Глава 6
В гостях у Хемли

Стоит ли сомневаться, что новость об отъезде мисс Гибсон распространилась по дому задолго до ленча? Несчастное выражение лица мистера Кокса вызывало острое раздражение хозяина дома, то и дело метавшего в молодого человека яростные взгляды, открыто осуждая за меланхолию и отсутствие аппетита, которые тот демонстрировал с отчаянным упорством. Молли же, погруженная в собственные мысли и переживания, ничего не заметила, только раз-другой с грустью подумала, что пройдет немало времени, прежде чем снова удастся сесть за стол вместе с отцом.

Когда она поделилась с ним грустными мыслями, пока они вдвоем сидели в гостиной, ожидая прибытия экипажа, доктор только рассмеялся:

– Завтра поеду осматривать миссис Хемли и скорее всего останусь на ленч. Так что долго ждать тебе не придется.

Послышался стук колес подъехавшего экипажа.

– Ах, папа! – воскликнула Молли, хватая отца за руку. – Сейчас, когда пришло время, понимаю, что не хочу никуда уезжать!

– Глупости, детка. Не стоит уступать сантиментам. Скажи лучше, ничего не забыла? Это куда важнее.

Да, она взяла ключи и сумочку, а маленькая шкатулка уже лежала на сиденье возле кучера. Отец посадил дочку в экипаж, закрыл за ней дверь, и мисс Гибсон отправилась в путь в величественном одиночестве, посылая отцу воздушные поцелуи, в то время как, несмотря на презрение к чувствительности, мистер Гибсон стоял у ворот и смотрел вслед, пока экипаж не скрылся за поворотом. Вернувшись в кабинет, он обнаружил, что мистер Кокс, словно в помешательстве, неподвижно стоит у окна и смотрит на пустую дорогу, по которой уехала юная леди. Доктор вывел его из задумчивости резким, почти злобным выговором по поводу случившейся пару дней назад оплошности, когда ему пришлось провести у постели больной девочки, чьи родители совсем выбились из сил от множества бессонных ночей после тяжелого труда днем.

Молли немного поплакала, но, вспомнив, как рассердился бы отец при виде слез, заставила себя успокоиться. Ехать в роскошном экипаже по чистым зеленым улицам, где вдоль дороги росли душистые кусты жимолости и шиповника, было настолько приятно, что пару раз у нее возникло желание попросить возницу остановиться, чтобы сорвать несколько цветков. Молли так не хотелось, чтобы это путешествие длиной семь миль, омраченное лишь двумя обстоятельствами: тем, что клетка на шелке не соответствовала клану и что мисс Роза могла не успеть сшить платье к назначенному сроку, – заканчивалось. Наконец показалась деревня с разбросанными вдоль дороги домишками, со старинной церковью на зеленой лужайке, общественным зданием неподалеку и огромным деревом с окруженным скамейками стволом на полпути между церковными воротами и небольшой гостиницей. Возле ворот были сложены в поленницу дрова. Молли, немного утомленная поездкой, поняла, что это земли Хемли и, значит, поместье совсем близко.

Действительно, не прошло и четверти часа, как экипаж свернул в старинный парк, заросший травой, больше похожий на зревший для сенокоса луг. И вскоре подъехал к возвышавшемуся не далее чем в трех сотнях ярдов от большой дороги солидному особняку из красного кирпича. Лакей к экипажу не прилагался, однако возле двери стоял почтенного вида слуга в полной готовности встретить гостью и проводить в комнату, где в ожидании полулежала хозяйка.

Чтобы оказать Молли теплый прием, миссис Хемли поднялась с софы, даже произнесла короткую приветственную речь, сжимая ладони девушки и внимательно, словно изучая, глядя ей в лицо.

– Думаю, мы станем близкими подругами. Вы мне очень понравились, а я всегда верю первому впечатлению. Поцелуйте меня, дорогая.

Во время процесса «клятвы в вечной дружбе» очень непросто оставаться пассивной, поэтому Молли охотно исполнила просьбу больной.

– Хотела сама за вами поехать, однако жара настолько угнетает, что не хватило сил. Надеюсь, дорога была не слишком утомительной?

– Нет-нет, спасибо, – не стала вдаваться в подробности Молли.

– Ваша комната рядом с моей. Надеюсь, она вам понравится. А если нет, в доме есть спальни просторнее. Пойдемте, я провожу вас.

Миссис Хемли медленно, с трудом поднялась, поплотнее завернулась в тонкую шаль и повела гостью вверх по лестнице. В спальню Молли можно было попасть только из личной гостиной хозяйки, как и в ее собственную. Предоставив девушке самостоятельно осмотреться, хозяйка сказала, что ждет внизу, и закрыла дверь.

Первым делом Молли подошла к окну. Прямо под ним пестрел яркими красками цветник, чуть дальше под легким ветерком перекатывался мягкими волнами луг, а дальше начинался лес. Сквозь стволы старых деревьев, примерно в четверти мили, блестело серебром озеро. С противоположной стороны обзор ограничивался старинными стенами и остроконечными крышами многочисленных хозяйственных построек. Очарование тишины начала лета нарушалось лишь пением птиц и жужжанием пчел. Вслушиваясь в эти умиротворяющие звуки и рассматривая затененные участки пейзажа, Молли глубоко задумалась. К действительности ее вернули спустя некоторое время доносившиеся из соседней комнаты голоса: миссис Хемли что-то говорила служанке. Гостья вспомнила, что надо распаковать дорожный сундучок и разложить немногочисленные вещи в симпатичном старомодном комоде, призванном служить также туалетным столиком. Вся мебель в комнате выглядела хоть и старинной, но прекрасно сохранившейся. Шторы на окнах, похоже, были сшиты из индийской ткани едва ли не прошлого века, судя по выцветшим цветам. Возле кровати лежал лишь узкий коврик, оставляя непокрытым добротный деревянный пол из тщательно обработанных и пригнанных так тесно, что в щели не могла забиться ни одна пылинка, дубовых досок. Предметы современной роскоши полностью отсутствовали: не было ни письменного стола, ни софы, ни трюмо. В одном углу на стене была укреплена небольшая консоль с индийским кувшином, в котором стоял букет сухих цветов и трав, наполняя комнату вместе с растущей за окном вьющейся жимолостью изысканными ароматами, не сравнимыми ни с одними духами. Молли разложила на кровати белое платье (прошлогоднего фасона и размера), приготовившись к новому для нее процессу переодевания к обеду, достала рукоделие, привела в порядок прическу и, открыв дверь в гостиную, увидела, что миссис Хемли лежит на софе.

– Может быть, останемся здесь, дорогая? По-моему, у нас гораздо уютнее, чем внизу. К тому же, так не хочется опять подниматься, чтобы переодеться.

– С удовольствием, – с радостью согласилась Молли.

– О, вижу, вы взяли с собой рукоделие! Какая хорошая девочка, – похвалила ее хозяйка. – А я сейчас редко шью, зато много читаю. Любите читать?

– Все зависит от книги, – честно призналась Молли. – Боюсь, не слишком склонна к «чтению запоем», как называет это папа.

– Но поэзию ведь наверняка любите! – воскликнула миссис Хемли. – Вижу по лицу. Знаете последнее стихотворение миссис Хеманс?^[13] Хотите, прочту?

Молли не успела ответить, а хозяйка уже начала читать по памяти, но девушка не столько слушала, сколько смотрела по сторонам. Мебель по стилю вполне соответствовала той, которая стояла в ее комнате: старинная, сделанная из качественных материалов, безупречно чистая. Возраст и чужеземный облик обстановки придавали гостиной живописность и уют. На стенах висели выполненные пастелью портреты. Один из них вполне мог изображать хозяйку дома в первом цветении молодости.

Однако вскоре проникновенные строки дошли и до ее сознания. Девушка отложила рукоделие и принялась слушать с тем самым глубоким вниманием, что было так близко сердцу миссис Хемли. Закончив и услышав восхищенный отзыв Молли, она сказала:

– Ах, когда-нибудь я вам непременно дам почитать стихи Осборна, только, чур, по секрету. Право, мне кажется, они ничуть не хуже произведений миссис Хеманс.

Надо заметить, что в те времена сказать девушке, что чьи-то стихи почти так же хороши, как творения миссис Хеманс, значило не меньше, чем сравнить безвестного поэта с Теннисоном.

– Мистер Осборн Хемли? Ваш сын сочиняет стихи? – с живым интересом спросила Молли.

– Да, и полагаю, его смело можно назвать поэтом. Это очень одаренный, умный молодой человек, который, возможно, получит стипендию и должность в Тринити-колледже. По крайней мере, он занимает не последнее место среди лучших математиков, а также ценится как знаток классической мировой и английской поэзии. Его портрет как раз за вами.

Молли обернулась и увидела рисунок пастелью с изображением двух мальчиков в детских брючках, пиджачках и рубашках с отложными воротниками. Старший сидел и увлеченно читал, а младший стоял рядом, пытаясь привлечь внимание брата к чему-то за окном этой самой гостиной, как было понятно по едва обозначенным предметам мебели.

– Какие замечательные лица! – искренне воскликнула девушка. – Наверное, портрет такой давний, что едва ли можно говорить о сходстве с вами, как будто это совсем другие люди.

– Несомненно, – согласилась миссис Хемли, как только поняла, что Молли имела в виду. – Скажите, дорогая, что вы о них думаете. Интересно сравнить ваше впечатление с настоящими характерами сыновей.

– Нет-нет, я не могу: это неслыханная дерзость. Разве что попытаюсь сказать пару слов о лицах, как они представлены на портрете.

– Ну скажите хотя бы это.

– Старший мальчик – тот, что явно читает, – красив, хотя основательно лицо рассмотреть сложно, потому что голова опущена, а глаза почти не видны. Это, как я понимаю, и есть мистер Осборн Хемли, который сочиняет стихи?

– Да. Сейчас он уже не так красив, но в детстве был само очарование. Роджер не идет с ним ни в какое сравнение.

– Да, второго ребенка трудно назвать красивым. И все-таки лицо очень мне нравится: глаза серьезные, вдумчивые, хотя все остальные черты кажутся скорее веселыми. Вряд ли обладатель такого лица способен отвлечь брата от урока.

– Ах, но это был вовсе не урок! Хорошо помню, что художник, мистер Грин, однажды увидел, как Осборн читает стихи, а Роджер пытается убедить его пойти кататься на телеге для сена. Таков «мотив» картины, если выражаться языком живописи. Роджер не слишком склонен к чтению: во всяком случае, не увлекается поэзией и романами, – но в то же время обожает естествознание, а потому, подобно отцу-сквайру, проводит много времени на воздухе. Ну а если все же остается дома, то читает научные книги. Роджер – юноша спокойный, уравновешенный и приносит нам с мужем глубокое удовлетворение, однако вряд ли его ждет столь же блестящая карьера, как Осборна.

Молли попыталась найти на портрете описанные миссис Хемли черты характеров ее сыновей, потом они поговорили о портретной живописи вообще, и время до того момента, когда колокольчик возвестил, что пора готовиться к обеду, который подавался ровно в шесть, пролетело незаметно.

Миссис Хемли прислала горничную, чем немало смутила и расстроила Молли. «Если они считают меня модницей, то их ждет разочарование. И все-таки жаль, что клетчатое платье еще не готово».

Впервые в жизни посмотрев в зеркало с легкой тревогой, она увидела стройную, довольно высокую девушку с тонкой талией, чуть смуглее сливочного, цветом лица с намеком на легкий румянец, миндалевидными серыми глазами в опушении длинных черных ресниц и копной кудрявых темных волос, связанных на затылке розовой лентой.

«Вряд ли меня можно назвать хорошенькой, – подумала Молли, отвернувшись от собственного отражения. – А впрочем, как знать…» Если бы она улыбнулась, вместо того, чтобы рассматривать себя так мрачно, показав в своей веселой очаровательной улыбке ровные белые зубы и милые ямочки на щеках, сомнений было бы куда меньше.

В гостиную она спустилась как раз вовремя, чтобы осмотреться и немного освоиться. Это была длинная, добрых сорока футов, комната, когда-то давно обитая желтым атласом, обставленная высокими стульями на тонких ножках и раскладными столиками. Ковер – явно ровесник штор – во многих местах протерся, а кое-где даже был стыдливо прикрыт небольшими половичками. И все же благодаря подставкам с растениями, громоздким вазам с цветами, старинному индийскому фарфору и маленьким застекленным шкафчикам-горкам здесь было очень уютно. Пять высоких окон выходили на прелестный цветник – точнее, тот участок сада, которому хозяин придал такой вид: яркие, геометрической формы клумбы сходились в центре солнечных часов.

От созерцания местных красот ее отвлек неожиданно вошедший в гостиную сквайр в утреннем костюме. При виде незнакомки в белом платье мистер Хемли остановился в полном недоумении, потом наконец собрался с мыслями и заговорил:

– О господи! Я совсем забыл. Вы ведь мисс Гибсон, дочка доктора Гибсона, не так ли? Наконец-то приехали к нам? Честное слово, дорогая, очень рад встрече.

Быстро преодолев разделявшее их расстояние, хозяин, стараясь исправить неловкость, с неистовой доброжелательностью принялся трясти руку гостьи, а потом, взглянув на запачканные краги, добавил:

– Однако надо пойти переодеться. Мадам любит порядок в доме. Таков один из ее тонких лондонских обычаев, и она сумела меня перевоспитать. Признаю: традиция хороша, так как вынуждает следить за собой, особенно перед встречей с дамами. Ваш батюшка переодевается к обеду, мисс Гибсон?

Не дожидаясь ответа, сквайр Хемли поспешил прочь, чтобы привести себя в порядок.

Обедали за маленьким столом в огромной гостиной. Здесь было так мало мебели, а территория выглядела настолько обширной и пустой, что Молли с тоской вспомнила уютную столовую в родном доме. Больше того: еще до окончания размеренного, торжественного обеда она с сожалением представила тесноту сдвинутых стульев, поспешность и ту неформальную свободу, с которой каждый старался как можно быстрее покончить с едой, чтобы вернуться к оставленным делам. Она попыталась убедить себя, что к шести часам все работы заканчивались, и при желании люди могли никуда не спешить, а прикинув на глаз расстояние от буфета до стола, пожалела слуг, которым приходилось носить тарелки и блюда. Но все равно обед показался крайне скучным и утомительным, намеренно растянутым по желанию сквайра, хотя и миссис Хемли выглядела уставшей. Ела она еще меньше Молли и, чтобы чем-то заняться, пока не убрали скатерть и на зеркально отполированную поверхность стола не поставили десерт, велела принести веер и бутылочку с нюхательной солью.

До этой минуты сквайр был слишком занят, чтобы говорить о чем-то, помимо непосредственных застольных нужд и пары важнейших событий, нарушивших монотонность его жизни. Сам он любил эту монотонность, но жена терпела с трудом. И вот сейчас, очищая апельсин, он повернулся к Молли и заявил:

– Завтра это придется делать вам, мисс Гибсон.

– Правда? Если хотите, могу почистить уже сегодня, сэр.