Джейн села на постель, которую когда-то делила с Марджери, с трудом сдерживая слезы. Комната теперь выглядела такой пустой: в ней не было ни сестры, ни ее вещей.

– Честно говоря, я не знаю. Королева сказала, что напишет, когда можно будет вернуться ко двору. Надеюсь, она даст мне достаточно времени, чтобы мама успела немного оправиться.

– Смерть Марджери стала для нее тяжелым ударом, – подхватил ее мысль Гарри, – как и для всех нас. Мы послали за Энтони в Литлкот. Надеюсь, он скоро приедет.

Джейн встала:

– Расскажи мне, как здесь шли дела? Отец иногда пишет мне, но ничего не сообщает о происходящем.

– В основном все как обычно. Мать и отец оставили обиды в прошлом. Кажется, они после этого стали еще ближе друг к другу. Но Эдвард с тех пор, как все случилось, дома не появлялся.

– Слышно что-нибудь от Кэтрин?

– Я ничего не знаю, – пожал плечами Гарри.

Джейн немного подумала:

– Она, наверное, страдает. Ты поедешь со мной, если я отправлюсь навестить ее? Можно взять с собой мальчиков.

Джон пританцовывал от радости, когда встречал тетку, а Нэд уже превратился в очаровательного малыша, делавшего первые шаги. Джейн легко могла представить, как скучала по ним Кэтрин, и своего обещания не забыла.

Грубоватое лицо Гарри посмурнело.

– Разумно ли это?

– Она их мать.

– Давай спросим мнение нашей матери. Если она согласится, я составлю тебе компанию.

Внизу отец уговаривал сэра Фрэнсиса остаться.

Брайан осушил кубок вина, который держал в руке:

– Сэр, благодарю вас, но в этом доме траур, и с моей стороны будет невежливо нарушать покой хозяев.

– Она была вам кузиной, – сказал отец, – и за одно только то, что вы сделали для Джейн, мы будем рады вас приветить. Вы так далеко отклонились от своего пути.

– Ну, должен признать, хороший ночлег и отличная еда, которой славится леди Сеймур, – это весьма соблазнительно после нескольких дней в дороге, – ответил Брайан. – Благодарю вас.

– У северной стены, – указала мать, – рядом с медной доской твоего брата.

Джейн легко нашла место – оно было отмечено охапкой увядающих роз. Она преклонила колени в старинной церкви, все еще не в силах поверить, что ее милая Марджери лежит здесь, упокоенная вместе с юным Джоном и прахом их предков. Джейн попыталась молиться, но слова не шли с языка. Гнев – вот единственное, что она ощущала, из-за того что невинная жизнь пресеклась в самом начале. Сходное чувство наверняка испытывали сейчас многие люди по всей Англии. Как бы ей хотелось сказать Марджери, что она ее любит. Жаль, что она редко делала это раньше. А теперь уже поздно.

Но для Кэтрин еще не поздно было увидеться с сыновьями, а для самой Джейн – сообщить детям, как много они значат для матери. Надо использовать эту возможность. Приняв такое решение, Джейн быстро проскакала пять миль обратно в Вулфхолл.

– Нет! – твердо отрезала мать и стала месить тесто для выпечки с такой силой, будто хотела наказать его за что-то. – Это только расстроит мальчиков. Джон знает, что его мать совершила плохой поступок и должна оставаться в Эймсбери, чтобы искупить свой великий грех. Малыш Нэд ее не помнит. Оставь их в покое.

Джейн попыталась снова:

– Я обещала ей, что постараюсь сделать все возможное, чтобы она увиделась с детьми, если она даст слово молчать о случившемся.

– Я думаю о мальчиках, – вздохнула мать, – а не стараюсь наказать ее. Может быть, есть какой-то способ сделать так, чтобы она их увидела, а они об этом не знали.

– Это зависит от того, может ли Кэтрин покидать аббатство. Она должна вступить в монастырь?

– Нет. Условились, что она будет жить там и платить за свое содержание из оставленных отцом средств, которые ей обязаны выделить, если она удалится в монастырь. Она может выходить из обители по своему желанию.

– Тогда у меня есть превосходное решение! – радостно заявила Джейн.

Разумеется, ехать в Эймсбери, пока бушует лихорадка, было неразумно, а эпидемия продолжалась все лето. В течение этого времени Джейн вместе с родными оставалась в Вулфхолле, они были почти полностью отрезаны от внешнего мира и молились о том, чтобы болезнь больше никого из них не коснулась.

С наступлением осени похолодало, и до Вулфхолла докатились сведения, что потница наконец отступает из Уилтшира. Джейн раздумывала, не пора ли ей возвращаться ко двору, но было неизвестно, как обстоят дела с лихорадкой за пределами графства, и она почувствовала, что лучше остаться с родными еще ненадолго. Мать тяжело переносила смерть Марджери, и Джейн была нужна дома. Королева Екатерина поймет ее, в этом Джейн не сомневалась.

Вскоре настал момент, когда поездка в Эймсбери показалась им с Гарри безопасной. О новых случаях потницы там не было слышно уже несколько недель. Когда они прибыли, был базарный день, хотя из-за поветрия народу на рынке собралось заметно меньше, чем бывало раньше. Гарри повел мальчиков по лавкам, пообещав, что позже, если они будут вести себя хорошо, то увидят выступление акробатов и жонглеров. Джейн поспешила в аббатство и спросила у привратницы, можно ли ей увидеться с леди Сеймур. Лицо женщины осталось безучастным. Монахиня позвонила в колокольчик, и послушница была послана позвать Кэтрин. Джейн попросили подождать в пустой маленькой приемной.

Минут через пять появилась Кэтрин. За прошедший год она исхудала, серое шерстяное платье болталось на ней. Белый чепец покрывал волосы, а на милом лице появились едва заметные морщины – следы печали. Затворница смотрела на Джейн, как на привидение.

Джейн встала и взяла невестку за руки:

– Я приехала проведать вас. Весь год я провела при дворе на службе у королевы, иначе приехала бы раньше.

– Ну и как, по-вашему, идут мои дела? – с горечью в голосе спросила Кэтрин. – Вам приятно видеть, как я страдаю?

– Не по моей воле вы оказались здесь, – напомнила ей Джейн. – Мне вас жаль. Я часто о вас вспоминала.

– Мне все тут ненавистно, – проговорила Кэтрин. – Эдвард тоже ходил на сторону, но его не заточили в монастырь. Разве я еще недостаточно заплатила за свой грех?

– Такие условия поставил ваш отец.

– Это Эдвард выгнал меня из дому! Мне некуда было идти без средств к существованию. Джейн, вы можете поговорить с ним? Попросите его забрать меня отсюда. Я так скучаю по детям! Это пытка!

– Они здесь, – тихо сказала Джейн.

Лицо Кэтрин изменилось.

– Правда? Где? Я могу их увидеть?

– Да. Я для этого и привезла их. Мальчики на рынке с Гарри. Но они не должны вас видеть. Это только расстроит детей, а у них и без того много трудностей. Марджери умерла в июне от потливой лихорадки.

Кэтрин будто не слышала ее:

– Но я их мать! Вы не представляете, как мне хочется их обнять!

– Простите, – сказала Джейн, тронутая отчаянием Кэтрин, – но мы все считаем, что так будет лучше. Или вы посмотрите на них издалека, или не увидите вовсе.

– Я должна их увидеть! – закричала Кэтрин. – Где они?

– Пойдемте со мной. – Джейн провела ее мимо каморки привратницы, и они пошли на рынок. Кэтрин едва не бежала, так ей не терпелось увидеть сыновей. Джейн схватила ее за руку и заставила остановиться за одним из прилавков, с которого торговали горячими пирогами. – Вон там, – сказала она, указывая туда, где стоял Гарри с сидевшим у него на плечах Нэдом и топтавшимся рядом Джоном. Все они смеялись над трюками жонглера.

Кэтрин прикрыла рот ладонью.

– О, мои дорогие, – заплакала она. – Ох, как они выросли. Не могу в это поверить. Пожалуйста, позвольте мне поговорить с ними. Прошу вас!

– Ш-ш-ш! – шикнула на нее Джейн, начав сомневаться, так ли хороша была идея, как ей казалось. – Вы привлекаете к себе внимание. Подумайте о них! Зачем снова заставлять мальчиков переживать разлуку с вами, особенно Джона, когда он только привык обходиться без вас.

– Вы сами не понимаете, какую совершаете жестокость. – Кэтрин отскочила назад. – Они мои дети!

Джейн пришлось проявить твердость.

– По закону они принадлежат вашему мужу, – напомнила она невестке, – и Эдвард не хочет, чтобы у них было что-то общее с вами. Я поговорю с ним, если увижу, но он в Йоркшире. – (Домой старший из братьев Сеймур так и не приезжал.) – Мать, Гарри и я действуем у него за спиной, мы решили привезти сюда детей без его ведома, чтобы вы могли их увидеть. Пожалуйста, не компрометируйте нас.

Кэтрин сдалась и больше не возражала. Она долго стояла на одном месте и жадно вглядывалась в сыновей. Жонглер закончил выступление, и Джейн увидела, как Гарри осматривается, чтобы проверить, могут ли они спокойно покинуть площадку. Джон что-то выпрашивал у него, подскакивал и кричал:

– Дядя Гарри! Дядя Гарри!

– Нам нужно идти, – сказала Джейн.

Кэтрин неохотно оторвалась от созерцания детей и по пути назад в аббатство плакала так горько, что Джейн сама едва сдержала слезы.

– Я привезу их еще, – пообещала она.

– Но вы вернетесь ко двору, – подвывала Кэтрин. – Когда я их увижу?

– Я приеду, когда получится, – попыталась успокоить невестку Джейн, – но большего обещать не могу.

Не прошло и часа после их возвращения домой, как на Большой двор въехал грум из Литлкота с письмом для сэра Джона от сэра Эдварда Даррелла.

Энтони умер от потливой лихорадки.

На этот раз Эдвард домой приехал, недели через две. Убитая горем мать обвила его руками и не отпускала, пока не вмешался отец. Он подошел к супруге и мягко отстранил ее от сына.

– Такова воля Господа, – срывающимся голосом сказал сэр Джон. – Его душа со святыми на небесах. Утешьтесь этим, как делаю я.

Джейн смотрела, как Эдвард встал на колени, чтобы получить отцовское благословение. Глаза его были холодны, и отец выглядел сконфуженным, когда положил руку на голову сына и прокаркал положенные слова. Никогда больше им не будет легко друг с другом, не вернуть те доверительные отношения, которые существовали до того, как интрижка с Кэтрин вышла наружу.

Наконец сдержанные приветствия и выражение печали закончились, семья собралась за столом в Широком зале, который был в знак траура задрапирован черной тканью.

Ужинали холодным мясом и вспоминали Энтони: каким блестящим молодым человеком он был, каким добрым, какие подавал надежды, которые никогда уже не сбудутся; потом они снова поплакали о трагической утрате двоих членов семьи.

– Кажется, никогда мне уже не обрести радости, – всхлипнула мать.

Отец попытался поднять настроение, рассказав им историю, как женщина, которую привели к нему и обвиняли в краже, чтобы защититься, представила суду свой живот.

– При этом лет ей было не меньше семидесяти! – добавил он.

– А почему она защищалась животом? – спросил Джон, сверкая глазами.

– Женщину, которая ждет ребенка, не могут повесить, мой мальчик, потому что дитя невинно.

Разговор перешел на Великое дело короля.

– Вся страна ни о чем другом не говорит, – сказал Эдвард.

– Какой позор, – фыркнула мать, – когда мужчина считает, что может просто избавиться от своей старой жены ради юной вертихвостки!

Она глянула на отца. Тот сглотнул.

– Думаю, тут дело гораздо сложнее, моя дорогая. И король не любой мужчина. Ему нужен наследник.

– Ему следует дождаться слова папы, а уж потом гоняться за госпожой Анной Болейн! Ваша дочь о ней не слишком высокого мнения.

– Я с ней едва знакома, – сказала Джейн. – Держусь от нее подальше. Но мне грустно видеть, как мало она любит и уважает королеву. Кажется, ей дела нет до того, что она обижает свою госпожу.

Сказав это, Джейн почувствовала, как напрягся сидевший рядом с ней Эдвард. Вопрос был слишком щекотливый. Пока остальные высказывали свои мнения, она наклонилась к уху брата и сказала:

– Я виделась с Кэтрин.

Эдвард застыл. Потом буркнул:

– Не хочу иметь с ней ничего общего.

За прошедший год он изменился; в нем появились надменность и скрытность, которых раньше не было.

– Она в отчаянии, хочет видеть сыновей.

– Ей надо было думать об этом до того, как разыгрывать из себя шлюху, – прошептал он. – Я этого не допущу.

– Эдвард, она изменилась. От нее прежней осталась одна оболочка. Я и правда верю, что она раскаялась.

– Мне все равно, и я был бы тебе благодарен, если бы ты не вмешивались в это дело.

Джейн крепко сжала его руку:

– Разлука с детьми убьет ее. Она живет только мыслью о том, что увидит их. Прошу тебя, будь милосердным, измени свое решение.

– Нет! – Он осушил кубок и вдруг заявил: – Я возвращаюсь домой.

– Ты? – Все повернулись к нему.

– Я потому и задержался с приездом на юг. Узнав о смерти Марджери, я написал королю и спросил, не найдется ли для меня какой-нибудь должности в наших краях, и его секретарь ответил, что для меня есть назначение в Дорсете. – Он поморщился. – Герцог Ричмонд не был этому рад. Ему сейчас девять, и он своенравен, никак не хотел меня отпускать, но мое место здесь.

– Очень рад это слышать, – заявил сэр Джон.

Эдвард сухо кивнул.

– О, сын мой! – воскликнула мать.

– Удовлетворишься ли ты службой в Дорсете?

Томас едва сдерживал ухмылку. Его явно задело, что Эдвард просто попросил короля о чем-то и получил желаемое, тогда как он, упорно стремившийся попасть на королевскую службу, до сих пор не удостоился ни малейшего внимания и сам видел это.

– Я доволен, – сказал Эдвард, не попавшись на крючок. – Я смогу прочесть все книги, на которые мне не хватало времени. Я даже не прочел «Утопию» сэра Томаса Мора.

– Как хорошо, что ты будешь дома, – сказала мать. – Клянусь Богом, нам нужно как-то взбодриться!

Джейн подумала о письме, лежавшем у нее в кармане, – письме с печатью королевы. Оно дожидалось ее в момент возвращения из Эймсбери. Скоро придется обрушить на мать и остальное семейство новость о своем отъезде: ее вызывали обратно ко двору.

В Гринвиче только и разговоров было, что о приезде легата из Рима для разбирательства вместе с кардиналом Уолси по Великому делу. Госпожа Анна Болейн, чудом оправившаяся от болезни, еще выше вознеслась в фавор у короля, чем когда-либо прежде. Джейн это было неприятно. Однако она с облегчением вздохнула, узнав, что ей больше не придется ежедневно терпеть общество Анны: король распорядился об устройстве для Болейн личных апартаментов в Дарем-Хаусе на Стрэнде, неподалеку от Лондона. Видеть изо дня в день унижение королевы ее соперницей было невыносимо; у всякой вежливости есть свои пределы. Досаду вызывало то, что госпожа Анна разместилась в новом доме с таким великолепием, словно она уже была королевой. Все говорили, что это рано или поздно произойдет. Тем временем королева, как обычно, проявляла терпение и истинную святость, а на испещренном красными жилками лице кардинала была написана неподдельная тревога.

Джейн обрадовалась, услышав от Марджери Хорсман, что Брайана восстановили на службе в личных покоях короля. Девушки находились в спальне – распаковывали дождавшийся приезда Джейн сундук с ее вещами.

– Он заслужил это, – отреагировала Джейн и поведала Марджери о том, какую доброту проявил к ней сэр Фрэнсис.

– Сейчас доброта нужна королеве, – сказала Марджери. – Ее предупредили, чтобы она не смела настраивать подданных против короля, и обвинили в том, что она имеет чересчур довольный вид. Если бы они только знали, чего ей это стоит!

– Она слишком любит короля, чтобы подстрекать кого-нибудь против него! – возразила шокированная Джейн.

Однако Екатерина восприняла предостережение всерьез. Вскоре Джейн обнаружила, что жизнь при дворе королевы изменилась. Ее госпожа теперь не покидала дворец без крайней необходимости. Выглядела суровой и мрачной, одевалась только в темные платья, будто не хотела привлекать к себе внимания. Она больше не развлекалась с фрейлинами, а вместо этого проводила почти все время в часовне за молитвами. Джейн и большинство дам из свиты королевы горячо молились, чтобы папа или легат высказались в ее пользу, да поскорее.

Их существование стало тусклым и скучным. Настоящая захватывающая жизнь двора вращалась вокруг короля и его фаворитки в Дарем-Хаусе. Джейн опасалась, что Англии осталось недолго ждать восшествия на престол новой королевы.

Король проводил Рождество в Гринвиче, устраивал для развлечения двора турниры, банкеты, живые картины и маскарады. Но Джейн не могла получать удовольствие от этих празднеств, если королева не выказывала радости, а по ее лицу было видно, как она переживает. Единственным утешением для Екатерины осталась дочь, принцесса Мария, которая приехала ко двору на Юлетиды^[9].

Джейн стала одной из тех, кого Екатерина попросила присматривать за дочерью. Оказанное госпожой доверие тронуло Джейн. Принцесса Мария ей очень понравилась – милая, нежная двенадцатилетняя девушка с отцовскими золотистыми волосами и чертами лица матери, которые уже, однако, омрачались тревогой. Хоть Мария и жила вдалеке от двора, она знала о напряженных отношениях родителей и невидимом присутствии Анны Болейн, которая не показывалась из своих апартаментов, но принимала у себя всех. Даже когда они играли в жмурки, лису и псов или кегли, Джейн видела, что принцесса очень несчастна. Мария не отходила от матери-королевы и замыкалась в себе, становилась почти угрюмой в присутствии отца, хотя он и старался, как мог, развеселить ее. Джейн молилась, чтобы Великое дело короля поскорее разрешилось, хотя бы ради этой бедной девочки.