– Ее зовут Йорунн, – коротко ответил Эйвинд. И больше ничего добавлять не стал.

Праздник удался на славу, и Вилфред хёвдинг то и дело брал в руки звонкую арфу или лангелейк¹⁶, чтобы сказать о гостеприимстве и щедрости хозяина Стейнхейма. Про него не зря говорили, что он умел лучше многих слагать висы¹⁷ – ни у сына его Инрика, ни у Эйвинда не выходило так хорошо, как у Вилфреда Скалы. Мог с ним поспорить разве что Асбьерн, и хёвдинг не раз пожалел о том, что ярла сейчас не было с ними.

Девять зим назад он и его люди помогли молодому Артэйру отомстить за погубленную семью, наказать разбойников и предателей. Вилфред поначалу не очень-то доверял мальчишке-скотту, который собрался натравить его викингов на одного из хьяльтландских эрлов и захватить принадлежавший ему замок. Датский хёвдинг не хотел вмешиваться в междоусобные войны и не стал бы слушать того, кто надеялся на победу, оплаченную чужой, купленной кровью. Но молодой эрл и его люди вызвались идти в бой наравне со всеми, а сам Артэйр показал себя отчаянным храбрецом, решив потайными ходами пробраться в замок и открыть ворота людям Вилфреда. И когда ему это удалось, хёвдинг подумал, что было бы неплохо, если бы у его подрастающего в Готланде сына появился такой смелый и хитроумный наставник. А увидев, как сражается Артэйр МакГрат и как падают враги, сраженные его мечом, он решил предложить юноше отправиться с ним в Готланд и назваться одним из его сыновей. Даже новое имя ему придумал: Асбьерн, Медведь Богов.

Он еще не знал тогда, что Артэйр и Эйвинд уже совершили обряд побратимства, призвав в свидетели северных и хьяльтландских богов. И что молодой эрл, понимая, что после учиненной им расправы будет объявлен вне закона, принял решение плыть вместе с Эйвиндом и Ормульвом на остров Хьяр. Вилфред не стал его отговаривать – Артэйру и без того было известно, что впереди его ждет нелегкая жизнь, потому он не позвал с собой никого из своих людей. Но нашлись те, кто по собственной воле ушел с молодым вождем. Среди них были братья Фарланы – Бирк, Стин и Роари, и, конечно же, Уинфрид с маленькими дочерьми.

Придуманное хёвдингом имя пришлось по душе молодому скотту. И после того, как Артэйр МакГрат навсегда простился с эрлом Рейбертом и с родиной своих предков, на палубу датского корабля поднялся побратим Эйвинда Торлейвссона, викинг по имени Асбьерн, которого позже люди прозвали Счастливым.

Для дорогих гостей Эйвинд велел открыть один из бочонков с вином, и Халльдор не замедлил угостить заморским напитком свою невесту. Зорянке вино понравилось больше, чем пиво, только с непривычки девушка быстро захмелела и, забыв о смущении, стала поглядывать по сторонам, смеяться удачным шуткам и не убрала руку Халльдора, когда тот в очередной раз обнял ее.

Гости веселились от души. Соскучившиеся по женской ласке хватали пробегавших мимо пригожих рабынь, сажали их за стол, угощали пивом и сыром, а потом тянулись поцеловать. Один из датских хирдманнов поймал за руку Весну, разливавшую пиво, подвинулся на скамье, освобождая место рядом с собой. И тут же почувствовал тяжелый взгляд человека, сидящего напротив. Лодин не стал ничего говорить, просто смотрел – и датчанин, годившийся ему в сыновья, замешкался, отвел глаза и выпустил руку девушки. Перепуганная Весна торопливо наполнила его рог и поспешила дальше. Но теперь если кто-то пытался обнять ее или усадить себе на колени, она поворачивалась, ища взглядом Лодина, и воины оставляли ее в покое.

Ольва на пиру почти не брала в рот хмельного, и Лейдольв, заметив это, сказал:

– Женщины не пьют, если боятся, что пиво заставит их выдать сердечные тайны.

– Или если просто не хотят пить, – отозвалась девушка. Но насмешник не унимался:

– Признай, что опасаешься во хмелю сказать при всех, что я нравлюсь тебе, и наброситься на меня с поцелуями!

– Будь так, я опасалась бы, что, обнимая, переломаю тебе все кости, а то и ненароком придушу, – рассмеялась Ольва. – Не хватало еще виру платить за тебя конунгу.

Сидевшие рядом воины расхохотались. Если бы не хмельное веселье, царившее на пиру, Лейдольв не спустил бы такой обиды. Но он тоже рассмеялся и сказал:

– Жена мужевидная

Силой хвалилась,

Рабынь обнимала,

Замуж звала их,

Лишнего выпив.

Хирдманны захохотали еще пуще, хлопая себя по коленям – шутка понравилась. Краска бросилась в лицо Ольве, между бровями залегла гневная складка. Захотелось вскочить и выбежать прочь – а как убежишь, не придумав достойного ответа? Вот только висы сочинять она не умела, поэтому, спрятав досаду, выхватила из рук Лейдольва наполненный рог с пивом и под восторженные крики выпила его до дна. Пусть не думают, что она чего-то боится. И пусть одноглазый зубоскал не надеется: на празднике она покажет, кто из них горазд лишь языком трепать!

Пировать закончили ближе к рассвету. Перед тем, как лечь спать, Вилфред хёвдинг сказал Эйвинду:

– Один из моих воинов, Хрёрек, недавно был ранен в бою. Рана затянулась, но не перестала болеть. А сегодня в бане я заметил, что плечо Хрёрека распухло и самого его лихорадит. Помню, ведун твой сведущ в целительстве; может, сумеет помочь?

– Хравн никому в помощи не отказывал, – ответил Эйвинд. – Утром пойдем к нему.

– А если он не поможет, – подхватил Ормульв, – ведунью попросим.

– Ведунью? – удивился Вилфред, не замечая, как изменилось лицо конунга.

– Йорунн, – усмехнулся Ормульв. – Девушка, которую боги наделили умением исцелять.

– Та самая Йорунн? – переспросил Инрик. – Темноволосая красавица? Что же ее на пир не позвали?

– Может, Хравну опять нездоровилось и она с ним сидела. Или зелья свои делала, – простодушно пояснил хёвдинг, не замечая хмурого взгляда Эйвинда.

– Да кто бы ни взялся лечить, лишь бы помогло! – отмахнулся датский вождь. – Утром решим.

Эйвинд молча кивнул.

Когда поутру гости проснулись, Эйвинд конунг сам проводил Вилфреда и Хрёрека к дому ведуна. И не удивился, когда Инрик вызвался идти с ними.

Старый Хравн только что вернулся с прогулки по берегу и отдыхал, ожидая, когда Смэйни принесет ему поесть. Он бегло ощупал красное, раздутое плечо датчанина и спросил:

– Когда вынимали стрелу, заметили, что наконечник раскололся?

– Я сам ее выдернул, – поморщился Хрёрек. – Мы сражались, некогда было разглядывать.

– Отколотый кусок остался внутри, – проговорил ведун. – Придется надрезать кожу и вытащить его, иначе ты потеряешь руку или умрешь через несколько дней. Я бы помог тебе, но молодые глаза лучше старых, а молодые пальцы проворнее и сильнее. Пусть Йорунн достанет осколок.

– Где же она? – нетерпеливо спросил Инрик.

– За молоком пошла, – ответил ему Хравн. – Сейчас придет.

– Вот что, – повернулся к молодому датчанину Эйвинд. – Нечего здесь без особой надобности стоять. Ты мне кнорр обещал показать. Идем.

Сын хёвдинга вышел вслед за ним, но без особой охоты. А вскоре вернулась Йорунн. Поклонилась гостям, поставила горшочек с молоком на стол, обтерла чистой тряпицей руки и внимательно выслушала Хрёрека. Потом велела ему сесть на лавку, осмотрела плечо. Осторожно потрогала потемневшую кожу вокруг затянувшейся раны.

– Жар у тебя, – сказала Йорунн датчанину. – Сейчас травы заварю, выпьешь две кружки. Один отвар боль унимает, другой кровь очистит. Потом буду осколок вытаскивать.

Она прикрыла глаза и склонила голову, мысленно обращаясь к Великой Матери и прося ее о помощи. Затем развела огонь и повесила над очагом котелок с водой. Пока закипала вода да настаивались отвары, молодая ведунья приготовила чистые лоскуты, достала из ларца и обдала кипятком один из серебряных ножей, смешала в глиняной миске особые травы, растолкла их ступкой, запарила и сделала целебную мазь. После того, как Хрёрек выпил оба отвара, Йорунн взяла нож и, что-то негромко напевая, одним коротким, стремительным движением провела по нарыву и тут же приложила чистую тряпицу. Датчанин не издал ни звука, пока она вычищала рану, и только хрипло охнул, когда пальцы девушки нащупали застрявший обломок.

– Потерпи, – сказала Йорунн. – Я быстро.

– Тащи, женщина! – прорычал изнуренный болью викинг. – Во имя Одина!

Ловким и точным движением она поддела обломок и выдернула его. После чего еще раз промыла рану, стянула ее края, наложила сверху пропитанный мазью лоскут и сделала тугую повязку. А потом шепотом прочитала заговор на неведомом датчанам языке.

– Травы оставшееся вытянут, – пояснила девушка. – А слова, обращенные к Великой Матери, придадут тебе сил и помогут ране быстрее зажить. Но ты все равно должен прийти ко мне после полудня и вечером, чтобы выпить целебное зелье и сменить повязку.

Хрёрек пробормотал слова благодарности и стал осторожно натягивать рубаху. А Вилфред хёвдинг усмехнулся в густые усы, покачал головой и уважительно сказал:

– Ты так молода, но во врачевании ран сведуща. Повезло людям Эйвинда с целительницей, а старому Хравну – с внучкой. Спасибо тебе.

Йорунн ничего не ответила, только улыбнулась и поклонилась вождю. А Хравн не услышал слов хёвдинга. Он спал.

В этот день хозяева и гости были заняты торгом. Датчане разгрузили кнорры, люди Эйвинда собрали все, что предназначалось для обмена и продажи. Вожди осмотрели товары, пересчитали, договорились о цене. Вывели рабов-словен, и Вилфред велел им снять рубахи, чтобы убедиться, что они крепки телом, не больны и не увечны. После Унн привела девчонок-рабынь. Хёвдинг скользнул по ним взглядом, махнул рукой: сгодятся… Весна стояла и смотрела на датские корабли, пыталась представить себя на качающейся палубе, в темном трюме, потом – на неведомом берегу среди чужих людей. Далеко за морем останется любимая сестренка Зоряна, умница Йорунн, ловкая Ольва, строгая, но добрая Унн, и каждый день сердце Весны будет разрываться от тоски. Но потом она представляла себя в объятиях Лодина… и снова переводила взгляд на кнорры.

Вилфред хёвдинг ушел, и девчонкам велели возвращаться к работе, сказали, что датчане заберут их завтра утром. Новость не была радостной, но плакать никто не стал.

После полудня Йорунн сменила повязку Хрёреку, а потом взяла глиняную плошку, молоко, оставшееся от завтрака, и отправилась в женский дом. Накануне Долгождана пожаловалась ей на шаловливого духа, который взялся ее изводить и в работе пакостить. Посоветовавшись с мудрым Хравном, Йорунн решила задобрить здешнего домового угощением и уговорить его вести себя смирно.

Выпроводив девчонок во двор, молодая ведунья закрыла за собой дверь и огляделась. Некоторое время она молча стояла возле очага, прислушиваясь к чему-то, ведомому лишь ей одной, потом распустила косу, сняла поясок, поклонилась каждому из четырех углов и стала медленно ходить посолонь, приговаривая:

– Кто бы ни был ты, озорная душа, услышь мои слова, не откажи в просьбе! Смилуйся, девкам вредить перестань, шерсть не режь и не путай, вышивку не порти, сор в еду не кидай! Если прогневали чем – прости, хозяин ласковый! И пуще всего не обижай Долгождану-Фрейдис, лучше лишний раз помоги ей да защити. А мы тебя за то каждый день угощать будем.

Девушка налила молока в плошку и поставила ее в самый темный угол под лавку. Потом снова поклонилась, завязала пояс и стала неторопливо заплетать косу. Дом казался ей тихим и уютным – должно быть, дух-хранитель услышал ее и угомонился. Вот отведает свежего молочка да и забудет про всякие пакости…

Дверь скрипнула. На пороге появилась медноволосая Лив.

– Что ты тут делаешь? – удивилась она.

– Слухи пошли, будто нечисть в доме озорует, – объяснила Йорунн. – Вот я и пришла с ней побеседовать, попросила впредь не баловать и не вредничать.

– Хорошо, если она тебя послушает, – отозвалась Лив. – А то Сванвид ложится спать, накрывшись с головой одеялом: ей всюду дверги мерещатся.

Она прошла мимо Йорунн и села на лавку. Смерила девушку любопытным взглядом:

– Правду ли говорят, что ты многое умеешь?

– Лучше прямо скажи, что тебе нужно, – усмехнулась молодая ведунья, перевязывая косу лентой.

– Хочу, чтобы тот, кого я люблю, навеки моим стал, – ответила Лив. – Замуж за него хочу.

Йорунн внимательно посмотрела на нее:

– А любит ли он тебя?

– Любит, – вздохнула медноволосая красавица, – но не торопится хозяйкой в дом ввести. А мне свободу получить хочется, женой законной назваться, сына ему подарить. И он счастлив будет, и меня люди станут уважать.

Йорунн понимающе кивнула. Взяла с полки кружку, плеснула туда чистой воды. Потом спросила:

– Как его зовут?

– А тебе зачем? – прищурилась Лив.

– Наговоренную водицу сделать, – пояснила девушка. – Чтобы любимый твой всей душой к тебе прикипел. Только заговор не получится, если имени не назвать.

Лив замялась, отвела взгляд. Нехотя ответила:

– Асбьерн ярл.

– Вот оно что, – задумчиво проговорила Йорунн, впрочем, без особого удивления. – Тут я вряд ли чем помогу. Проще утес приворожить и на тебе женить, чем Асбьерна ярла. У вождей от колдовства защита сильная, сами боги их охраняют.

– Но ты-то, говорят, ведунья всесильная, – стала упрашивать Лив. – Подумаешь, на водичку пошептать… Вдруг да и получится?

Йорунн усмехнулась, опустила вспыхнувшие озорством глаза, поднесла кружку к губам, шепотом произнесла несколько слов и протянула красавице наговоренную воду:

– Вот, возьми. Выпей сейчас и до захода солнца думай об Асбьерне. Но учти: если ты меня обманула и ярл не любит тебя, наговор проклятием обернется. Пойдут неудачи одна за другой, беды да болезни, а может, даже и смерть. Будь осторожна.

Сказала, улыбнулась и пошла к дверям. И краем глаза увидела, что Лив растерянно смотрит в кружку с водой, а отхлебнуть из нее не решается.