Глава V
Объяснение

Клара очень страдала в то утро, и страдала вдвойне, потому что вынуждена была скрывать правду от матери. К счастью, мадам Бриссо, занятая покупателями, не замечала волнения своей дочери. Несколько раз Клара убегала потихоньку искать алмаз в своей комнате, на галерее, в саду, но эти поиски, как и прежде, оставались безрезультатными. Исчезновение камня было непонятно и походило на чудо.

Однако Клара, пытаясь найти объяснение этому странному приключению, в конце концов немного успокоилась. Впереди было три месяца, и эта отсрочка казалась ей вечностью. С другой стороны, она помимо своей воли думала о том, что какая-нибудь случайность могла избавить ее от притязаний. Смертность среди золотоискателей была необыкновенно высока. Ссоры, злоупотребление спиртными напитками, лишения, нездоровый климат косили людей, и виконт действительно мог умереть до назначенного срока. Но Клара гнала от себя эти мысли. Она предпочитала положиться на провидение, которое, быть может, возвратит ей алмаз. Притом Мартиньи, несмотря на цинизм и жестокость, возможно, притворную, оставался, как ей казалось, деликатным человеком, и Клара надеялась, когда наступит срок, воззвать к его благородству.

Размышляя таким образом, она сидела на своем обыкновенном месте за конторкой, когда кто-то вошел в магазин. Звук знакомого голоса заставил Клару вздрогнуть.

Молодой судья был в черном фраке, хотя едва наступил полдень. Поклонившись мадам Бриссо, он подошел к девушке и, взяв ее за руку, сказал:

– Здравствуйте, мисс Клара.

– Здравствуйте, месье Денисон.

Несмотря на внешнюю холодность этой встречи, молодые люди были взволнованы. Рука Клары лихорадочно горела, рука Ричарда слегка дрожала.

Судья смущенно произнес:

– Позвольте поговорить с вами наедине, миссис Бриссо.

– К вашим услугам, месье Денисон. Клара, дитя мое, позаботься, чтобы Семирамида во время моего отсутствия не наделала слишком много глупостей. Господин судья, прошу сюда.

И они прошли в смежную комнату.

Кроме неопределенных звуков, Клара, как ни прислушивалась, не могла разобрать ни слова. В тревоге она размышляла о вероятном предмете разговора между Ричардом и матерью.

Неожиданно ее внимание привлек громкий голос Семирамиды. Негритянка бранила кого-то. Ей отвечал хрипло-грубый голос туземца.

– Чего вы хотите? – говорила Семирамида на своем дурном английском. – Я вас не понимать… Вы недостоин говорить с такой женщиной, как я… Вы воротится поскорей к себе, или я приколочу вас, злой дикарь!

Однако австралиец не обратил внимания на этот формальный отказ и произнес не без некоторых усилий:

– Мисс… Клара.

Клара поспешно встала и направилась к двери магазина.

– А, это туземец, которого я называю Волосяной Головой, – сказала она. – Что это ты вздумала, Семирамида, мучить бедного человека? Или ты забыла, что я покровительствую ему с того дня, как он перевез нас в своей лодке через разлившуюся реку? Дай ему рюмку водки, пока я узнаю, чего он хочет.

– Я не стану прислужить дикарю, – пробурчала Семирамида, но тем не менее все-таки пошла за бутылкой водки и рюмкой с видом обиженной принцессы.

Волосяная Голова, как его называла Клара, был одним из австралийских аборигенов, которые жили неподалеку от колонии. Ему было лет пятьдесят. Густые волосы, как и нечесаная борода, поседели, руки и ноги его были чрезвычайно худы. Весь костюм его составлял плащ из шкуры кенгуру, и то, вероятно, он надел его, только отправляясь в город, потому что обычно его земляки не носят никакой одежды. Татуировка покрывала тело туземца. Вид у него был свирепый, а в руке он держал несколько копий. При виде Клары Волосяная Голова начал делать судорожные скачки – род пляски, вероятно, выражавшей его радость при виде очаровательной европейки.

Австралийцы время от времени приходили в город выпрашивать еду или какую-нибудь безделицу. Колонисты, относившиеся к ним с состраданием, спешили удовлетворять их желания, после чего те возвращались в свои хижины. Волосяная Голова, хотя и был главой немногочисленного племени, чаще всего появлялся на улице Дарлинга. Имев случай оказать Кларе и ее отцу незначительную услугу, он приходил время от времени в магазин, чтобы выпросить у них что-нибудь из пищи, рюмку водки, гвоздь или кусок веревки, чтобы подвязать плащ.

Поэтому Клару нисколько не испугало его появление. Она, улыбаясь, подошла к туземцу и спросила, чего он хочет. Волосяная Голова отвечал невнятными звуками.

Тогда Клара показала ему попеременно разные вещи, находившиеся в магазине: одежду, охотничьи и рыболовные снасти, глиняные и деревянные сосуды, но австралиец качал головой. Наконец он внятно произнес несколько раз: «Гиссо».

Клара опять не поняла, но Семирамида, которая, несмотря на свое презрение к австралийским туземцам, несколько лучше знала их привычки и их язык, пояснила:

– Мисс Клара, «гиссо» на языке этих дикарей значит черная змея… Злая черная змея! Укусит человека – умереть через минуту.

– Но не черную же змею пришел просить у нас Волосяная Голова? Мы, как говорит отец, «не держим этой статьи».

Однако ей вдруг пришла в голову одна мысль! Она вспомнила, что из всех вещей, которыми дорожат австралийцы, самая драгоценная в их глазах – железная палочка. Не то, чтобы она нужна была им в качестве оружия. Они довольствовались с этой целью копьями и бумерангами – странным приспособлением, возвращающимся в руку того, кто его бросил. Нет, палочка служила туземцам амулетом. Ее владелец считает, что она предохраняет его от укуса черной змеи, которой панически боялось местное население. Некоторые австралийцы отдали бы все, что имели, чтобы владеть такой палочкой.

Как только Клара догадалась о желании своего приятеля, отправилась на склад, где хранилось старое оружие, и отыскала там мушкет, вероятно, принадлежавший какому-нибудь французу, и, сняв с него сошку, отдала ее. Взяв палочку в руки, он завертел ее над головой, обнаруживая сильнейшую радость. Он хохотал, плясал, испускал неистовые крики, не переставая вертеть драгоценную палочку.

Наконец, желая дать понять Кларе, каким образом он будет пользоваться амулетом, Волосяная Голова с помощью пантомимы изобразил борьбу с черной змеей. Он подражал ее свисту, вставал в оборонительное положение, наклонившись вперед и застыв с палочкой в руке. Когда змея, по-видимому, бросилась, палочка описывала в воздухе полукруг, змея падала, и Волосяная Голова подражал ее судорожным движениям на земле. Наконец голова пресмыкающегося была отрезана – и победитель праздновал пением и пляской свою воображаемую победу.

Клара очень хорошо уловила смысл этой пантомимы. Видя, что туземец запыхался и весь в поту, она сделала знак Семирамиде подать ему рюмку водки. Песок в пустыне не поглотил бы скорее этой капли водки – так быстро выпил ее Волосяная Голова. Он охотно выпил бы и другую рюмку, и Клара не отказала бы ему, но Семирамида возразила, спрятав бутылку:

– Нет, нет, мисс Клара, не надо напоить его. Когда он напился, он сбесится, и что тогда будет делать мы, бедная женщины?

Волосяная Голова, впрочем, не обиделся, тем более что Семирамида сходила в кухню за остатками холодной говядины и хлеба, которые он тотчас же съел с жадностью. Клара начала находить его посещение слишком продолжительным, когда австралиец сам, по-видимому, решил, что ему пора возвращаться. Но прежде чем удалиться, он подошел к Кларе и произнес длинную речь, в которой несколько английских слов были потоплены в нечленораздельных звуках. Правда, по его выразительным жестам можно было понять, что он благодарен Кларе за ее щедрость и предлагает посетить его деревню. Чтобы уговорить ее не отказываться от приглашения, Волосяная Голова описал, какую превосходную охоту на кенгуру устроит он в ее честь, как займет ее ловлей угрей, перечислил кушанья из муравьев, которыми намеревался угостить ее. Он даже обещал поссориться с соседним племенем и продемонстрировать своей молодой гостье зрелище битвы, в которой он отрежет неприятельскому начальнику голову и поднесет ее Кларе.

Семирамида громко хохотала, наблюдая за его ужимками.

– Конечно, конечно, – говорила она сквозь смех, – когда-нибудь мисс Клара наденет лучший кринолин и шляпу с цветами и придет к тебе в гости, а я буду нести за ней зонтик и веер, наряжусь в красное платье и желтый фуляровый платок, чтобы познакомиться с твоей женой и твоими детьми.

Вряд ли Волосяная Голова понял хотя бы слово, но Клара сказала негритянке:

– Полно, Семирамида, не унижай этого несчастного. Он хочет выразить нам свое уважение, и не его вина, если его обращение не походит на наши обычаи. Кто знает, может быть, через несколько дней он будет иметь случай доказать мне свою признательность не такими странными средствами…

Она дала австралийцу три цветных платка для его жены и детей, после чего он наконец покинул магазин.

Появление Волосяной Головы отвлекло Клару от ее горестей, однако она удивилась, что его неистовые крики не привлекли внимания матери и Ричарда Денисона. Видимо, разговор шел о чем-то весьма важном. Впрочем, Клара скоро узнала, что он касался и ее, потому что мадам Бриссо позвала дочь. Оставив в магазине Семирамиду, она поспешила на зов матери.

У мадам Бриссо глаза покраснели от слез, а Ричард Денисон выглядел спокойным и довольным. Клара, дрожа, села напротив матери.

– Что это за крик слышала я сейчас, Клара? – спросила мадам Бриссо. – Не приходил ли кто из этих попрошаек-туземцев?

Клара передала ей в нескольких словах, зачем Волосяная Голова явился в магазин.

– Конечно, мы не обогатимся подобной торговлей, но эти бедные люди так жалки! – вздохнула мадам Бриссо.

– Из политических соображений следует приучать этих людей, насколько возможно, к цивилизации, – сказал Денисон. – Конечно, мисс Клара не заботится о политических причинах, она только следует велению своего доброго сердца.

– Да, да, она добра, – кивнула мадам Бриссо, – и у вас будет…

Она, не договорив, улыбнулась и продолжала:

– Я имела объяснение с мистером Денисоном, дитя мое. Я ничего от него не скрыла; он теперь знает о наших несчастьях и выразил мне свое сочувствие. Он желает немедленно привести в исполнение некоторые планы, очень лестные для нас… о которых, быть может, ты догадываешься.

Клара робко взглянула на мать. Неужели она все рассказала судье, столь дорожившему общественным мнением?

Клара была далека от мысли, что ее мать, искусно распространяясь об одних подробностях, о других упомянула лишь вскользь, придав происшествию такой смысл, которого на самом деле они не имели. Женщины – большие мастерицы в этом искусстве. И мадам Бриссо, не прибегая ко лжи, ловко представила себя несчастной жертвой судьбы. Этот рассказ, переданный трогательным тоном женщиной, еще красивой и заливающейся слезами, произвел должное впечатление на Ричарда Денисона. Хотя его профессия должна была бы заставлять его относиться с долей недоверия к подобным признаниям, но он был молод, склонен к состраданию и думал только об обстоятельствах, оправдывавших супругов Бриссо.

Клара еще несколько дней назад была бы очень рада узнать, что никаких препятствий к их браку не существует, но теперь сердце ее в страхе сжималось.

– Милая Клара, ваша мать рассказала мне о горестных происшествиях, заставивших ваше семейство покинуть Францию, – сказал Денисон, взяв ее за руку. – Я знаю, что на вашей родине существует некоторое предубеждение против людей, подвергшихся суду, но мы, англичане, особенно в колонии, не разделяем этих предрассудков. Ваш отец, может быть, поступил слишком опрометчиво, но все-таки он порядочный человек. Что же касается вашей матери, столько выстрадавшей и выдержавшей столько жестоких испытаний, то я гордился бы быть ее сыном.

– А я, месье Денисон, – со слезали в голосе произнесла мадам Бриссо, – я была бы для вас любящей и преданной матерью. Вы первый человек, ставший нашим другом здесь, и, наверное, муж чрезвычайно обрадуется, узнав… Но для того, чтобы стать нашим сыном, вам прежде надо получить согласие Клары… Что ты об этом думаешь, дорогая? Хочешь ли ты, чтобы месье Денисон соединился с нами родственными узами? Излишне говорить, что это зависит от тебя одной.

Мадам Бриссо, говоря таким образом, не сомневалась в ответе дочери. Каково же было ее изумление, когда Клара, закрыв лицо руками, зарыдала.

– Боже мой, Клара! – воскликнула она. – Что с тобой?

Денисон побледнел.

– Мисс Клара, как я должен понимать эти слезы? Не имел ли я некоторых причин надеяться…

– Ричард, и ты, мама, прошу, не расспрашивайте меня, – прошептала несчастная девушка. – Но теперь наш брак невозможен.

Денисон и мадам Бриссо недоуменно переглянулись, стараясь понять причину такого внезапного решения.

– Это непостижимо! – вскричала мадам Бриссо. – Клара, что изменилось со вчерашнего вечера? Если мне не изменяет память, вчера ты была готова принять предложение господина Денисона.

– Повторяю, мама, не расспрашивай меня. Да, до вчерашнего дня я с удовольствием принимала знаки внимания месье Денисона и не отвергала надежды… но с тех пор… Одно обстоятельство… О, пощадите меня, я страдаю… Я так страдаю!

И Клара почти лишилась чувств. Пока мадам Бриссо хлопотала около нее, Денисон мрачно размышлял.

– Эта перемена, без сомнения, вызвана появлением авантюриста! – воскликнул он, хлопнув себя по лбу. – Не зря мне показался подозрительным этот человек, привыкший играть благородными чувствами и думающий только о богатстве. Сегодня утром, когда он снова попытался развить свою теорию, я возразил ему довольно резко, но он того заслуживал. Мартиньи, без сомнения, затаил злобу… Но благодаря какому адскому искусству удалось ему поразить меня в самое уязвимое место? Какую ложь, какой гнусный способ употребил он, чтобы изменить таким образом чувства мисс Клары?

Ричард Денисон, обыкновенно невозмутимый, говорил с жаром, который свидетельствовал о том, что холодность судьи была только качеством, так сказать, принадлежащим к его званию.

– Вы угадали правду, месье Денисон, – ответила мадам Бриссо. – Без сомнения, наш соотечественник, которого мы так дружески приняли, вскружил голову моей дочери. Утром Семирамида рассказала мне, что он довел Клару до слез. Ради бога, дочь моя, скажи, что произошло между тобой и виконтом де Мартиньи? Говори откровенно, ты ничего не должна скрывать от своей матери. Да, да, этот виконт виновник всему! Искатель приключений, мошенник! Как я жалею, что дала ему рекомендательное письмо! Держу пари, что он даже не виконт.

– Не судите слишком строго о нем, – сказала Клара. – Надеюсь, он не заслуживает таких слов.

– Она еще его защищает! Слышите ли вы? Она его защищает! – не выдержал Денисон. – Да, я начинаю догадываться об истине: этот француз молод, хорош собой, он умеет красиво говорить – качество, которое так ценят в вашей стране, он имеет титул, прекрасное имя – так, по крайней мере, он говорит, – не будучи богат, он обладает алмазом значительной цены, который так прельстил мисс Клару, что она захотела оставить его до следующего дня, чтобы налюбоваться им вдоволь… Блестящие качества виконта де Мартиньи заставили ее забыть ничтожного английского судью. Да, сравнение, без сомнения, было убийственно для меня, и мисс Клара с неблагодарностью, на которую я считал ее неспособной…

Слезы выступили у него на глазах. Он встал и большими шагами начал ходить по комнате.

– Вы несправедливы ко мне, месье Денисон, – прошептала Клара. – Бог свидетель, вы несправедливы! Нет, я вас не обманывала, оказывая вам предпочтение, которого вы заслуживаете. И если бы я была свободна следовать велениям своего сердца…

– Свободна? – повторил судья. – Как же это? Разве вы не свободны?

– Я не то хотела сказать, – смутилась Клара, поняв, что проговорилась. – Но важные причины, которых, к несчастью, я не могу открыть…

– Это что значит, Клара? – спросила мадам Бриссо. – Что за тайны у тебя могут быть от матери? Ты должна назвать нам эти причины, столь неожиданно возникшие. Говори, Клара, я приказываю тебе!

– Умоляю, мама, не расспрашивай меня! Я не могу, я не должна объяснять, какому чувству повинуюсь. А вы, месье Денисон, не настаивайте, чтобы я объяснила вам причины своего молчания.

– Хорошо, мисс Клара, – делая над собой усилие, ответил судья. – Я не хочу мучить вас и буду думать, что причины, о которых вы говорите, действительно для вас очень важны. Я присоединю свои просьбы к вашим, чтобы ваша мать уважала вашу тайну… Только, мисс Клара, умоляю, скажите, неизменно ли ваше решение? Если впоследствии, когда переменятся некоторые обстоятельства, буду ли я иметь право еще надеяться…

– Может быть, – ответила Клара с задумчивым видом.

Лицо Денисона просияло.

– Это правда, мисс Клара? Возможно ли, чтобы вы когда-нибудь переменили это решение, разрывающее мне сердце?

– Не смею утверждать, но, может быть, я недолго стану подвергаться неумолимой необходимости, которой повинуюсь теперь.

– Какой же срок вы назначаете?

– Не знаю. Может быть, завтра, а может быть, сегодня вечером я опять буду вправе располагать собой. Во всяком случае, через три месяца моя участь, так или иначе, будет решена. А до тех пор, умоляю вас обоих еще раз, не мучайте меня расспросами.

– По крайней мере, мисс Клара, можно ли мне будет видеть вас, как прежде? Или вы запретите мне посещения, которыми я так дорожу?

– Приходите, месье Денисон, если вы этого желаете. Однако было бы благоразумнее, в теперешних обстоятельствах, для пользы нас обоих… Но я не имею уже сил… Сжальтесь надо мной!

И несчастная девушка лишилась чувств.

На следующий день жизнь в доме вошла в свою колею, только Клара была очень бледна. Мать ни о чем больше не спрашивала ее и только с тревогой наблюдала за дочерью.

По мере того как проходили дни, недели, Клара становилась все задумчивее. Можно было подумать, что она ожидает какого-то важного известия; когда она работала в магазине, любой шум заставлял ее вздрагивать. Если покупатель неожиданно входил в магазин, она вскакивала, взволнованная и трепещущая. Часто она бродила по дому или в саду с таким видом, будто что-то ищет. Мадам Бриссо с беспокойством отмечала странности, а Ричард Денисон, приходивший каждый вечер, огорчался этим тем более, что не мог понять причины произошедших с Кларой перемен.