Глава 5

Италия встретила путешественниц низкими плотными облаками, чем несказанно удивила, поскольку они ожидали увидеть яркое солнце. И все же здесь даже облака показались белыми и пушистыми. Ни одна ни другая прежде не бывали в Италии, и сейчас обе завороженно смотрели в окно. Время летело незаметно, тем более что каждый час приближал их к вожделенному сказочному замку. В Генуе начался дождь. Генуя! Подумать только! Название было написано на здании вокзала, как любое другое. В Нерви дождь перешел в ливень, а когда, ближе к полуночи, наконец-то добрались до городка Меццаго, потому что поезд опять опоздал, ливень превратился в сплошную водяную стену. Но это же Италия, и по определению ничто здесь не могло оказаться плохим. Даже дождь отличался от английского: прямой и ровный, он падал строго вертикально, причем точно на зонт, а не хлестал беспорядочно во все стороны. К тому же всем известно, что в Италии дожди быстро заканчиваются, и тогда выясняется, что земля покрыта розами.

Владелец замка мистер Бриггс предупредил, что надо выйти в Меццаго и проехать несколько миль в экипаже, но забыл сказать про поезда, которые иногда опаздывают, вообразив, видно, что арендаторы прибудут на станцию в восемь часов вечера, обнаружат целую вереницу ожидающих пассажиров пролеток и выберут подходящую.

Поезд опоздал на четыре часа, и когда дамы с трудом спустились из вагона по крутым ступенькам, ступили в черную от паровозной сажи лужу и пошли по перрону, загребая подолами грязную воду, потому что руки были заняты чемоданами, ни одной пролетки на площади не оказалось: устав ждать, все извозчики давно разъехались по домам. Если бы не предусмотрительность добросовестного садовника Доменико, доехать до замка было бы не на чем. Заботливый Доменико по опыту знал, как обстоят дела на железной дороге, а потому выслал на станцию пролетку тетушки под управлением ее сына – своего кузена. Тетушка, кузен и сам садовник жили в приютившейся у подножия замка деревушке Кастаньедо, поэтому, как бы поздно ни прибыл поезд, возвращение домой без всего, что следовало доставить со станции, было невозможно.

Кузена Доменико звали Беппо, и вскоре парень возник из темноты, посреди которой путешественницы замерли в растерянности, не зная, что делать дальше. Поезд ушел, ни одного носильщика заметно не было, да и вообще казалось, что стоят они не на платформе, а прямо на железнодорожных путях.

Из-за долгого ожидания иностранок Беппо появился из мрака сердитым и сразу принялся громко, быстро и эмоционально что-то говорить по-итальянски. Беппо, весьма респектабельный молодой человек, сейчас, в темноте и под дождем, вовсе не выглядел таковым, в насквозь промокшей шляпе, которая сползла на один глаз. Дамам не понравилось, как он схватил их чемоданы: обе подумали, что носильщиком он ну никак быть не может, – однако вскоре в потоке непонятной речи прозвучало знакомое, вселяющее надежду «Сан-Сальваторе», после чего, стараясь не отстать и не потерять из виду чемоданы, спотыкаясь о рельсы и шпалы, утопая в лужах, путешественницы побежали следом, не переставая громко повторять название замка, и, в конце концов, выбрались на дорогу, где стояла маленькая высокая пролетка.

Верх был поднят, а лошадь пребывала то ли в дреме, то ли в задумчивости. Едва путешественницы забрались внутрь – причем миссис Уилкинс не полностью поместилась под навесом, – лошадь внезапно очнулась и быстро зашагала: очевидно, в сторону дома – без возницы и без чемоданов.

С оглушительными криками Беппо бросился следом и едва успел схватить свисавшие поводья. Гордо и, как ему казалось, с абсолютной ясностью он объяснил иностранкам, что лошадь всегда так себя ведет, потому что это прекрасное, сытое и здоровое животное, за которым он ухаживает как за собственным ребенком. Леди, должно быть, испугались: крепко схватились друг за друга и, как бы громко, внятно и красноречиво он ни изъяснялся, уставились на него широко раскрытыми глазами, ничего не понимая.

И все же Беппо все говорил и говорил, даже втискивая в пролетку чемоданы. Рано или поздно они должны были понять, потому что слова он сопровождал самыми очевидными, доходчивыми жестами. Однако ничего не менялось: пассажирки продолжали смотреть на него испуганно и вопросительно. Обе дамы были симпатичные и молодые, подумал Беппо, а их внимательно следившие за ним поверх чемоданов глаза – сундуков, к счастью, не было, только чемоданы – напоминали очи Мадонны. Даже после того, как пролетка тронулась, обе леди без устали вопросительно повторяли название замка, словно опасались, что он увезет их в какое-то другое место.

– Сан-Сальваторе?

И всякий раз Беппо громко, убедительно отвечал:

– Si, si, San-Salvatore^[3].

– Неизвестно, туда ли он нас везет, – потеряв терпение, тихо проговорила миссис Арбутнот.

Дорога казалась бесконечной. Мощеная улица окутанного сном городка закончилась, и теперь они ехали по извилистой дороге вдоль низкой стены, за которой простиралась черная пустота. Издалека доносился звук морского прибоя. С другой стороны, очень близко, тянулось что-то высокое, отвесное и темное.

– Скалы, – прошептали друг другу спутницы. – Огромные скалы.

Обе чувствовали себя ужасно: ночь, темно, дорога такая долгая и пустынная. Вдруг отвалится колесо? Вдруг встретятся фашисты или те, кто им противостоит? Надо было остаться на ночь в Генуе, а утром, при дневном свете, продолжить путь.

– Но ведь тогда уже наступило бы первое апреля, – шепотом заметила миссис Арбутнот.

– Первое апреля уже и так наступило, – пробормотала миссис Уилкинс.

Они замолчали, Беппо опять обернулся на козлах: пассажирки уже отметили эту его опасную привычку, ведь нельзя оставлять лошадь без присмотра – и в очередной раз обратился к ним, как ему казалось, с полной ясностью: без местного наречия и со множеством вспомогательных жестов.

Ах, ну почему в детстве их не заставили учить итальянский! Тогда можно было бы уверенно сказать: «Будьте добры, сядьте прямо и смотрите за лошадью», – а они даже не знали, как по-итальянски «лошадь». Стыдно быть настолько невежественными!

В волнении, поскольку дорога огибала громадные нависающие скалы, а слева от морского обрыва защищала только невысокая стена, обе леди тоже принялись преувеличенно жестикулировать: размахивать руками и кричать, призывая возницу смотреть вперед. Однако тот, похоже, решил, что его просят прибавить скорость, и следующие десять минут, когда он постарался угодить приятным дамам, превратились в кошмар. Он гордился своей лошадью, а та действительно умела бегать очень быстро. После того как Беппо, привстав на козлах, щелкнул кнутом, лошадь так резко рванула вперед, что маленькая пролетка накренилась, чемоданы опрокинулись, а миссис Арбутнот и миссис Уилкинс судорожно ухватились друг за друга. Так, раскачиваясь и цепляясь за все, что попадало под руку, они в ужасе мчались до тех пор, пока возле Кастаньедо дорога не устремилась вверх. У подножия холма, где знала каждый дюйм, лошадь внезапно остановилась, отчего все, что находилось в пролетке, сбилось в кучу, немного постояла, словно решила передохнуть, а затем медленно-медленно пошла дальше, словно вдруг превратилась в старую клячу.

Беппо, явно гордый, что у него такая умная лошадь, обернулся, ожидая похвалы и восторгов, но леди почему-то сидели с каменными, смертельно бледными лицами.

И вот наконец на вершине холма показались дома: да, скалы закончились, и начались дома, низкая стена тоже закончилась. Море отступило, звук прибоя стих, ночное путешествие наконец-то подошло к концу. Света, конечно, нигде не было: никто не видел, как они едут, – однако, едва заметив дома, Беппо громко объявил через плечо:

– Кастаньедо! – Затем снова привстал, щелкнул хлыстом и пустил лошадь галопом.

– Через минуту будем на месте, – шепотом пробормотала миссис Арбутнот, изо всех сил вцепившись в борт.

– Скоро остановимся, – заверила себя миссис Уилкинс, тоже крепко вцепившись в борт.

Друг друга они не услышали, потому что громко щелкал кнут, стучали колеса и звучали бодрые обращения Беппо к лошади.

Обе леди с тревогой всматривались в пространство в надежде увидеть средневековый замок. Они ждали и верили, что, миновав деревенскую улицу, окажутся перед высоким величественным арочным порталом, а затем по обрамленной деревьями подъездной дороге подъедут к приветливо распахнутой двери и войдут в ярко освещенный холл, где, согласно объявлению, их встретят прекрасно обученные гостеприимные слуги. Но вместо этого пролетка внезапно остановилась. Выглянув, путешественницы увидели все ту же деревенскую улицу с неказистыми темными домами по обе стороны. Беппо бросил поводья на спину лошади с таким видом, будто не собирался ехать дальше, и спрыгнул с козел. В тот же миг неизвестно откуда возле пролетки появились люди: мужчина и несколько подростков принялись живо стаскивать чемоданы.

– Нет-нет! Сан-Сальваторе, Сан-Сальваторе! – возмущенно воскликнула миссис Уилкинс, отчаянно пытаясь удержать оставшийся багаж.

– Si, si! San-Salvatore! – дружно ответили незнакомцы, продолжая похищать чемоданы.

– Но это не может быть Сан-Сальваторе! – обратилась миссис Уилкинс к миссис Арбутнот, которая сидела неподвижно, наблюдая за изъятием чемоданов с тем же терпением, с каким относилась к неприятностям меньшего масштаба. Она точно знала, что, если эти мужчины окажутся злодеями и захотят завладеть багажом, все равно не сумеет помешать преступным намерениям.

– Да, пока что-то непохоже на старинный замок, – согласилась миссис Арбутнот и не удержалась от мгновенного недоумения относительно неисповедимости путей Господних. Неужели она действительно явилась сюда вместе с бедной миссис Уилкинс после долгих хлопот, множества тревог и трудностей, по окольным путям отклонения от правды и прямого обмана только для того, чтобы быть…

Миссис Арбутнот пресекла опасные мысли и, в то время как оборванцы-подростки скрылись в темноте вместе с чемоданами, а человек с фонарем помог Беппо снять укрывавший пассажирок фартук, обратилась к спутнице и тихо напомнила, что обе они находятся в руках Господа. Впервые в жизни, услышав эти слова, миссис Уилкинс испугалась.

Не оставалось ничего другого, кроме как спуститься на землю. Бесполезно продолжать сидеть в пролетке и упрямо повторять «Сан-Сальваторе». Всякий раз, когда они произносили это название, причем все менее уверенными голосами, Беппо и другие отвечали громкими дружными криками. Ах, если бы только в детстве они выучили итальянский язык! Если бы могли сказать: «Хотим, чтобы нас подвезли к двери». Но они даже не знали, как по-итальянски будет «дверь». Теперь уже выяснилось, что подобное невежество не просто постыдно, а еще и опасно. Но какой смысл сожалеть об упущенных возможностях? Какой смысл оттягивать то, что должно случиться, и продолжать упрямо сидеть в пролетке? Пришлось выйти.

Два человека передали им в руки их открытые зонты. Галантный поступок немного успокоил: вряд ли разбойники побеспокоились бы о комфорте жертв. Человек с фонарем жестом предложил следовать за ним, что-то очень громко и быстро проговорив, а Беппо остался на месте. Надо ли ему платить? Если их собирались ограбить и убить, то не надо: в таких случаях обычно не платят. К тому же он ведь привез их не в Сан-Сальваторе, это явно какое-то другое место. К счастью, возница не проявил ни малейшего стремления получить оплату, а без единого возражения отпустил пассажирок в темноту. Путешественницы решили, что это плохой знак: Беппо не попросил ничего, поскольку надеялся вскоре получить все.

Из темноты показались какие-то ступени. Дорога неожиданно закончилась возле церкви, а рядом вела вниз старинная лестница. Провожатый опустил фонарь, чтобы осветить стертые множеством ног камни.

– Сан-Сальваторе? – в очередной раз робко спросила миссис Уилкинс, прежде чем сделать первый шаг. Она понимала, что уже бесполезно уточнять направление, однако от страха не могла спуститься молча, поскольку была уверена, что ни один средневековый замок никогда не строился у подножия лестницы.

Однако в ответ снова раздался громкий ободряющий крик:

– Si, si! San-Salvatore!

Путешественницы шагали осторожно, приподняв юбки, как будто надеялись когда-нибудь снова их надеть, а не думали о близком конце.

Ступени привели к ведущей еще ниже дорожке, выложенной плоскими каменными плитами. Утомленные, дамы то и дело поскальзывались на мокрых плитах, но человек с фонарем, не переставая громко и быстро говорить, всякий раз их поддерживал, причем делал это очень ловко и деликатно.

– Может, ничего страшного не произойдет и все закончится благополучно, – с надеждой в голосе проговорила миссис Уилкинс.

– Мы в руках Господа, – повторила миссис Арбутнот, и спутница опять испугалась.

Они спустились по склону, и фонарь осветил открытое пространство, с трех сторон ограниченное домами. Четвертой стороной оказалось лениво перекатывавшееся по гальке море.

– Сан-Сальваторе, – произнес провожатый, указывая фонарем на огибавшую воду бесформенную темную глыбу.

Путешественницы всмотрелись и, увидев массивное сооружение, на вершине которого горел свет, не веря собственным глазам, переспросили:

– Сан-Сальваторе?

В таком случае, где же чемоданы и почему их заставили выйти из пролетки?

– Si, si, San-Salvatore.

Вслед за человеком с фонарем они покорно зашагали по отдаленному подобию набережной, справа от воды. Здесь не было даже низкой стены, ничего, что могло бы помешать кому-то при желании столкнуть их в море.

– Может, все еще обойдется, – опять прошептала миссис Уилкинс.

Миссис Арбутнот теперь уже и сама начала так думать, а потому не упомянула о руках Господа.

Свет фонаря танцевал, отражаясь в мокрых камнях набережной. Слева в темноте, явно в конце мола, маячил красный огонек. Они подошли к арке с тяжелыми железными воротами. Человек с фонарем распахнул створки. В этот раз лестница повела не вниз, а вверх, и закончилась вьющейся среди цветов тропинкой. В темноте не удалось рассмотреть, какие именно цветы здесь росли, но одно было ясно: их очень много.

В этот момент миссис Уилкинс предположила, что пролетка не довезла их до ворот по той простой причине, что сюда вела не дорога, а тропинка. Тем же обстоятельством объяснялось и исчезновение чемоданов. Родилось утешительное предчувствие: когда они поднимутся на вершину, чемоданы уже будут их ждать. Судя по всему, как и положено уважающему себя средневековому замку, Сан-Сальваторе все-таки располагался на холме. Когда тропинка повернула, они увидели над головой, теперь уже намного ближе и ярче, тот самый свет, который заметили с набережной. Миссис Уилкинс поделилась с миссис Арбутнот посетившей ее мыслью, и та согласилась, что, скорее всего, предположение справедливо.

Указывая на черный силуэт на фоне чуть менее черного неба, миссис Уилкинс снова произнесла, в этот раз почти утвердительно:

– Сан-Сальваторе?

И снова, еще более уверенно, не оставляя сомнений, прозвучал хорошо знакомый ответ:

– Si, si, San-Salvatore.

Не отставая от невозмутимого предводителя, компаньонки прошли по маленькому мосту через обязательный для каждого средневекового замка ров и ступили на плоскую поляну с высокой травой, отчего чулки сразу намокли. Судя по наполнявшему воздух аромату, невидимые цветы присутствовали повсюду. Извилистая дорожка повела между деревьями. Теплый дождь раскрывал бесконечное разнообразие и сладость садовых запахов. Чем выше в душистую тьму взбиралась тропинка, тем дальше и ниже оставался красный огонек мола.

Вскоре путники перешли на противоположную сторону небольшого полуострова, и красный свет окончательно пропал, но взамен слева, в отдалении, показалось множество ярких огней.

– Меццаго, – пояснил провожатый, качнув в ту сторону фонарем.

– Si, si, – дружно ответили путешественницы, к этому моменту хорошо выучив легкое и полезное слово.

В ответ галантный кавалер рассыпался в любезных комплиментах по поводу великолепного владения итальянским языком, но, к сожалению, ни одного слова хвалебного монолога понять не удалось. Это и был Доменико: предусмотрительный и обходительный садовник Сан-Сальваторе, надежда и опора владельца замка, – изобретательный, одаренный, красноречивый, вежливый, интеллигентный Доменико. Но только леди пока об этом не догадывались, потому что в темноте, а порой даже на свету, с резкими чертами смуглого лица и быстрыми, легкими движениями пантеры незнакомец подозрительно напоминал разбойника.

Путь продолжился по следующему плоскому участку, где справа нависала темная стена, и привел к шпалерам, густо заросшим пахучими лианами, ронявшими сладкую капель. Луч фонаря высветил лилии и остановился на старинных, истертых веками каменных ступенях. Раскрылись еще одни железные ворота, и вот наконец путешественницы оказались внутри замка, хотя по-прежнему взбирались по винтовой каменной лестнице с похожими на донжоны древними стенами по обе стороны и сводчатой крышей.

На верхней площадке лестницы перед усталыми взорами предстала кованая дверь, из-под которой щедро лился электрический свет.

– Ecco!^[4] – провозгласил Доменико, бодро взбежав по последним ступенькам и гостеприимно распахнув дверь.

Да, они прибыли на место, в самый настоящий средневековый замок Сан-Сальваторе! По пути их не убили, и вот их чемоданы в холле.

Леди переглянулись, и каждая увидела бледное лицо и прищуренные от яркого света глаза.

Настал великий, знаменательный момент. Наконец-то мечта сбылась: они оказались в вожделенном средневековом замке, на самых настоящих средневековых каменных плитах.

Миссис Уилкинс обняла миссис Арбутнот и, поцеловав в щеку, тихо, но торжественно объявила:

– Первое, что должно случиться в этом доме, это поцелуй.

– Милая Лотти, – проворковала миссис Арбутнот.

– Милая Роуз, – отозвалась миссис Уилкинс с сияющими радостью глазами.

Доменико пришел в восторг. Ему понравилось, как целуются эти английские леди. Он приветствовал обеих пламенной, вдохновенной речью, а они стояли рука об руку, поддерживая друг друга, потому что очень устали и боялись упасть, улыбались, моргали, хотя и не понимали ни слова.