Наступивший ноябрь принес с собой туманы. Подготовка к отъезду почти завершилась. Завтра они покинут Шваненбург.
Ночью Анна лежала без сна, держа руки на животе. Он явно стал толще, и ей часто приходилось бегать в клозет. Она встала и опустилась на колени рядом с кроватью. Приподняв доску пола, вытащила кольцо Отто. Оно должно поехать с ней; она ни за что не оставит его здесь. Кроме этой драгоценности, у нее больше ничего не осталось от любимого.
Анна вернулась в постель, но сон ускользал от нее. Посмеет ли она посоветоваться с одним из отцовских врачей? Доктора дают клятву не разглашать тайны своих пациентов, но не посчитает ли доктор Шульц более обязывающим с точки зрения морали долг верности своему господину? И как Анна сможет подобрать слова, чтобы объяснить ему, чем они занимались с Отто?
Но ей нужно понять, что с ней происходит, иначе она могла умереть или, не дай Боже, заиметь ребенка, а это еще хуже. Держать в секрете симптомы «болезни» больше не представлялось возможным. Ей уже приходилось затягивать пояса так туго, как только она осмеливалась, и надевать на себя самые широкие сорочки до того, как утром приходила матушка Лёве, чтобы помочь ей одеться. Вскоре сама няня наверняка заметит неладное.
Анне не удалось обмануть матушку Лёве. На следующее утро эта уважаемая дама вплыла в комнату прежде, чем ее воспитанница успела встать с постели.
– Торопитесь, мадам маркиза! – сказала нянюшка. – Нас ждет путь в сотню миль, и ваш батюшка хочет выехать как можно скорее, чтобы успеть за день проехать как можно больше. Я сейчас налью вам теплой воды и положу сорочку поближе к печке, чтобы согрелась.
Анна выскользнула из постели. Еще недавно ее совсем не беспокоило раздевание и мытье на глазах у няни. Повернувшись к ней спиной, Анна спустила ночную рубашку до талии, взяла чистую тряпицу и стала намыливать лицо и руки, молясь, чтобы матушка Лёве не заметила, как изменилось ее тело.
– Анна, взгляните на меня! – Матушка Лёве назвала ее по имени, как в детстве, и строгость команды не оставила у воспитанницы никаких сомнений в том, что ее тайна раскрыта. На лице матушки Лёве изобразился такой ужас, что Анна похолодела. – Вы ничего не хотите мне сказать, дитя? – запинаясь, проговорила няня. – Mein Gott[8], я догадывалась, но сказала себе, нет, только не моя Анна, это невозможно. Она хорошая девочка и невинна в таких делах. Анна ничего подобного не сделает. Скажите мне, что вы не опозорили нас всех!
Анна бросилась в слезы.
– Я не знаю! – прорыдала она. – Он сказал, ничего плохого не будет.
Рука матушки Лёве подлетела ко рту.
– Он? Лучше расскажите мне все! – Няня силилась совладать с собой, но то, что она в шоке, было очевидно.
Анна повесила голову и приготовилась встретиться лицом к лицу с последствиями своего безумства, зная, что матушка Лёве тут ничем ей не поможет. И все же, по мере того как история вываливалась из нее отдельными кусками, с дрожью и использованием неуклюжих эвфемизмов, ей становилось легче, она будто снимала с плеч невыносимо тяжелую ношу.
Пока Анна говорила, матушка Лёве дрожащими руками одевала ее. «Эта история плохо скажется на няне», – поняла воспитанница. Мать решит, что та недостаточно хорошо следила за своей подопечной и не внушила ей должным образом правила приличия. Но это будет несправедливо, потому что мать сама предложила Анне, Эмили и Вильгельму показать Отто замок. Она не сказала, что они должны взять с собой матушку Лёве, так как знала, что та спит. И мать сама втолковывала Анне, что необходимо быть целомудренной, а значит, она тоже не преуспела в выполнении своего долга, потому что не объяснила Анне, от чего ей нужно защищать себя и воздерживаться.
– Он точно был внутри вас? – сурово спросила матушка Лёве, и щеки у нее порозовели.
– Да, – прошептала Анна. – Он сказал мне, что это поцелуй и он безвреден.
– Безвреден, как же! Этим мужчина и женщина занимаются, чтобы завести ребенка. И кажется, у вас он завелся, бедная овечка. – Няня тяжело вздохнула. – Что теперь делать, я даже не знаю. Нужно сказать вашей матушке.
– Нет! – крикнула Анна, вдруг разозлившись на Отто за обман – неужели он сделал это намеренно? – и страшась испуга матери, ее разочарования и гнева, который наверняка за этим последует.
– У меня нет выбора, – твердо заявила матушка Лёве. – Герцогиня должна знать и решить, что делать. Но предоставьте это мне, я скажу ей сама, по-своему, чтобы она поняла: хотя вы повели себя глупо и недостойно, вашей неопытностью воспользовался юный проходимец, которому следовало бы дважды подумать, прежде чем решаться на такое!
Анна дрожала. Она хотела возразить, что нет, все было не так! Но не посмела. Ей нужна была поддержка матушки Лёве.
– Как вы думаете, что она скажет? – прошептала бедняжка.
– То, что сказала бы любая мать, услышав такую новость! – отрезала няня. – И вы должны принять ее праведный гнев. Но думаю, я достаточно хорошо ее знаю: когда госпожа успокоится, она поступит по справедливости.
– Вы скажете ей прямо сейчас? – запинаясь, проговорила Анна.
– Нет, дитя. – Матушка Лёве сняла с крючка накидку Анны. – Нам нужно ехать. Лучше подождать, пока мы не доберемся до Дюссельдорфа.
– Но на дорогу уйдет три дня! – воскликнула Анна.
– И в пути трудно будет поговорить с глазу на глаз. Нет, мы должны подождать приезда, и мне нужно обдумать, как подступиться с этим к вашей почтенной матушке.
Никогда еще поездка не казалась Анне такой долгой. Прошла целая вечность, но вот наконец вдалеке показались окутанные туманом стены, шпили и купола столицы герцогства.
Анна родилась здесь, во дворце с видом на Рейн, и отсюда Сибилла уехала, чтобы выйти замуж за курфюрста Саксонии. Но сегодня возвращение домой, обычно такое приятное, не радовало Анну. Ее слишком сильно угнетал страх. Спустившись из кареты и ступив во двор, она думала только о том, что сегодня вечером решится ее судьба. Анна не могла представить, какой она будет. Расторгнут ли помолвку? Отправят ли ее саму в монастырь доживать дни в стыде? Или еще хуже, вдруг родители лишат ее наследства? Или – и она принялась лелеять в душе золотой огонек надежды – заставят Отто жениться на ней? Может быть, в конце концов все обернется к лучшему.
Отец слезал с коня, удовлетворенно окидывая взглядом две башни по бокам от выхода с просторного двора, каждая была увенчана куполом. Мать отдавала распоряжения фрейлинам, чтобы те занялись ее багажом.
– Девочки, идите в свои комнаты, – сказала она дочерям. – А вы, Анна, постарайтесь принять более веселый вид. Скоро Рождество.
– Да, миледи, – ответила Анна, вымученно улыбнулась и быстро отвела глаза, чтобы мать не заметила блеснувшие в них слезы. К Рождеству ее могут изгнать из семьи.
Анна пошла к лестнице, Эмили держалась следом, и они вместе поднялись в свои комнаты на втором этаже. Личные покои по приезде всегда заново поражали Анну роскошью, но сегодня не произвели на нее никакого впечатления. Она закрыла за собой дверь и, давясь слезами, опустилась на резной деревянный ларь. Горничная постучалась к ней, спрашивая, нужно ли разбирать вещи, но Анна отослала ее.
Она сильно нервничала и не могла взяться ни за чтение, ни за вышивку, а вместо этого встала у окна и устремила взор на крытые серой плиткой крыши галереи и лоджии, которые находились внизу и выходили на ту сторону, где располагалась пристань. В апартаментах под ней обустраивается мать, не подозревающая, что ее мир вот-вот рухнет. При мысли об этом Анна снова заплакала.
Ужин для детей герцога, как обычно, подали в их собственных покоях. Анна только взглянула на поставленную перед ней тарелку с Sauerbraten[9] и жареным шпинатом и отослала все это обратно на кухню. Ее тошнило.
– Я не голодна, – сказала она горничной.
Ее лихорадило от тревожного ожидания: поговорила матушка Лёве с матерью или еще нет? Только когда колокол пробил семь раз, няня пришла к ней в комнату с мрачным лицом.
Анна встала, вся дрожа, не в силах произнести ни слова. Горло у нее сжималось. Она пошла впереди матушки Лёве вниз по лестнице через общие комнаты к двери, которая вела в покои матери; ноги у нее подкашивались. Стражники взяли на караул, подняв скрещенные пики. Вперед выскочил церемониймейстер и открыл двери.
– Мадам маркиза де Понт-а-Муссон! – объявил он.
Анна прошла за ним. Делая реверанс, она тревожно вглядывалась в лицо матери.
Герцогиня была одна, сидела в своем привычном кресле. По ее кивку двери за Анной и матушкой Лёве закрылись. Анна пришла в ужас, увидев, что мать недавно плакала, чего не случалось с ней никогда. Она делилась своими тяготами с Господом, уверенная в Его помощи. Но, очевидно, в этом испытании, уготованном ей дочерью, на поддержку Всевышнего рассчитывать не приходилось.
– Садитесь, Анна, – произнесла мать, указывая на стул, и ее голос дрогнул. – Вы знаете, зачем вас сюда позвали. Повторять сказанное матушкой Лёве слишком тяжело, так что не будем на этом задерживаться. Вам нужно исповедаться, пройти покаяние и примириться с Господом. Меня тревожит то, что происходит сейчас… Матушка Лёве считает, вы где-то на пятом месяце… – Она невольно вздрогнула.
– Да, миледи, – прошептала Анна. – Мне так жаль.
– В этом я не сомневаюсь. – Голос матери был резким. – Думая о том, сколько раз я взывала к вашей добродетели, меня тянет к слезам. Если бы вы прислушивались к моим словам должным образом, мы сейчас не вели бы этот разговор. Но сделанного не исправишь, как бы это нас ни печалило. И матушка Лёве сообщила мне, как сильно огорчены вы тем, что вам придется жить с последствиями своего греха. Я держу в уме ваши юные годы и вашу невинность. Мне хочется думать, больше согрешили против вас, чем вы сами. Кажется, так и было.
Анна наклонила голову. Она не заслуживает такого понимания и будет вечно благодарна матушке Лёве за то, что та представила ее проступок в таком вызывающем сочувствие свете.
Настал момент молить о своем будущем.
– Миледи, – осмелилась подать голос Анна, – мы поступили очень плохо, но мы любим друг друга. Отто хочет жениться на мне!
Мать уставилась на нее:
– Вы в своем уме, девочка? Вы действительно думаете, что ваш господин и отец отдаст вас замуж за бастарда?
Анна никогда не слышала, чтобы мать говорила с такой горячностью.
– Но это позволит нам избежать позора, миледи, – прошептала она.
– Для этого есть другие способы! – Герцогиня покачала головой, как будто приходя в отчаяние. – Анна, послушайте меня. Никто не должен знать, что вы ждете ребенка. Вы кому-нибудь говорили?
– Нет, мадам. Но разве не нужно сообщить Отто?
Глаза матери округлились от удивления.
– Ни в коем случае! Его следовало бы выпороть за то, что он сделал с вами, но лучше ему пребывать в неведении относительно того, какие это имело последствия. И ваш отец тоже ничего не должен знать. Это разобьет ему сердце… как разбито мое. – Голос герцогини снова дрогнул.
Анну переполняло раскаяние – и негодование. Она причинила боль матери, и все же та вела себя очень неразумно.
– Итак, – мать снова заговорила оживленно, – мы скажем, что вы больны, у вас несварение желудка. Матушка Лёве обратила внимание, что в последнее время вы мало едите, может быть, и другие это заметили. Вы отправитесь в Шлоссбург, где воздух здоровый, и там к весне, по милости Божьей, полностью поправитесь. Матушка Лёве поедет с вами, она же пригласит повитуху, которая поможет в должное время. Когда… когда все закончится, вы сможете вернуться ко двору, как будто ничего не случилось, и никто ничего не узнает.
– Да, матушка, – безучастно ответила Анна.
Наказание оказалось не таким уж и строгим, мать могла вовсе отказаться от нее, лишить своей любви, но неужели она не способна проявить больше понимания и использовать свое заметное влияние на отца, чтобы убедить его: пусть позволит Анне выйти замуж за Отто! Какое это было бы счастье! А теперь…
– Что будет с ребенком? – спросила несчастная, разыгрывая свою последнюю карту. – Ему нужен отец.
Мать поджала губы:
О проекте
О подписке