Цитаты из книг автора «Элизабет Страут»

Весна была великолепна и походила на оскорбление действием. Звездоцветы просунули белые венчики сквозь ковер сосновых игл, у гранитной скамьи виднелись группки пурпурных фиалок. Она прошла мимо той самой пожилой пары, которая по-прежнему держалась за руки. После этого она перестала выходить на прогулку. Несколько дней она не вылезала из постели, чего – насколько помнила – не делала никогда в жизни. Она была не из тех, кто любит поваляться в кровати. Кристофер не звонил. Банни не звонила. Джек Кеннисон не звонил.

Где и каким образом произошел этот разрыв между нею и ее сыном, Оливия не могла бы объяснить.

И разумеется, никого не касалось, что Оливия, в свои семьдесят четыре года, по ночам лежала без сна и думала о его руках, обнимавших ее, и рисовала себе то, чего не рисовала – и не делала – уже многие годы.

Вот так они и разговаривали, и это было как-то приятно. Им обоим нужен был кто-то, с кем можно поговорить, кто-то, готовый выслушать, и они оба делали это друг для друга. Они слушали. Говорили. Снова слушали. Джек ни разу не упомянул о Гарварде.

А теперь маленький родной человечек, новый родственник ее и Генри, там, далеко, в чужой стране – Нью-Йорке, – ходит в темной гостиной большого старого особняка.

снова весна была на подходе – глупая, глупая весна, раскрывавшая свои крохотные почки; и вот какую мысль Оливия не могла вынести – как она в течение многих-многих лет начинала чувствовать себя от этого счастливой. Она и представить себе не могла, что когда-нибудь станет нечувствительна к красоте материального мира – мира природы, но вот поди ж ты.

Миновала неделя. Во время своих ранних прогулок у реки Оливия сознавала, что время, проведенное в приемной врача, пока тот осматривал Джека Кеннисона, на один краткий миг вернуло ее внутрь жизни. А теперь она снова оказалась вне жизни. Настоящая головоломка.

С каждой минутой вы выглядите все менее и менее мертвым, – заметила она. – Как думаете, вы сможете идти? – Через минутку. Я попытаюсь. Мне хотелось бы еще минутку здесь посидеть. Оливия бросила на него быстрый взгляд. Он плакал. Она смотрела в сторону, но краем глаза видела, как он полез в карман, и услышала, что он высморкался, – звук был поистине трубный. – В декабре умерла моя жена, – сказал Кеннисон. Оливия смотрела на реку. – Тогда ваша жизнь – ад, – проговорила она. – Да. Моя жизнь – ад, – согласился он.

Не надо, – сказал Джек Кеннисон. – Не оставляйте меня одного. Оливия стояла в нерешительности. До ее машины – целая миля. Она посмотрела на него – он так и лежал на тропе, его голубые глаза не отрывались от ее лица. – Так что же случилось? – спросила она. – Не знаю, – ответил он. – Тогда вам надо попасть к врачу. – Ладно. – Кстати, меня зовут Оливия Киттеридж. Не думаю, что нас когда-нибудь формально представляли друг другу. Если вы не сможете встать, я думаю, мне придется пойти и найти для вас врача. Я и сама их терпеть не могу, но вам нельзя вот так лежать здесь, – сказала она. – Вы же можете умереть. – Меня это не волнует, – пробормотал он. Казалось, в его глазах даже появилась тень улыбки. – Что? – спросила Оливия и наклонилась к нему очень низко. – Меня не волнует, что я вдруг умру, – повторил Кеннисон. – Только не оставляйте меня здесь одного.

Джек Кеннисон лежал на боку, поджав колени, как будто он просто решил тут вздремнуть. Она наклонилась к нему и увидела, что глаза его открыты. Глаза у него оказались очень голубые. – Вы умерли? – спросила она громко. Его глаза задвигались, взглянули прямо ей в глаза. – Скорее всего – нет.