А пока я плакала, сидя за дверью в углу. Мне было жаль себя, ноги, попа болели. Яркая жгучая боль тупела, становилась просто горячей. Даже в чем-то приятной.

Когда буря чуть улеглась, я показывала ей багровые полосы в надежде на принятие, жалость. Мне так хотелось любви. Её любви и прощения.

– Так тебе и надо, раззява. Будешь знать, как не слушаться! – сказала в ответ она.

Буду слушаться, мама! Конечно, буду! Я ослушалась тебя, поступила неправильно. Виновата, понятно. Ты меня наказала, значит, я искупила вину.

Ух, эти парень и девушка! Зачем они мои деньги забрали? Разве так поступают? Ух, этот несчастный рогалик! Вот приспичило же его купить! Ведь можно же было обойтись без еды? Жаль, что так получилось. Ах, как же жалко себя! Из-за них я так пострадала. Бедненькая, ну, Елечка… Ну, не плачь. Ну, пожалуйста.

Я неистово жалела себя. Так любила себя через жалость.

Зрение упало сильнее.

– Вашей девочке нужна операция.

– Что? – мама испугана. – На глазах?

– Напишите в Москву. Спросите у Федорова. Может, он вам поможет.

Вижу, как мамочка строчит письмо. Почерк у неё аккуратный. Мне нравится, как она выводит букву за буквой. Я вот так не умею, пишу, как курица лапой. Когда-нибудь обязательно научусь писать так же красиво.

Начались врачи, консультации, поликлиники. Все-таки общий наркоз, операция, какой-то скальпель и нитки в глазах. И мама! Мама со мной. Она меня любит, заботится. Прям как тогда с переломом! Подмывала меня, мыла голову. Мама снова любила меня. Точно так же, как любила до братика.

В перерывах между работой папа со мной занимается. Хочет, чтобы я стала сильной, здоровой. Мы тренируем выносливость.

– Качаем пресс.

– Не хочу.

– Я сказал. Качаем пресс. Сейчас.

И вот я на полу, мои ноги придавлены руками отца. Делать нечего, приходится слушаться. Раз. Два. Десять. Пятнадцать.

– Устала, – хнычу.

– Отдохни.

Проходит пара минут.

– Начинаем. Ещё раз.

– Не могу-у-у! Это же третий заход!

– Ну и что? Делаем через не могу. Слышишь, Еля? А ну, раз-два-три!

Снова скручиваюсь, пыхчу. Пять, десять раз, пока мышцы не отказывают, и я просто лежу на полу. Сил нет, живот болит, но папа неумолим.

– Теперь отжимаемся вместе.

Еще и это? Покорно выполняю задание, опасно ныть, иначе папа легко разозлится. Он очень вспыльчивый, с ним маме трудно. Я не хочу, чтобы он снова кричал на меня. Когда он кривит губы вот так, то хочется сжаться, но ещё больше – сбежать. Вдруг за ремень схватится?

– Через не могу, Еля. Тебе это в жизни поможет.

Слезы, нытье на занятиях, а позже и сложнейшие подъемы в горах. Даже когда нет дыхания, а легкие того и гляди разорвутся на части, я делаю шаг. Еще шаг. Вдыхаю поглубже, кручу головой на хруст ветки. Кто там? Вдруг, настоящий медведь? Говорят, они тоже захаживают.

В том ельнике живут настоящие белки, а там, где березы, даже летом найдутся свежие сыроежки. Если нам повезет, то вечером пожарим грибы. Всякое восхождение все равно, что работа, каждый пик, как награда. Не каждый взрослый может залезть на горки, где мы с папой часто бываем. Подниматься не страшно. Вниз лететь – вот где ужас! Влажная глина, земля катится вместе с камнями, смотришь вперед – там обрыв!

– Не хочу-у-у!

Плачу. Мне хочется отдохнуть, посидеть. Солнышко пока еще греет, но скоро за горку зайдет. А воздух! Как пахнет в елях!

– Быстро вставай! – рявкает папа.

Его слово – закон! Соскакиваю с нагретого камня.

– Возьми меня за ремень!

Хватаюсь, знаю, что меня не оставят, вытащат и, конечно, спасут. Он же папа любимый! Мой папочка! Защитник! Сильный и смелый мужчина! И лечу вслед за ним, быстро-быстро перебирая ногами, крепко закрывая глаза. Спуск пугает, нет сил смотреть вниз. А иногда мы вместе скатываемся в листьях на попе. Весело и остановиться нельзя.

Нам надо успеть на последний автобус, идущий обратно в город, иначе еще с десяток километров придется тащиться пешком.

А в один из солнечных дней в моей жизни случился праздник. Я глазам не поверила, когда мама и папа на день рождения принесли домой новенький велосипед. Красный, яркий, с черной резиной на колесах, он сверкал белой надписью «Кама». А название-то какое! Это же… Это же… мой личный Транспорт!

Подумаешь, весит прилично! Его нести по лестнице вниз легко, невзирая на запреты врачей, гораздо грустнее мыть постоянно колеса. Так на пролете между третьим и четвертым этажом появилась стоянка. Но все трудности нипочем, когда едешь по улицам, а ветер дует в лицо. Скорость, свобода, хрустящие рогалики и мороженое! Иногда по пять в день. Не надо ни друзей, ни подружек. То я играю в таксиста, то велосипед – это конь.

Деньги водятся. Они вообще не проблема с тех пор, как отец пришел довольный с завода. Чем-то похожий на Деда Мороза с огромной коробкой, в которой что-то постукивало, когда он ей весело тряс.

– На заводе стали давать работу на дом. Еля, а Еля? Хочешь собирать паровозики?

– Паровозики?

– Да. Будешь надевать на колеса резинки, а потом каждую игрушку класть в эту коробочку. Главное ключ не забудь. А я буду ставить пружинку.

– О! Это так интересно.

– За каждый паровозик я буду платить тебе три копейки.

– Какие такие копейки?

Не верю ушам. Папа говорит какие-то странные вещи, а губы непроизвольно расплываются в дурацкой в своей сути улыбке.

– Такие. Работать давай.

Интересная сборка уже к тридцатому паровозику превратилась в рутину. Блин. Блин! Резинка на одно колесо, на другое, бросаю унылый взгляд в окно, затем на коробку. Сколько их еще там? Целые сотни! Я гулять хочу, меня на улице ждет подружка. Солнце еще высоко, но постепенно близится вечер.

Неужели пропущу улицу? Угу… Так и вышло. Обидно! Из-за этих отвратительных паровозиков я теперь привязана к дому. Хочется плакать, но достаю из коробки деталь. Уже даже не знаю, какую по счету.

День за днем. Паровозики, пистолетики, куклы. Завод детских игрушек пытался выжить и жить. Неделя, вторая, третья. Пока в очередной вечер не слышу:

– Еля, ну-ка, сюда иди.

Испуганная, (опять что-то там натворила?), выхожу из комнаты в зал. Горит свет, папа стоит возле стола, на нем лежит зелененькая бумажка. И еще деньги кучкой.

– Что?

Смотрю на отца, он двигает мне три рубля.

– Это твои. Держи. Заработала.

– Что?

Нет… Улыбаться я умею еще дурнее, чем думала. Что за ерунду говорит? Мне жутко страшно. Мне дают крупные деньги? А вдруг я их потеряю? Что с ними делать вообще? Вдруг их потрачу неправильно!

– Не-ет. Я не возьму.

– Это твои, – с улыбкой подключается мама. – Ты заработала.

– Мне не надо. Вы что…

Страшно, я не хочу денег, вот как есть не хочу.

– Да бери же.

– Нет, мам. Ты забирай. Мне не надо. Купишь нам сапоги.

Может, она хоть так нервничать перестанет? Денег ей не хватает. А так… Я ей помогу. Она станет вновь улыбаться. Ей будет легко.

– Нет, Еля. Деньги ты забирай.

– А что на них покупать?

– Все, что хочешь!

– Правда?

– Правда-правда.

Родители смеются, и я с трепетом забираю купюру. Это же сколько всего! И вообще! О! Вот я развернусь! Сколько же рогаликов, хлеба, мороженого! И работать теперь интереснее. С удовольствием вливаюсь в процесс, чтобы в очередную получку воплотить в жизнь мечту.

– А можно в парк?

– В парк?

– На аттракционы хочу.

Так хочется на них покататься. Я так до-о-олго там не была.

– Но мне некогда, – говорит мама и хмурится.

– Мне тоже не хочется, – поддерживает маму отец.

– А можно я поеду одна?

– Одна?!

Недоуменные взгляды родителей, беспокойство. Ой… Вот бы все получилось! Я даже ходила в хлебный с трех лет, не подозревая, что папа шёл следом. Подумаешь, тут ехать дольше! Дорогу знаю, мы в парке бывали. А если отпустят одну – вот будет шик! Делай что хочешь, играй, как угодно. И деньги со мной!

– А что? Автобус прямой. Села и через минут сорок там. Погуляет немного, к вечеру вернется домой.

А я что? Я могу! Очень запросто!

– Елия у нас самостоятельная. Девочка умная и к чужим не подходит.

– Ты поняла? Вернешься до того, как будет смеркаться. В четыре часа!

На том и решили. Окрыленная свободой и счастьем лечу на остановку. В нетерпении жду автобус, сажусь. Еду, с радостью глядя на лица. Мир цветет радужными красками. Впереди напитки с трубочками, сладкая вата, «Веселые горки», «Сюрприз». Меня даже не смущает, что я еду одна без подружек. Одной ведь так хорошо! Бывает же в жизни везенье!

В парке много людей. Они почти все улыбаются, отдыхают, им здесь всем хорошо. Это отдых, он так отличается от унылой серости будней, от вечной нехватки денег, от ворчания мамы и яростных папиных вспышек. Деревья зеленые, запах цветов. А воздух!

Атмосфера праздника не покидает все время. Даже когда кончились деньги, все равно уходить не хочу. Так и брожу по аллеям. Парк медленно, но верно пустеет, люди уходят домой, сворачиваются торговки, появляется молодежь. Солнце почти на закате, а я совсем забыла, что мне надо пораньше вернуться. Бегу на остановку, там прыгаю в нужный автобус.

Даже страх не может испортить ощущение свободы и праздника. Ничего страшного, подумаешь, задержалась? Я объясню. Обязательно все объясню, расскажу им, как здорово просто гулять по скверу, не сидеть в четырех стенах скворечника!

Еду домой. С каждой остановкой, приближающей меня к дому, все сильнее мрачнею. Быстрее, быстрее автобус вези! Страх медленно, но верно тянет лапы, прикрываясь сумерками и темнотой. Она как враг подбирается ближе и готовит проблемы.

Дверной звонок – птичья трель. Сутулюсь, вжимая голову в плечи. Так сама себе кажусь незаметной. Так меня немного меньше, если решат наказать. Дверь открывается, на пороге мама смотрит с укором.

– Где ты была?

– Загулялась. Я больше не буду.

– Заходи.

Она меня пропускает. Осторожно разуваюсь, держусь чуть подальше, чтобы вовремя от нее отскочить. Напоминаю себе маленького трусливого зайца, но так для меня безопасней.

– Ты хоть понимаешь, что мы беспокоились? – спрашивает мама. – Тебе не стыдно?

– А папа?

– Поехал тебя искать. Очень ругался. Вот очень!

– Куда поехал? В парк?

– В парк.

Мама что-то еще говорила. Из памяти стерлись слова. Скорей всего, что девочки должны слушаться маму и папу, выполнять все, что им скажут, быть правильными во всем и всегда. Говорила, что они беспокоились.

На улицах города – ночь, зажглись фонари, застрекотали сверчки. Именно тогда нахлынул безотчетный, всепоглощающий страх. Он пришел, как только в замке заскрежетал папин ключ.

– Еля! Ну-ка, быстро ложись, – в страхе цыкает мама, толкает меня в детскую комнату, прикрывая белую дверь.

– Андрей…

– Она вернулась? – усталый, с горечью голос.

– Пришла. Почти сразу, как ты уехал.

– Где эта гадина? – папа вспылил. – Сейчас я ей дам!

– Тише, Андрюш. Спит она уже. Ну, перестань. Разбудишь же!

Папа сильно ругается, с каждым брошенным словом я все глубже зарываюсь под одеяло. Мечтаю слиться с темнотой, исчезнуть из квартиры. Только бы не наказали! И замираю, когда открывается дверь. Тяжелое дыхание отца, моё сердце глухо стучит. Раз-два-три. Раз-два-три…

– Андрей, пойдем. Я тебя накормлю.

И дверь… закрывается. Лежу, не верю, что так повезло.

– Я весь парк облазил, Тая. Четыре раза вдоль и поперёк! Весь парк! Возле озера на троих пьяных с ножами наткнулся. Спасибо даже не армии, но больше улице. Выкрутился.

Мама меня защищает. Я же тихонечко плачу от раскаяния, от жалости к себе и от страха. Они волновались, переживали. Как я поступила жестоко! Плохая, Еля, плохая! Так наказываю сама себя. Но именно в ту ночь поняла, какую причинила им боль. Просто потому, что подслушала.

– Хрен она теперь куда-нибудь выйдет из дома!

– Ну все, Андрей. Все хорошо. Слава Богу, Еля вернулась. Загулялся ребенок.

С тяжелым сердцем все-таки засыпаю. Кажется, повезло. Но утром все еще страшно. Встаю в центр зала перед родителями. Предстоит разговор.

– Простите меня, – прошу сразу, не дожидаясь вердикта.

– Мы надеемся, ты впредь будешь думать, – говорит мама. – Задерживаться нельзя. Домой надо приходить вовремя.

– В следующий раз будет хуже, – грозится папа. – Выпорю так, ходить не сможешь два дня. Усекла?

Конечно, я все поняла. Прогулка в парке надолго осталась уроком, заставив меня впредь возвращаться домой по часам. Задерживаться нельзя – чревато большими проблемами!

Я продолжила кататься на велике и придумывать сказки. Так я играю. В выдуманной жизни легко. Там нет криков родителей, там нет их ссор и вечного недовольства друг другом. Там нет младшего брата, трепещущей над ним мамы. Там все так, как придумаю я.

В моих сказках есть большая собака. Она ходит рядом со мной и меня защищает. Такая большая овчарка. А еще в моей сказке есть конь. Настоящая лошадь, которую я держу на балконе и вывожу погулять. Как она спускается по ступенькам, сильно не думаю. Легче выдумать первый этаж. Не обязательно жить на четвертом. А когда я еду в седле, на меня смотрят все с восхищением. Родители это увидят и будут любить больше Димки.

Чем не выход жить в счастье? Только вот… Сказка рано или поздно заканчивается, и приходится возвращаться в реальность.

Туда, где меняется жизнь. Где нет работы, а Советский Союз развалился. Странные они. Почему-то волнуются, говорят о деньгах и продуктах. Какая разница, что кушать? Есть же у нас макароны! Жаль, вот гречки уже не найти. Каша с маслом, немного соленая… Ее могла бы есть чашками, но гречку в магазинах не купишь. Она – деликатес! Такое вот новое слово.

Папа стал выпивать. Родители ссорятся чаще. Денег не было, мы выживали.

Я писала эту главу с трудом. Слишком многое с тех пор изменилось. Плакала от жалости, грусти. Не о себе. О маленькой Ельке. И пусть радостных моментов было гораздо больше, но почему-то именно худшие запомнились лучше всего. Все события предстали ярко, как будто случились вчера. И, пожалуй, именно эта глава явилась началом завершающего этапа на дороге к Себе.