, голую, с обрывками дождика, повалят и выволокут на тротуар; она представила, как нелепо будет выглядеть елка, растопырившись на снегу,

Открывал сейф, заряжал кассовый аппарат деньгами, отпирал главный вход, мыл руки, надевал белый лабораторный халат. Этот ритуал был приятен и утешителен, как будто бы сама старая аптека – с ее рядами зубной пасты, витаминов, косметики, заколок для волос, даже швейных иголок и поздравительных открыток, а также красных резиновых грелок и клизм – была его неизменным и надежным другом.

тогда она ехала и думала: «Не может быть, чтобы это была моя жизнь». А потом подумала, что почти всю жизнь думает: «Не может быть, чтобы это была моя жизнь».

Всегда печально, куда катится этот мир. И всегда заря новой эры

Анджи не любила, когда людей называли жалкими, но ничего не говорила. Иногда, не часто, Анджи думала, что люди могли бы назвать жалкой ее жизнь с Малкольмом. Это приходило ей в голову, когда она шла по солнечной улице или, например, когда вдруг просыпалась ночью

Каждый билборд на дороге, каждый кинофильм, журнальная обложка, телереклама – все они втолковывали: «Мы принадлежим к миру семьи и любви. А ты нет».

Но каждый новый город сулил надежду. Каждое из этих мест поначалу говорило: добро пожаловать! Ты приживешься. Ты . Ты сумеешь стать своим.

он сам не понимал, почему от этих мыслей чувствовал себя таким счастливым, как будто сквозь него текло жидкое золото.

Чего не знают молодые, думала она, лежа рядом с этим мужчиной, – его рука на ее плече, на ее руке; ох, чего они не знают – они не знают, что комковатые, старые, морщинистые тела так же жаждут любви, как молодые и крепкие; что любовь нельзя отбрасывать беспечно, будто она пирожное на тарелке, где еще много других пирожных и их будут предлагать снова и снова. Нет; если любовь есть, то ее можно выбрать или не выбрать. Ее тарелка была полна доброты Генри, а она тяготилась этой добротой и то и дело с досадой стряхивала ее щелчком, словно крошку, – потому что не знала того, что обязана была знать: мы бездумно упускаем, растрачиваем, проматываем день за днем. И если этот мужчина рядом с ней – не тот, кого она прежде выбрала бы сама, так и что? Разве это важно? Он, скорее всего, тоже бы ее не выбрал. Но вот они здесь, и Оливия представила себе два ломтика швейцарского сыра, плотно прижатые один к другому, – столько дыр каждый из них принес в этот союз, столько кусочков вынула из них жизнь. Глаза ее были закрыты, и сквозь все ее усталое существо прокатывались волны благодарности – и сожаления. Она представляла эту солнечную комнату, эту залитую светом стену, этот куст восковницы за окном. Он удивлял ее и озадачивал, этот мир. Ей пока не хотелось его покидать.