– Но шашни ты наверняка водила, – полуутвердительно произнесла Селия.

– Ты ведь обжималась с парнями, да? – спросила Дженни. – Конечно, обжималась!

– Совсем чуть-чуть, – сказала я.

Ответ честный: мне нечем было похвастаться по части сексуального опыта. В школе Эммы Уиллард устраивали танцы и привозили к нам мальчиков из интерната Хотчкисса – расчет был такой, что когда-нибудь мы выйдем за них замуж. Во время танца я разрешила одному из них пощупать мою грудь. (Правда, только когда моему партнеру удалось ее найти, что потребовало от него немалых усилий.) Пожалуй, «разрешила» – это слишком громко сказано. Если точнее, он с места в карьер начал тискать мне грудь, а я его не остановила. Во-первых, не хотелось показаться невежливой. Во-вторых, у меня возникли любопытные ощущения. Я даже была не прочь продолжить, но танцы кончились, и мальчиков из Хотчкисса загнали в автобус, прервав наши эксперименты на самом интересном месте.

А в одну из моих ночных велосипедных вылазок из Вассара в бар Покипси меня поцеловал мужчина. Мы обсуждали джаз (точнее, он говорил о джазе, а я слушала, как он говорит о джазе, потому что именно так и беседуют с мужчинами о джазе), и вдруг – бац! Он прижал меня к стенке и ткнулся пенисом мне в бедра, а потом принялся меня целовать, пока я не задрожала от желания. Но когда он сунул мне руку между ног, я струсила и вырвалась из его объятий. По пути в общежитие я крутила педали в страхе и смятении, раздираемая противоречивыми чувствами, одновременно и страшась, и надеясь, что мужчина последует за мной.

Я и хотела большего, и не хотела.

Старая песня, знакомая любой девушке.

Какими еще сексуальными достижениями я могла похвалиться? С Бетти, лучшей подругой детства, мы неуклюже практиковались друг на друге в так называемых «романтических поцелуях». Впрочем, мы также практиковались в «материнстве», напихав подушек под блузку, чтобы изобразить беременность, и с точки зрения биологии последний эксперимент был настолько же далек от жизни, как и первый.

Однажды меня осматривал гинеколог моей мамы, когда она забеспокоилось, что в четырнадцать лет у меня еще не начались месячные. Он ощупал мне вагину – мама стояла рядом, – а потом велел есть побольше печенки. Думаю, ни один из участников не счел бы тот визит эротическим опытом.

В промежутке между десятью и восемнадцатью годами я раз сто влюблялась в приятелей своего брата Уолтера. Когда у тебя красивый и популярный брат, вокруг него все время крутятся такие же красивые и популярные друзья. Но они обращали внимание только на Уолтера – своего предводителя, капитана каждой команды, всеобщего любимца. Их ни капли не интересовало его окружение, включая меня.

Не то чтобы я совсем ничего не соображала в сексе. Иногда я ласкала себя, испытывая одновременно возбуждение и стыд, но я понимала, что секс – это совсем другое. (Скажем прямо: мои попытки мастурбации напоминали обучение плаванию на суше.) Технически я знала, как осуществляется половой акт: студентки Вассара посещали обязательный семинар «Гигиена», где нас умудрились научить всему, ни разу не назвав вещи своими именами. (Нам показывали схему яичников и яичек в разрезе и строго предупреждали, что спринцевание лизолом не относится к современным и безопасным методам контрацепции, – картинка настолько прочно засела в голове, что и по сей день не дает мне покоя.)

– И когда же ты собираешься с этим покончить? – Дженни прервала мои воспоминания. – Часики-то тикают, и моложе ты не становишься!

– Самое ужасное, – заметила Глэдис, – если ты встретишь парня, который тебе действительно понравится, а потом придется его огорошить, что ты еще девственница.

– Ага, большинству парней это даром не нужно, – поддакнула Селия.

– Точно, кому охота брать на себя ответственность, – кивнула Глэдис. – И нельзя же в самый первый раз ложиться с парнем, который тебе нравится.

– Вот именно: вдруг ничего не получится? – добавила Дженни.

– Что может не получиться? – удивилась я.

– Всё! – воскликнула Глэдис. – Ты же ни сном ни духом в таких делах и будешь выглядеть полной дурой! А если станет больно – неужели ты хочешь разреветься в объятиях человека, который тебе нравится?

Надо сказать, всю жизнь мне внушали совершенно противоположные взгляды. Моим школьным подругам, как и мне, четко давали понять, что мужчины предпочитают девственниц. Нас учили беречь цветок невинности для юноши, который нам не просто понравится, а которого мы полюбим всей душой. В идеале – к нему следовало неуклонно стремиться – за всю жизнь девушка вступает в половые отношения всего с одним человеком: собственным мужем, с которым познакомилась на танцах в школе Эммы Уиллард.

Оказывается, меня обманывали! У Глэдис, Дженни и Селии подход был совсем другой, а уж им-то можно доверять. Они знают, о чем толкуют. Меня вдруг страшно обеспокоил собственный возраст. Господи, мне ведь уже девятнадцать, куда дальше тянуть-то? Я в Нью-Йорке целых две недели и до сих пор не попрощалась с девственностью! Чего я тяну?

– А это сложно? – спросила я. – В смысле в первый раз?

– Боже мой, Вивви, да не тупи ты, – засмеялась Глэдис. – Проще пареной репы. Строго говоря, от тебя вообще ничего не требуется. Все сделает мужчина. Но тебе пора действовать.

– Да уж, давно пора, – решительно отрезала Дженни. А вот Селия смотрела на меня с явным беспокойством.

– Может, ты хочешь остаться девственницей, Вивви? – спросила она, пригвоздив меня к месту взглядом своих невыносимо прекрасных глаз.

С тем же успехом она могла спросить: «Ты хочешь остаться глупым ребенком, вызывающим жалость у зрелых и опытных женщин?» – но меня тронула ее забота. Я видела, что она пытается убедить меня принять решение самостоятельно, невзирая на давление.

Но на самом деле я резко расхотела оставаться девственницей. И не собиралась медлить ни дня.

– Нет, – сказала я, – я готова действовать.

– Мы с радостью поможем, милая, – обрадовалась Дженни.

– У тебя сейчас месячные? – тут же спросила Глэдис.

– Нет, – ответила я.

– Тогда нет смысла ждать. Кто из наших знакомых… – Глэдис погрузилась в раздумья.

– Только чтобы непременно милый, – подсказала ей Дженни. – Деликатный.

– Настоящий джентльмен, – кивнула Глэдис.

– Не какой-нибудь там тупица, – добавила Дженни.

– И чтобы принял меры предосторожности. – Снова Глэдис.

– И чтобы обращался с ней нежно. – Дженни.

И тут Селия сказала:

– Я знаю, кто нам нужен.

Так у них возник план.

Доктор Гарольд Келлогг жил в прелестном таунхаусе близ Грамерси-парка. Его жена отсутствовала, потому что была суббота, а каждую субботу миссис Келлогг садилась на поезд и отправлялась в Дэнбери навестить мать, которая жила за городом. Поэтому мою дефлорацию назначили на совершенно не романтичный час: десять утра в субботу.

Доктор Келлогг и его супруга считались почтенными членами общества. В таких кругах вращались и мои родители. Отчасти именно поэтому Селия решила, что доктор мне подойдет, – мы с ним принадлежали к одному социальному классу. Двое сыновей Келлоггов учились на медиков в Колумбийском университете. Сам доктор состоял в клубе «Метрополитен». В свободное время он наблюдал за птицами, собирал марки и занимался сексом с артистками бурлеска.

Само собой, свои связи доктор не афишировал. Человек с такой репутацией не мог появиться в городе с молодой женщиной, телосложением напоминающей резную фигуру на носу корабля, – это неизбежно привлекло бы внимание. Поэтому артистки приходили к доктору домой – причем обычно субботним утром, когда его жена была в отъезде. Он впускал их через черный ход, угощал шампанским и развлекал в комнате для гостей. Потом давал им денег за потраченное время и приложенные усилия, после чего отправлял восвояси через тот же черный ход. К полудню веселье заканчивалось, потому что во второй половине дня доктор принимал пациентов.

Все девушки в «Лили» знали Келлогга. Они наведывались к нему по очереди в зависимости от того, кто поутру в субботу меньше страдал от похмелья и больше нуждался в карманных деньгах.

Узнав о финансовом аспекте соглашения, я в ужасе переспросила:

– То есть доктор Келлогг платит вам за секс?

Глэдис недоверчиво уставилась на меня:

– А ты что думала, Вивиан? Что это мы ему платим?

Так вот, Анджела: я в курсе, что существует особый термин для женщин, оказывающих джентльменам сексуальные услуги в обмен на деньги. Вообще-то, даже не один, а много всяких терминов. Но девушки, с которыми я общалась в Нью-Йорке в 1940-м, не принимали на свой счет ни один из этих терминов, хотя постоянно брали у джентльменов деньги в обмен на сексуальные услуги: они никакие не проститутки, нет; они артистки бурлеска. Это звание они носили с гордостью, поскольку добились его упорным трудом, и соглашались только на такое определение. Но реальность была такова: артистки бурлеска не слишком много зарабатывали, а всем нужно как-то вертеться (хорошие туфли даже тогда стоили недешево). Вот девушки и разработали систему «взаимовыгодных договоренностей», обеспечивающую им небольшой дополнительный доход. Доктор Келлогг и ему подобные были частью этой системы.

Как мне теперь представляется, даже доктор Келлогг не считал этих юных леди проститутками. Ему нравилось называть их подружками, выдавая желаемое за действительное: да, он себе льстил, но так ему было проще.

Другими словами, несмотря на непреложный факт обмена секса на деньги (а сексом там занимались только за деньги, уж поверь), ни о какой проституции и речь не шла. Всего лишь «взаимовыгодная договоренность», и она устраивала обе стороны. Ты ведь знаешь лозунг: от каждого по способностям, каждому по потребностям.

Меня несказанно радует, что мы прояснили этот вопрос, Анджела.

Столь важная тема не терпит недомолвок.

– Только учти, Вивви, он зануда, – предупредила Дженни. – Если вдруг заскучаешь, ни в коем случае не подумай, что секс всегда такой унылый.

– Зато он доктор, – возразила Селия. – Самое то для нашей Вивви. Сейчас ей важнее всего бережное обращение.

(«Нашей Вивви»! Разве придумаешь лучшее напутствие? Меня считают «своей Вивви»!)

Субботним утром мы сидели под сенью вяза в дешевой закусочной на пересечении Третьей авеню и Восемнадцатой улицы, дожидаясь, когда пробьет десять. Девочки успели показать мне дом доктора Келлогга – совсем рядом, за углом, – и черный ход, которым мне надлежало воспользоваться. А пока мы заправлялись кофе и блинчиками и подруги взволнованно давали мне последние указания. Вообще-то, артистки крайне редко вставали в такую рань, тем более по субботам, но ни одна не пожелала пропустить столь важное событие.

– Он наденет резинку, Вивви, – предупредила Глэдис. – Он всегда ею пользуется, так что не о чем переживать.

– С резинкой ощущения похуже, – добавила Дженни, – но без нее нельзя.

Термин «резинка» мне не доводилось слышать, но я догадалась, что речь о презервативе – приспособлении, о котором нам рассказывали на том самом семинаре «Гигиена» в Вассаре. Я даже держала одну такую штуковину в руках – мы с девчонками брезгливо передавали ее по рядам, будто дохлую препарированную лягушку. Если Глэдис и Дженни имели в виду другую резинку, решила я, скоро сама все узнаю, так что нет смысла спрашивать.

– А потом раздобудем тебе пессарий, – добавила Глэдис. – У нас у всех стоит пессарий.

Что такое пессарий, я тоже не знала, но потом сообразила, что это диафрагма. О ней нам тоже рассказывали на уроках гигиены.

– А у меня больше нет пессария! – пожаловалась Дженни. – Его бабушка нашла и спросила, для чего он, и я соврала, что этой штукой чистят серебро. И она забрала его себе.

– Чистят серебро?! – взвизгнула Глэдис.

– Надо ведь было что-то сказать, – пожала плечами Дженни.

– Одного не пойму: как приспособить пессарий для чистки серебра? – не сдавалась Глэдис.

– А мне-то откуда знать! Спроси бабулю, она как-то умудряется.

– Как же ты сейчас предохраняешься? – спросила Глэдис.

– Никак… ведь мой пессарий лежит у бабули в шкатулке с драгоценностями.

– Дженни! – хором воскликнули Селия и Глэдис.

– Да знаю я, знаю. Но я осторожна.

– Вот уж дудки! – отрезала Глэдис. – Ты постоянно забываешь об осторожности! Вивиан, не будь такой глупой дурочкой, как Дженни. Предохраняться надо всегда!

Селия порылась в сумочке и протянула мне сверток в коричневой бумаге. Внутри оказалось маленькое, аккуратно сложенное белое махровое полотенце, все еще с ценником.

– Это тебе, – объяснила Селия. – Если кровотечение начнется.

– Спасибо, Селия.

Она пожала плечами, отвернулась и, к моему изумлению, покраснела.

– Иногда в первый раз идет кровь. Хоть будет чем вытереться.

– Только не вздумай пачкать полотенца миссис Келлогг, – добавила Глэдис.

– Да уж, вещички миссис Келлогг лучше не трогать, – сказала Дженни.

– Кроме ее мужа! Его можно трогать, – прыснула Глэдис, и девушки расхохотались.

– Ого! Уже одиннадцатый час, Вивви, – сказала Селия. – Тебе пора.

Я попыталась встать, но в глазах вдруг потемнело. Я тяжело плюхнулась обратно на скамейку. Ноги не слушались. Умом я совершенно не волновалась, но тело было другого мнения.

– Все в порядке, Вивви? – спросила Селия. – Ты точно хочешь?

– Хочу, – подтвердила я. – Совершенно точно.

– Ты, главное, не накручивай себя, – посоветовала Глэдис. – Я вот никогда не накручиваю.

Здравый совет, решила я. Вспомнила, как мать учила меня несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем брать барьер верхом на лошади, – а потом встала и направилась к выходу.

– До скорого, девочки! – попрощалась я весело, хотя происходящее казалось мне немного нереальным.

– Будем ждать тебя ровно на этом месте, – пообещала Глэдис.

– Оглянуться не успеешь, как все кончится! – успокоила меня Дженни.