Цитаты из книги «Три дочери Евы»

Когда ты была маленькой, ты как-то спросила меня, боюсь ли я ада. – И ты сказал, что пророешь туннель и выберешься оттуда. Менсур усмехнулся: – Знаешь, почему меня не слишком привлекает рай? – Почему? – Я смотрю на тех, кто непременно туда попадет, на всех этих молитвенников и постников, уверенных в своей праведности и непогрешимости. Удивительно, как велики их притязания! И я говорю себе: если все эти люди окажутся в раю, что там делать мне? Уж лучше я буду спокойно гореть в аду. Там, конечно, жарковато, зато нет ханжей и лицемеров.

Я большой поклонник духовных традиций бекташи, мавлави или маламати, с их гуманизмом и юмором. Они отвергали любые проявления нетерпимости и предвзятости.

И кто вообще придумал, что на удостоверениях личности должны быть сведения о вероисповедании? Кто решает, какую религию – мусульманство, христианство, иудаизм – исповедует новорожденный младенец? Уж конечно, не он сам. Если бы Пери сама заполняла свою карту, в графе «Вероисповедание» она, возможно, написала бы «Неопределенное». По крайней мере, это было бы честно. Если ее матери суждено попасть в рай, а отцу – в ад, ее обителью должно стать чистилище, расположенное между ними. Обсуждать подобные вопросы с благочестивыми людьми она избегала, так как, заметив ее колебания, они тут же заявляли, что истинный мусульманин не имеет права на сомнение. Те немногие атеисты, с которыми ей довелось встречаться, были ничуть не лучше. И те, кто верил в могущество Бога, и те, кто верил в могущество науки, считали своим главным долгом перетащить всех сомневающихся на свою сторону. Но Пери не желала, чтобы ее обращали в чью-то веру. Не хотела принимать чьи-то нормы и правила. Она чувствовала: все, что ей необходимо, – это пребывать в движении. Если она прибьется к тому или иному берегу, то потеряет себя как личность и превратится в кого-то чуждого ей.

Школьные дисциплины представлялись ей чем-то вроде экзотических птиц, которые сидят в разных клетках, придвинутых вплотную друг к другу. Нужно просто проделать в решетках отверстия так, чтобы птицы могли перелетать из клетки в клетку, часто думала она. И литература, и физика, и философия много выиграли бы, если бы начали водить друг с другом компанию. Кто решил, что они должны существовать независимо?

Поразительно, насколько надменны все эти безбожники. С какой легкостью они отбрасывают многовековые традиции, как непомерно их самомнение, позволяющее им ставить себя выше общества. Как они могут считать себя просвещенными людьми, когда о культуре и вере собственного народа знают так мало, если вообще что-нибудь знают?

Религиозное мракобесие. Уверенность в том, что их путь самый правильный, только потому, что они впитали эту религию с молоком матери и покорно приняли то, чему их учили, не задавая вопросов. Как можно говорить о превосходстве своей веры над остальными, когда о других культурах, философах, другом образе мысли, наконец, они знают так мало, если вообще что-нибудь знают?

Нет ни одной этнической группы, которой турки могут доверять, за исключением самих турок. Национализм подошел его состоянию, как костюм, сшитый на заказ. Теперь Хакан гордился тем, что принадлежит к лучшей нации, избранной расе, и готов был совершать великие деяния во славу своего народа. Как и положено истинному турку, он чувствовал себя сильным, непреклонным и непобедимым. Наблюдая за преображением брата, Пери пришла к выводу, что человеческий эгоизм достигает особенно гигантских размеров, если его питает иллюзия полного самоотречения.

Ей казалось, эти семейные разборки подобны снежному обвалу: одно злое слово влечет за собой множество других, превращаясь в лавину, сметающую все на своем пути.

Я все время нахожусь в состоянии неопределенности. Быть может, моя беда в том, что я хочу слишком многого, но ничего не хочу достаточно

день миллионы горожан принимали очередную дозу безумия, не сознавая, что они все больше и больше утрачивают душевное равновесие. Люди отказывались делиться друг с другом хлебом, но охотно делились безумием. В этой коллективной потере разума было что-то загадочное. Если галлюцинацию видит одновременно множество глаз, она становится реальностью. Если множество людей хохочет над каким-то несчастьем, оно превращается в веселую шутку.