Искендеру еще не исполнилось и семи, когда весной он убежал от человека, которого никогда прежде не видел, но о котором очень много слышал. Хотя этот человек оказался вовсе не таким, каким рисовало его воображение мальчика, он все равно внушал ужас. На носу у него красовались очки в массивной оправе, почему-то постоянно съезжавшие вниз, в губах была зажата незажженная сигарета. Еще у него была большая кожаная сумка, в которой, по слухам, хранились какие-то острые инструменты и лоскутки кожи всех его жертв.
Стоило Искендеру его увидеть, по спине у него пробежал холодок. Он пролил на рубашку клюквенный шербет, и капли алели на белой ткани, точно кровь на снегу. Искендер попытался стереть пятна, сначала рукой, потом краешком плаща. Бесполезно. Его замечательный костюм был испорчен.
Конечно, несмотря ни на какие пятна, Искендер в своем длинном серебристом плаще и шапочке, усеянной разноцветными бусинами, все равно оставался султаном. В руках он держал скипетр, отполированный до такой степени, что казался почти прозрачным, и восседал на высоком стуле с видом правителя, наблюдающего за своими подданными. Правда, для своих лет он был маловат ростом, и все стулья казались ему высокими. По его левую руку сидели четверо других мальчиков – все старше его и выше ростом и все одинаково одетые. Оглядев их с головы до ног, Искендер решил, что костюмы у них далеко не такие красивые, как у него.
Пока другие султаны поедали сладости, толкались и хихикали, Искендер ждал, болтая в воздухе ногами. И как эти придурки могут смеяться, зная, какая пытка им предстоит, вздохнул он про себя. Глаза его тревожно бегали. В комнате было множество народу, но он знал, никто не сумеет его спасти, даже мама Пимби. Она-то ни за что не станет его спасать. Все утро она проплакала, без конца повторяя, как горда и счастлива тем, что ее ненаглядный сыночек станет мужчиной. Ведь мальчик становится мужчиной именно после обрезания.
Искендер никак не мог понять, каким образом удар ножа способен сделать его мужчиной. Это была неразрешимая загадка. От тебя отрезают какую-то часть, но ты становишься больше. Искендер не мог также понять, почему взрослые твердят, что он не должен плакать. Ведь ясно, что ему будет больно. И мама уже вся изошла слезами, хотя ей-то никто не собирался причинять боль.
Краешком глаза Искендер наблюдал за человеком с кожаной сумкой. Он заметил, что левую его щеку пересекает шрам. Наверное, один из мальчиков, оказавшихся в его страшных руках, нанес рану мучителю. Это была приятная мысль, и несколько минут Искендер с упоением воображал, как вырвется из рук страшного человека, выхватит у него острый инструмент и полоснет его по правой щеке. А потом все мальчики, обреченные на пытку, победной ватагой вырвутся за дверь. Но фантазия быстро померкла, уступив место реальности. В этой реальности слепой хафиз читал Коран, какая-то женщина разносила чай и миндальную халву, собравшиеся в комнате приглушенно переговаривались, а жуткий момент неотвратимо приближался.
Искендер медленно сполз со стула. Ноги его коснулись пола, ощутили мягкий ворс ковра. Он сделал шаг и замер, ожидая, что кто-нибудь окликнет его и спросит, куда он собрался. Но никто не обращал на него внимания. Переступая на цыпочках, он обогнул стоявшую в углу двуспальную кровать с кованой железной спинкой, увешанной амулетами от сглаза, вышитыми подушками и атласным голубым покрывалом. Голубой был любимым цветом Искендера. Это цвет мальчиков и цвет неба. А значит, небо тоже мальчик. Вода в озерах и реках тоже голубая. И в океане. Впрочем, океана он ни разу в жизни не видел.
С каждым шагом обретая смелость и ощущая себя все более легким, Искендер выскользнул через заднюю дверь. Оказавшись за пределами комнаты, он перешел на бег, набирая скорость, пересек сад, выскочил на дорогу и мимо соседских домов понесся на вершину холма. Костюм теперь был весь забрызган грязью, но это его больше не волновало. Ни капельки не волновало.
Искендер думал о руках матери. Он представлял, как эти руки расчесывают ее густые каштановые волосы, разливают кислое молоко по глиняным чашкам, гладят его по щекам, лепят фигурки из теста. Ни о чем другом он не думал, пока не добежал до огромного дуба.
Это было старое дерево с узловатыми корнями, выступавшими из земли и тянувшимися во все четыре стороны, и ветвями, едва не касавшимися облаков. Судорожно переводя дыхание, мальчик начал карабкаться вверх, быстро и сосредоточенно. Дважды руки его скользнули и он едва не сорвался, но оба раза сумел уцепиться за ветви. Никогда прежде Искендер не забирался так высоко и был несколько расстроен отсутствием свидетелей его подвига. Небо теперь было так близко, что он почти мог до него дотронуться. Несколько минут он сидел на суку, созерцая облака, довольный и гордый собой, но вскоре до него дошло, что он не сможет спуститься.
Час спустя поблизости от мальчика сел на ветку черный дрозд – изящное создание с желтыми кругами у глаз и пурпурными крапинками на крыльях, яркими, как рубины. Дрозд беззаботно щебетал, хрупкий и беззащитный, но полный жизни. Будь птица чуть ближе, Искендер мог бы ее поймать, сжать в ладонях и ощутить, как бьется ее маленькое сердечко. Он мог бы отнести эту птицу домой, холить ее и лелеять; а мог бы одним быстрым движением свернуть ей шею, что казалось не менее заманчивым.
Стоило Искендеру представить, как он убивает птицу, как его охватило раскаяние. Людей, которые предаются подобным скверным мыслям, ожидают кипящие котлы ада. Глаза мальчика увлажнились. Он не сомневался, что мать давно уже заметила его исчезновение и отправила на поиски всех, кто оказался поблизости. Однако никто не приходил. Наверное, он так и умрет на этом дереве от голода и холода. Интересно, что скажут люди о мальчике, который умер не от болезни, не в результате несчастного случая, как все прочие люди, а из-за собственной трусости?
Наверное, его уже отчаялись найти и сочли погибшим. Может, решили, что его утащили волки, хотя никакие волки здесь не водятся. Искендер представил себе, как свирепые хищники когтями и зубами раздирают его тело. Интересно, если бы его действительно постигла такая кошмарная смерть, сильно бы убивалась мама? А может, в глубине души она обрадовалась бы тому, что теперь ей надо кормить на один рот меньше?
Вспомнив о материнской стряпне, мальчик вдруг осознал, как сильно проголодался. К тому же он хотел писать, и эта проблема настоятельно требовала разрешения. Не в силах больше терпеть, он приспустил брюки и взял в руки свой маленький жезл – причину всех сегодняшних злоключений, но едва пустил струю, как снизу донесся голос:
– Эй, он здесь! Я нашел его!
К человеку, обнаружившему Искендера, присоединился еще один, потом еще целый десяток мужчин. Все они наблюдали за Искендером, а он продолжал опорожнять мочевой пузырь, который, казалось, раздулся вдвое. Наконец он закончил, застегнул молнию на брюках и уже собирался попросить помощи, как вдруг заметил, что среди прочих под деревом стоит человек с кожаной сумкой.
Тут произошла весьма странная вещь: мальчик впал в оцепенение. Его руки и ноги словно стали ватными, язык примерз к нёбу, а в желудке застыл огромный камень. Он слышал, как люди внизу кричат, упрашивают его спуститься, но не мог вымолвить ни слова. Он сидел не двигаясь, как будто стал частью дерева. Мальчиком-желудем.
Стоявшие внизу поначалу предположили, что мальчишка нарочно придуривается. Лишь несколько минут спустя они догадались, что Искендеру не до притворства и что руки и ноги отказываются его слушаться. Тогда они стали решать, как снять ребенка с дерева. Один парень попытался вскарабкаться на дуб, но не смог добраться до верхних ветвей, где сидел мальчик. Еще несколько человек повторили его попытку, но потерпели неудачу. Прочие держали за четыре конца одеяло, на случай если мальчик упадет, кто-то предлагал стащить его с дерева, набросив на него веревочную петлю. Но ни один план не удавалось осуществить. Лестницы были слишком коротки, веревки слишком тонки, а мальчик, замерший на дереве, отказывался хоть как-то помочь своим спасателям.
– Что он тут делает? – зазвенел в воздухе женский голос.
Запыхавшаяся Пимби бежала к дубу.
– Он не может слезть с дерева, – объяснили ей.
– Как это не может? Он большой мальчик.
Пимби, нахмурившись, поглядела на тоненькие, как палки, ножки сына, свисавшие с ветки:
– Ну-ка, слезай! Немедленно!
Искендер почувствовал, что его застывшее тело начинает оттаивать, точно лед под лучами солнца.
– Не испытывай мое терпение, негодник! Ты позоришь своего отца. Всем мальчикам сделали обрезание, и никто от этого не умер. Ты один ведешь себя как неразумный малыш.
Несмотря на все усилия, Искендер по-прежнему не мог даже пошевелиться. Все, что ему удалось, – посмотреть вниз и усмехнуться. Ему казалось, что таким образом ситуацию можно обратить в шутку, но он жестоко ошибался. Стоило Пимби увидеть улыбку на лице сына, ярость, которую она до сих пор сдерживала, хлынула бурным потоком.
– Ах ты паршивец! Спускайся сию же минуту или я переломаю тебе все кости! Или ты не хочешь стать мужчиной?
Этот вопрос заставил Искендера задуматься.
– Не хочу, – ответил он наконец.
– Если ты не станешь мужчиной, у тебя никогда не будет своей машины.
Мальчик пожал плечами. Невелика беда. Можно ходить пешком. Или ездить на автобусе.
– У тебя никогда не будет своего дома.
Искендер снова пожал плечами. Он будет жить в палатке, как живут цыгане.
– И хорошей жены у тебя тоже не будет.
На лице Искендера мелькнуло растерянное выражение. Ему хотелось иметь жену, женщину, которая будет похожа на маму во всем, кроме одного: она никогда не будет его бранить. Он озадаченно прикусил губу и погрузился в раздумья. Через несколько, казалось, бесконечных минут он наконец собрал всю свою силу и всю свою волю и посмотрел в глаза матери. Взгляд этих темно-зеленых глаз обвивал его подобно побегам плюща и неодолимо притягивал к себе.
– Будь по-твоему, – вздохнула наконец Пимби. – Ты победил. Я проиграла. Обойдемся без обрезаний. Я никому не позволю и пальцем к тебе прикоснуться.
– Правда?
– Правда, мой султан.
Голос матери звучал мягко и успокоительно. Искендер обнаружил, что паника его отпустила и оцепенение прошло. Он подвигал пальцами сначала на руках, потом на ногах и спустился несколькими ветками ниже, туда, где ждал его один из спасателей, примостившийся на верхней перекладине лестницы. Оказавшись на земле, Искендер бросился к матери, громко всхлипывая.
– Сынок ты мой, – пробормотала Пимби, словно это нуждалось в подтверждении. Она прижала его к себе так крепко, что он ощутил биение ее сердца. – Маламин[2], мой султан.
Искендер был счастлив, что под ногами у него снова твердая земля, и еще более счастлив, что мать по-прежнему его любит. И все же в ее объятиях было нечто удушающее. Поцелуи, которыми она покрывала его шею, казались слишком липкими, а дыхание – слишком сладким. Ему вдруг захотелось вырваться из ее объятий, тесных и душных, как гроб.
Словно прочтя его мысли, Пимби схватила сына за плечи, отстранила его от себя так, чтобы видеть его лицо, и залепила ему крепкую оплеуху.
– Никогда не позорь меня больше! – воскликнула она.
Резко повернулась к человеку с кожаной сумкой и скомандовала:
– Берите его!
Лицо Искендера залила бледность. Охватившее его изумление было сильнее испуга. Мать прилюдно обманула. И дала ему пощечину. Никогда раньше она этого не делала. Ему даже в голову не приходило, что такое может произойти. Он попытался что-то сказать, но слова застревали в горле, как камешки.
Вечером все наперебой хвалили Искендера, который молодцом держался во время обрезания. Восхищались тем, что он не проронил ни слезинки. Но сам он прекрасно знал: удержаться от слез ему помогла вовсе не смелость. Просто он неотступно думал о предательстве матери, и переживать из-за операции было недосуг. Прежде он и вообразить не мог, что можно обмануть человека, который тебе дороже всего на свете. До этого дня он не представлял, что люди часто причиняют боль тем, кого любят всем сердцем. То был первый урок на пути постижения сложностей любви.
О проекте
О подписке