– Я лишь сказал, что вокруг вас всегда были избранные друзья, поскольку вы похвально осмотрительны, чтобы завести любовников.

– Да, истинные друзья всегда ценили меня за то, что я не разбрасываюсь, – чопорно подтвердила Джессика.

– Да полно вам притворяться. Понятно, что среди тех юнцов не было ни одного, кто подходил бы вам в мужья или любовники. Однако и зрелые умные мужчины при всем желании не смогли добиться вашего расположения, милая Принцесса. Вы сурово предпочитали держать их на расстоянии, не так ли?

– Всякая разумная женщина не поощряет волокит, – колко отозвалась она, хотя понимала, что он прав – все дело в ней.

– Да, всякая уверенная в своей красоте и остроумии, видящая их насквозь и способная принять их и одержать победу в жизни женщина поступит именно так, Принцесса. Однако надменная гусыня, избалованная девица просто побоится рисковать в этой игре, если ей заранее не обещана награда.

– Оригинальный у вас взгляд на мою позицию в жизни, ваша светлость, – произнесла она ледяным тоном.

– Чувствую, вам до смерти хочется надрать мне уши. – Он криво усмехнулся, будто надеялся, что она снова станет той восхитительно отчаянной Джесс и осуществит его желание.

– Не соблазняйте. Даже вам не под силу рассердить меня так без риска перевернуться, после чего останется лишь с вами на пару захромать на обе ноги, – поддразнила она.

Других слов для выражения охватившей ее ярости подобрать не удалось. Его высокомерно проницательный взгляд и явная тоска обезоруживали, что оставалось разве что завыть или нервно рассмеяться.

– Ах, Принцесса, что же нам с вами делать? – устало покачал он своей прекрасно вылепленной головой.

– Отвезите меня домой и прекратите обзываться, – так же устало ответила она.

Время медленно тянулось, похоже, их разговор зашел в тупик. Джек заложил широкий круг по дороге вокруг деревенской лужайки, чтобы развернуть свой прогулочный экипаж в сторону Лондона, его как-то не тянуло на подвиги лихого наездника. Джессика уже знала: он превосходно справляется с любым делом, если берется за него. Теперь она надеялась, что он не настроился всерьез заняться ею, а просто решил немного развлечься перед таким серьезным делом, как смотрины.

– Видите, какой я послушный герцог, – решился он прервать томительное молчание, затянувшееся на несколько миль.

– Нет, вы хитрый, лживый и опасный, но меня вам ни за что не окрутить, я заранее знаю все ваши штучки, – проворчала она.

– Зато я не боюсь встретить жизнь с открытым забралом и не похож на мороженого судака, – уколол он.

– Конечно, этим летом вы не побоитесь играючи совершить самую большую ошибку своей жизни, – вполголоса пробормотала Джессика в адрес надменного аристократа, который обвиняет ее в бесчувственности, в то время как сам расчетливо готов жениться ради рождения прямых наследников, лишь бы его драгоценный кузен смог вернуться домой. – Как мило, – неискренне похвалила она вслух, но он как-то странно посмотрел на нее. Стало понятно – по-кошачьи острый слух не подвел его.

– Обещайте, Принцесса, что хотя бы не откажетесь вступить в бой, – примирительно вздохнул он, разрядив затянувшееся – несколько отчужденное – молчание.

– Что за бой?

– Этим летом спускайтесь с вашей неприступной башни из слоновой кости и приезжайте развеяться к нам, грешным и жадным до жизни. Возможно, вас удивит, сколько неожиданностей таит эта жизнь, если не прятаться от нее, а принять с распростертыми объятиями.

– Но вашим ушам может достаться изрядно, – пресекла она его кипучие излияния, опасаясь подвоха: помнится, копченый чугунок повелел называть себя благородным чайником.

– Обещаете? – безжалостно давил он, и она – вот ошибка! – нечаянно посмотрела ему в глаза и успела заметить искреннюю озабоченность в их золотисто-зеленых глубинах, прежде чем он снова устремил взгляд на дорогу.

– Если только вы решительно прекратите обзывать меня Принцессой, – уступила Джесс и подумала, что надо было как следует пнуть себя по больной ноге, прежде чем поспешить согласиться.

– Вы загрустите, если я приму ваше условие, – ухмыльнулся он, словно ему только что пришло на ум, как забавно было наблюдать со стороны за их препирательствами во время этой нелепой прогулки.

Едва доехав до деревни, они снова повернули в сторону Лондона.

– Так можно грустить о том, что избавилась от ветрянки, – мрачно ответствовала она.

– Будем считать, что я ничего не говорил, Джесс, оставайтесь при своем, – легко усмехнулся он, потом рассмеялся.

Она прокляла свою доверчивость – с таким же успехом можно битый час препираться с граблями – вот достойный соперник этому зубоскалу.

– Не беспокойтесь, я верна себе. Правда, уже почти не надеюсь увидеть, как вы изменились.

– А с чего бы мне меняться?

– Обычно женитьба очень меняет характер мужчин. – И она ужаснулась тому, как бестактно выдала себя.

– Я упоминал о женитьбе? – спросил он вкрадчиво.

Она невольно вздрогнула, уловив затаенную угрозу в его тоне.

– На мне – никогда, и не тревожьтесь так, я не заблуждаюсь на свой счет, – гордо ответила она, уходя в свою раковину.

– Я никогда не подозревал вас в этом, любезная, – отстраненно произнес он.

Можно было подумать, что они едва познакомились и при этом весьма не понравились друг другу.

– Это весьма мне на руку, поскольку иначе вы возненавидели бы меня как претендентку на ваш герцогский венец, – дерзко добавила она.

– Как знать? – рассеянно произнес он, словно Джессика Пэндл с ее взбалмошными идеями находилась за тридевять земель отсюда и нисколько не занимала теперь его мысли.

– Я знаю, – настаивала она, стремясь разрушить безликую стену молчания. Ей пришлось даже прикусить язык, чтобы не наговорить лишнего, страстно заверяя его, что никогда и не помышляла завладеть его вниманием – ни в коем случае…

– Вы правы, – наконец проронил он в напряженной тишине. – Я в какой-то момент поддался слабости, согласился с директивой бабушки и серьезно нацелился на женитьбу. Как оказалось, очень многие долго ждали такого решения, поскольку я теперь обязан принять у себя целое стадо юных гусынь в сопровождении избранных родственников и подруг, приглашенных тетушкой, – да, такой вот светский прием предстоит мне по возвращении домой.

– То есть вы пригласили семью Пэндл остудить пыл стаи юных претенденток, пока вы будете собираться с мыслями, так? – спросила она беспечно, словно ее нисколько не волновала отведенная ей роль – роль некоего противоядия, способного сразить невестящихся прелестниц наповал.

– То есть – нет, поскольку я приглашаю вас в пенаты, которые мне, верно, дороже всего на свете, в семью, которую я мыслю частью себя самого. Вы нисколько не уступаете в красоте любой гостье, отныне вам надлежит четко запомнить это. Не позволяйте себе сомнений и не расшаркивайтесь перед ними, знайте, я никогда не поставлю вас на вторые роли, – жестко предупредил он.

– Нет во мне красоты, – возразила она с таким негодованием, словно он позволил себе намекнуть, что она невзрачна, как рисовый пудинг.

– Думайте что хотите, но вы прелестны, милая. – Он улыбнулся с видом знатока, чтобы она наконец почувствовала, что это не комплимент.

– То есть я должна себя чувствовать красавицей, если вы того пожелаете, ваша светлость?

– Если мое повеление способно убедить вас в моей правоте. А теперь будьте любезны убрать это мученическое выражение с вашего лица и приосаньтесь, как и положено истинной светской леди на выданье. Наше общество помнит вас именно такой, Принцесса. Настоятельно рекомендую вам представить, что мы неспешно прогуливаемся по зеленым скверам Мейфэра, а не мчимся по окрестным деревням.

– Да, так лучше, но вы все же ошибаетесь, – выпалила она.

Между тем они уже ехали по знакомым пыльным улицам, и она почувствовала, что Принц рядом с ней снова превратился в циничного и недосягаемого герцога Деттингема.

– Нет, и вам это известно, – прошептал он, передавая ей сумочку и веер, когда лакей лорда Пэндла помог ей сойти с довольно высокого сиденья коляски.

– Нет – что? – рассеянно повторила она, поскольку сохранять грациозность, выходя из экипажа – даже не столь высокого, – довольно тяжело, а сегодня ей менее всего хотелось свалиться мешком под ноги его лошадям.

– Ошибки, разумеется.

И он напомнил ей о ее прелести таким томным взглядом, что она едва не поверила ему, но вовремя спохватилась, поскольку перед ней всего лишь закоренелый повеса, привыкший убеждать впечатлительных дам в своем особенном отношении к ним – единственным и неповторимым.

– Ха! Расскажите об этом вашим гостьям, когда мы встретимся у вас в доме. Они объявят вас сумасшедшим или же просто сбросят меня в ров с водой у вашего замка.

– У нас нет рва, – возразил он, наблюдая, как она отступает на пешеходную дорожку и ждет подходящего момента, чтобы вежливо распрощаться с ним.

– Они выкопают, постараются ради меня.

– Вот как? Следует мне расценивать это как вызов? – Его озорная улыбка грозила сразить наповал и растопить ее волю прямо посреди улицы.

– Нет! – неожиданно пронзительно вскрикнула она и отступила, словно его пламенный взор мог опалить ее крылья.

– Жаль, – произнес он насмешливо. Он всегда так улыбался ей в детстве, когда собирался улизнуть вместе с Ричем. – А я обожаю сражения. Правда, немного найдется женщин, способных доставить мне удовольствие доказать им их неправоту, разве что вы, Принцесса, частенько балуете меня.

– Тогда считайте меня одной из многих, – отчеканила она и резко отвернулась от этого кривляющегося джентльмена. Пора отпустить ее с миром.

– Я всегда выделю вас из толпы, Принцесса, – нагло уверил он, словно сделал одолжение, затем небрежно отсалютовал хлыстиком и рванул свой экипаж с места, и пыль прощально взметнулась из-под колес.

– Несносный высокомерный идиот, – процедила она сквозь зубы, застыв на месте и неотрывно наблюдая за ним, пока он не скрылся из вида.

– Прошу прощения, леди Джессика? – ровно произнес дворецкий, словно и не слышал их разговора. Он крепко усвоил некий бородатый анекдот о том, что добрый слуга сродни чурбану и заводится каждое утро, как часовой механизм.

– Чаю, пожалуй, Уэллоу, – просияла она. – Очень хочется чаю после всего этого.

– Любой леди захочется, – позволил себе заметить Уэллоу, сопровождая ее в холл.

Две недели спустя Джессика решила, что только чаем горю не поможешь. И отец, и мать в последнюю минуту отказались от своих намерений, и теперь она подъезжает к Новому Эшбертону, чтобы в одиночестве принять ультиматум герцога. Экипаж уже притормаживал перед парадным въездом в усадьбу Джека, а ее одолевало малодушное желание приказать кучеру повернуть обратно, в родной Уинберри-Холл.

Джек не придаст никакого значения их памятным стычкам в Лондоне и, по обыкновению, будет с ней рассеянно обходителен, затем и вовсе позабудет о ее присутствии. Так заранее утешала себя Джессика. Ее единственная задача в ближайшие две недели – хромать вокруг его величавых пав и оставаться незаметной, пока он не остановит свой выбор на одной из элитных великосветских красавиц, после чего ей можно отбыть восвояси и заниматься своими делами. Внутренне готовясь играть свою роль как можно лучше, Джессика вглядывалась в знаменитый олений парк Эшбертона. Между тем карета проехала во внушительные ворота. Поворачивать назад теперь поздно.

– Ее милость наказали мне напомнить вам о необходимости быть любезной с герцогом, – строго сказала старая камеристка матери, когда карета замедлила ход.

– Я не настолько придурковата, Марта, чтобы соперничать с его светлостью, когда он развлекает гостей.

– Ваша мать не желала вам обид, мисс Джессика, – разоткровенничалась Марта.

Почему, интересно, леди Пэндл так настаивала, чтобы Джессика приняла это приглашение, а сама не поехала с ней? Уж ей-то известно, что приглашенные красавицы давно отточили коготки для предстоящей драки за земляничный венец Джека.

– Положись на себя, все будет хорошо, милая. Муж Ровены паникует, – сказала матушка, когда запыхавшийся грум вручил ей письмо в последнюю минуту перед отъездом. – Ровене здоровья не занимать, и зря сэр Линсток суетится, словно она вот-вот выкинет. Наша девочка никогда не была сильна в арифметике и, вероятно, неверно записала дату последних регулов. Помнишь, когда мы в прошлый раз были у них, я отметила, что живот у нее слишком большой для такого срока? Ни от Линстока, ни от твоего папы никакого толку, придется самой убедиться, что у нее все в порядке. Так что поеду помогу бедняжке благополучно разрешиться, беспокоиться о мужчинах и матери с ребенком нечего.

Леди Пэндл примолкла – до чего же бестолковы джентльмены, когда дело доходит до родов, затем тяжело вздохнула и покачала головой.

– Тебе, милая, надо взять с собой Марту, а леди Мелисса составит компанию в Эшбертоне. Крестная нуждается в твоей помощи. Нелегко ей придется, когда в дом нагрянет столько юных ветрениц, – напутствовала мать.

Леди Пэндл вполне понимала участь леди Мелисса. Той предстоит разводить по углам непримиримых соперниц, готовых выцарапать друг другу глаза в бою за титул герцогини. И Джесс никак нельзя было отказаться поехать туда в сопровождении строгой Марты – крестная сама всегда спешила ей на помощь в трудную минуту.

– На сегодняшний день его светлость и я – просто знакомые, Марта, я здесь только затем, чтобы помочь крестной, – пояснила Джессика. – Мне некогда будет элегантно прохлаждаться на диванах, так что вам ни к чему наряжать меня, как переспевшую инженю. Предлагаю вам самой воспользоваться случаем и отдохнуть в комфорте Эшбертона, пусть это будет своего рода вашим двухнедельным отпуском.

– И не подумаю, мисс Джессика. Леди Мелисса и ваша матушка никогда не позволят вам одеться не так элегантно, как другие гостьи, если даже некто благосклонно настроился позволить вам сделать из себя посмешище, – отвергла Марта абсурдную, с ее точки зрения, идею.

– Мне уже двадцать с хвостиком, пора на покой, куда мне тягаться с невестами семнадцати – восемнадцати лет, – беспечно возразила Джессика, стараясь придать голосу непреклонность.

Она вспомнила себя юной, безыскусной и потрясенной. В семнадцать у нее еще были девичьи мечты, даже если бы она наложила печать на свое сердце, неравнодушное к Джеку. Но она довольно быстро вылечилась от этих грез, нечаянно подслушав, как красивый, но бедный лейтенант, который еще вчера клялся в том, что она – единственный луч света в его жизни, откровенничал со своим братом, сельским викарием: дескать, ее небольшое приданое все же позволит ему приобрести патент на офицерский чин. Его жестокие слова до сих пор звенели у нее в ушах…

– Если бы не ее деньги, я и не посмотрел бы на невзрачную калеку, поверь, брат мой Хьюберт. Если бы не моя крайняя нужда, я уступил бы эту святошу тебе в жены. По крайней мере, за этой мисс Попрыгуньей никогда не будут волочиться местные сквайры, а дворянские сынки не посмеют строить ей глазки. Не хочу сказать, что она с готовностью уступит им, но ведь она просто не сумеет убежать, правда? – И Джулиус Свейбон весело заржал. И как это она до сих пор не замечала, насколько неприятен его смех.

Преподобный Свейбон оказался более добропорядочным, нежели его брат, и возмутился столь вольными предположениями о девушке, на которой этот мужчина жаждал жениться.

– Не ищи дурнее себя, – сердито ответил бывалый лейтенант. – Она и не посмотрела бы в мою сторону, будь у нее лучший выбор. Девчонка прекрасно знает о своем изъяне, так что с благодарностью примет мое предложение, иначе ей до скончания века сидеть на шее у своей родни.

– Ты вроде сказал, у нее есть собственные средства, – напомнил ее верный защитник, преподобный Свейбон.

Да, если бы она была способна влюбиться из благодарности, то отдала бы свое сердце именно этому брату. Эта мысль пришла ей на ум только сейчас.

Она не была влюблена и в Джулиуса, ей просто льстили его экстравагантные комплименты и напористое ухаживание. Но, услышав, как он рассуждает о ней, словно о породистой лошади, чей изъян дает ему возможность купить ее, поняла, что он за чучело. В свои шестнадцать она жаждала любви, страсти и новой жизни и особенно ценила свои чувства к Джеку, одновременно понимая, что несчастной девушке опасно связывать себя любовью к нему. Теперь он на семь лет циничнее, опытнее, опаснее и привлекательнее. Так шептал ей внутренний голос, но она не прислушивалась.

– Леди Мелиссу не оспоришь, – сказала Марта, когда они выехали из-под сени почтенных дубов и поместье Эшбертон открылось им во всей своей красе.

Вид величественной усадьбы отвлек Джессику от размышлений о замыслах своей крестной, и она решила сделать вид, что пропустила мимо ушей это примечательное откровение. Даже Сиборны, привыкшие восхищаться каждым камешком в своем поместье, признавали, что Эшбертон смахивает на кроличий лабиринт. Башенки и купола на основательной крыше возвышались над сводами, уходившими в подземелье, и перемежались затейливыми шпилями и бельведерами в излюбленном стиле Тюдоров. Правда, фасад главного здания победно сиял рядами невероятно модных эркерных окон. Более поздние пристройки, выложенные из соответствующего кирпича или песчаника, дополняли общее впечатление от Эшбертона – просторного и гостеприимного гнезда английского герцога.