Мои руки трясутся, пока я снова съезжаю с трассы. Ощущение такое, будто ты, где бы ты ни была, можешь слышать, о чем я думаю. Будто ты наблюдаешь за мной. В просвете между горами я вижу кружащих стервятников. Интересно, они за тобой или за мной? Интересно, как бы ты рассказала мою историю, если бы я исчезла?

Я заехала слишком далеко: где-то между бесконечным серпантином дороги и обступающими со всех сторон деревьями я пропустила поворот на ранчо. Я знаю, что мне нужна отметка «63 мили», но она явно осталась где-то далеко позади, а на телефоне крутится, не переставая, как штурвал попавшего в бурю корабля, значок поиска сигнала.

В эпизоде № 7 ты предупреждала меня о качестве связи: от Юрики до Вайрики мобильный не ловит, совсем. Лишь в одном месте, на большом кольце над рекой, южнее Хеппи-Кэмпа, изредка можно поймать сигнал единственного оператора «Веризон». В любой день там, на отвесной скале, стоит по крайней мере одна машина. Под открытым небом и в поле невидимого где-то в вышине сигнала страждущий воздевает руку с телефоном к небесам.

Я подготовилась, сделала скриншоты маршрута с гугл-карт, записала номер дорожной отметки – и все равно пропустила ранчо твоих родителей. Я понимаю это, когда доезжаю до Хеппи-Кэмпа: в широком бассейне реки тут и там разбросаны низенькие строения, видно заправку самообслуживания, а Медведь Смоки^[14] с бигборда напоминает мне об опасности пожара. На знаке написано «Добро пожаловать в Хеппи-Кэмп, родину семейного отдыха на природе!», внизу нарисована серебристая форель размером с акулу.

Я заезжаю на безлюдную парковку, чтобы обдумать, как поступить дальше. Я могу вернуться назад, получше сосредоточиться и отыскать дорожные отметки в бесконечных изгибах трассы – или я могу спросить дорогу.

Мне нужно в туалет, так что я выхожу из машины.

Голова у меня все еще кружится. Ноги затекли, колени трясутся, пока я иду в сторону центра города, который находится на следующем перекрестке. Я иду по Мэйн-стрит (ты называла ее «кроличьей клетушкой», потому что все местные наркоши собирались здесь на фургончиках и сновали туда-сюда ночи напролет и скреблись, как звери в клетках). Прохожу мимо полицейского участка (который, согласно эпизоду № 7, работает всего четыре часа в день), мимо культурного центра, на котором висит сбивающий с толку плакат: «Не входить, это жилой дом!»

Мельница и серебряный рудник закрылись в 80-е. Тогда же Хеппи-Кэмп лишился второго продуктового магазина, а также хозяйственного, и магазина видеодисков, и ресторана с меню на двадцать страниц в придачу.

Вскоре я нахожу единственную кофейню и направляюсь туда. Внутри тесно, помещение чем-то напоминает группу в детском саду или школьный класс, но с чрезмерным количеством любительских картин. Вдоль стены тянутся книжные полки, в углу стоит вешалка с футболками на продажу. В другом углу шестеро мужчин в разных стадиях Хэнка Уильямса^[15] сидят на раскладных стульях и болтают о бревнах и пиломатериалах. Я прохожу в дальний конец помещения, в туалет.

Моя руки, я стараюсь не смотреть на свое отражение в зеркале над раковиной. Когда я не накрашена, мне в принципе кажется, что я не заслуживаю того, чтобы существовать. Я решаю, что не буду спрашивать дорогу. Какой ориентир мне вообще могут дать: двенадцатое дерево или пятый изгиб трассы?

Я ретируюсь из туалета и торопливо направляюсь к выходу, слыша, как мужчины обсуждают древесных вредителей. Путь мне преграждает женщина с грязными чашками в руках, длинные тонкие дреды свисают за ее спиной до самой поясницы.

– Все в порядке, – говорит она ровным голосом. Я сворачиваю к книжным полкам.

– Я только хотела посмотреть ваши книги, – вру я, потому что чувствую себя виноватой за пользование туалетом без спроса. Я хочу, чтобы она поверила, что я – посетительница и мой поход в туалет был непредвиденным. Хочу, чтобы она видела во мне серьезную покупательницу в поисках хорошей книги.

– У нас можно меняться книгами, а так цена на обложке.

Я смотрю на корешки и удивляюсь подборке книг и отсутствию религиозной литературы, которой обычно много на подобных полках. Но здесь стоит изрядно потрепанное издание «Оно» Стивена Кинга по цене три доллара, «Комната с видом»^[16] и «Рассказ служанки»^[17] по доллару с половиной. Я почти готова их купить просто от удивления.

Женщина стоит надо мной и наблюдает, не говоря ни слова.

Я знаю, что мне стоит спросить у нее дорогу, но в голове звенит «Будь осторожна». Кто угодно может быть подозреваемым, у кого угодно могут быть улики, поэтому мне нужно держать ухо востро. Мне нельзя выдать своих намерений, пока я не выясню, действительно ли ты пропала. Я думаю о тебе и о том, как бы ты поступила, как бы ты, преисполненная праведностью, держалась отчужденно, безобидно и при этом была бы уверена в своей правоте.

– Вы хорошо знаете эти места?

– Я здесь выросла. – Она придерживает дребезжащую чашку. – Что привело вас в Хеппи-Кэмп?

Я уверена: она знает, что я здесь одна, – и осуждает меня за это. У себя в голове в этот момент я отчетливо понимаю: она знает обо мне все и от этого ведет себя самодовольно и высокомерно.

– Я еду к подруге, – отвечаю я набычась и сразу же раскаиваюсь.

– Как ее зовут?

– Вы, скорее всего, ее не знаете. – Я обвожу глазами кафе.

– Скорее всего, знаю.

Компания мужчин замолкает и поворачивается в нашу сторону. Это дело касается всех. Население сократилось – и теперь любой новый человек интересен здесь каждому.

– Милостивая государыня, – говорю я, и это звучит, как ответ сумасшедшей. На полке стоят три тонкие желтые книжечки о ней, на стене висит плакат.

Женщина, теперь убежденная, что я психопатка, отступает на пару шагов назад.

– Не хочу вас обидеть, но я уверена, что она умерла.

– Я писательница, – выпрямляюсь я, произнося заготовленную легенду. Я действительно пишу время от времени. В основном, в дневник. О том, что я слишком подавлена, чтобы писать. Но мне нравится эта идея – путешествующая писательница в постоянном поиске историй. – Как была и она.

– Что вы пишете?

– Детективы, – вот что я пишу.

– Правда? Вы будете писать об этом месте?

Всякий раз, когда ты говоришь людям, что ты писательница, они непременно полагают, что ты напишешь о них. Неважно, что ты планировала написать, в каком жанре или стиле, тебе не останется ничего другого, кроме как подстроиться под них, потрясающе увлекательных.

– Если удастся найти хорошую историю, – отвечаю я. Она деловито кивает, берет чашки и собирается уходить. – Вообще-то я ищу, где бы переночевать. – Она останавливается. – Есть ли поблизости гостевые ранчо?

Она называет гостиницу и ранчо, о которых я читала в интернете, и ни слова не говорит о доме твоих родителей, хотя я знаю, что оно в радиусе десяти миль отсюда.

– А ближе что-нибудь есть? – «Фаунтен-Крик» вертится у меня на языке. Просто скажи «Фаунтен-Крик». Просто скажи.

– Не-а, к сожалению, это все. Городок маленький. В Юрике у вас будет гораздо больше вариантов. – Я приехала из Юрики. Нас разделяют три часа езды и пара десятков гостиниц по дороге. Создается впечатление, что она хочет отправить меня как можно дальше.

– Я надеялась найти такое место, где держали бы лошадей. – Я знаю, что только у твоих родителей есть лошади.

– Нет, здесь никто не предлагает конные прогулки. Наверное, вы могли бы попытать счастья в Вайрике.

– По-моему, я слышала что-то о гостевом ранчо, которое предлагает прогулки и рыбалку или что-то в таком роде.

Ее взгляд становится жестким, глаза темнеют. Группа в углу снова замолкает, мужчины сидят и напряженно глядят в свои чашки с остывшим кофе. В Коррале О-Кей полдень^[18], и я жду, что в любой момент в двери войдет ковбой и пристрелит меня.

– Я не знаю того места, о котором вы говорите, – отвечает она, глядя на меня невидящим взглядом, будто я сумасшедшая. Я! Как же это бесит. Ничто меня так не раздражает и не пугает, как то, что кто-то может принять меня за сумасшедшую. Название ранчо почти срывается у меня с языка, лишь бы она замолчала.

Ранчо «Фаунтен-Крик»! Это название готово сорваться с моих уст, бежит мурашками по коже, расходится волнами по телу.

– Не знаете? Должно быть, я ошиблась.

– Наверное. – Она начинает осторожно отходить, словно я обделалась и она хочет вежливо уйти от источника вони.

Я обвожу взглядом помещение, но мужчины сидят, по-прежнему уткнувшись взглядом в свои чашки и рассматривая свои мозолистые руки.

Я хочу остаться. Хочу силой вынудить кого-то сказать мне правду. Я только-только взялась за это дело и уже ощущаю себя неудачницей, а ведь я приехала, чтобы сбежать от этого чувства.

Я хочу выкрикнуть твое имя. Хочу изо всех сил орать «Рэйчел Бард!», пока они не начнут дрожать и трепетать из-за чувства вины, из-за своей лжи. Я хочу, чтобы они знали, что я твоя подруга, а ты моя, что я приехала сюда, чтобы спасти тебя. И спасу. Потому что с тобой что-то случилось и все об этом знают, но никто ничего не делает. Однако я сдерживаюсь, обхватываю себя руками и направляюсь к двери.

Я не успеваю до нее дойти, как вдруг в дверь влетает мужчина, не обращая на меня ни малейшего внимания, будто меня и нет вовсе. Кожа на его шее сзади выглядит, как куриная кожица из супа, а глаза странно мутные.

– Где ты был? – восклицает женщина, и вдруг у моих ног разбивается чашка, и я не знаю, бросила ли она ее или та просто выскользнула у нее из рук. Обернувшись, я вижу, что они слились в плотном объятии, как танцоры на паркете.

В противоположном углу шестеро мужчин делают вид, что ничего не происходит. Никто не говорит ни слова, будто это нормально – бросать все, как только в дверь заходит твой мужчина.

Меня уволили с самой низкооплачиваемой работы за то, что я позволила пожилой женщине вынести товар, не заплатив. Я видела, как она, древняя, никем не замечаемая, бродит по магазину. Она положила в сумочку маникюрные ножницы, меня это позабавило, и я улыбнулась. Затем