Развременение

 
Течение времени в космических «Крото́вых норах»^[1]
Обречено быть замкнутым в туннеле миллионнолетном.
Но, пропетляв меж звёзд, смирив крутой свой норов,
Оно летит назад прокрученной обратно кинолентой.
 
 
Я власти времени противился, когда мне было двадцать,
Не принимал «фатальность» как природную естественность.
Мне, молодому, не хотелось с жизнью расставаться, —
Да и сейчас не хочется, хоть мне уже за семьдесят.
 
 
Уйти от старости ещё не удавалось умудриться
Ни медикам, ни колдунам. Нет разве мер мудрее?
Такой вопрос меня преследовал лет тридцать,
Пока я не нашёл ответ – развременение.
 
 
Я абстрагировал свой мозг от времени круговращения,
Возвёл заслон от града дат, щит ставен, плотность створок.
Стал неподвластным росту возраста и попросил прощения
У старых сверстников за то, что выгляжу на сорок.
 
 
Мой сын отметил сорок пять – успешных действий шествие,
И дочка к юбилею «сорок» славной подойдёт дистанцией.
А внучке старшей – двадцать, младшая достигла шестилетия,
И внук отпразднует в начале марта год свой девятнадцатый.
 
 
Чтоб не было так больно с жизнью расставаться,
Не поддавайтесь времени – нет разве мер вернее?
Уйти от старости легко, лишь стоит постараться.
Попробуйте мой инструмент – развременение!
 

Ноябрь 2011 г.

Я был там

 
Высший Сеятель зёрна вкраплял, оживляя бездушье песчинок.
Превратил их в свидетелей времени – наполненья песочных часов.
Творец знал: неестественность – в ранних смертях беспричинных.
Говорил: жизнь дана – длиться вечно, замкнуть нужно Чёрный засов.
 
 
Нас, прибывших на свет, ждал «проявленный» мир феноменов^[2].
Ход песочных часов, где песчинки струят сверху вниз.
Постигали умом «Вещь-в-себе» и невидимый мир ноуменов^[3]
В первом крике рождённого: вот он – из небытия трансформизм!
 
 
Жизнь приняв в своё лоно, Земля дала людям вместилище:
Эстафету эпох закрутить, Книгу Книг в свод деяний сверстать.
Нам бы в сердце часов – ПУЛЬС ТВОРЕНИЯ также внести ещё,
Чтобы КРЕАЦИОННЫЙ ДИЗАЙН^[4] начал в практику перерастать!
 
 
Нас учили с пелёнок стремленьям к Познанью, дерзаниям.
В идеале – стать в ранг демиурга, способного чудо творить!
Нас не звали родиться, но жизнь обратилась к Дизайнерам:
Дать идею проекта на Вход, чтоб в бессмертие дверь отворить.
 
 
Солнце в створ небосвода вкрапляет вибрации порциями.
Как монады^[5], стекаются струйки из колбы песочных часов.
Будь, дизайнер, на Входе, сам станешь создателем в социуме!
Я был там… ещё счётчик не сдвинут, на Выходе – чёрный засов.
 

Реципиент

 
Ты думаешь, что я – реципиент,
Что ты мне силы отдаёшь, как донор.
И ты решаешь, цепь перетерев,
Разнять контакт браслетов животворных.
 
 
На правой кисти мне сустав свело,
На левой – тебе стиснуло запястье.
Как мысль беззвучна, как не видно слов,
Так невесомы цепи сопричастья.
 
 
А может, внешний мир – реципиент,
И мы с тобой – один бессмертный донор?
И этот мир, коллапс перетерпев,
Наш транспорт с якорной стоянки стронул?
 
 
Не кровоточит кожу жгущий след
Воображаемых браслетов обручальных.
Но ток по цепи бьёт в ручной браслет
Толчками чувств – прекрасных и печальных.
 
 
Как медленно браслет меня казнил!
За что сковал и за кого карал он?
В нём образ твой из музыки возник,
Как генделевский Деус от хорала.
 
 
Мне тембры задаёт твой организм.
Он – сгусток радостно-печальной смеси.
Так мощью стонущих регистров органист
Вершит «Крещендо» моцартовской Мессы.
 
 
Зиготой внеземных интрагамет
Росла, ветвясь, из нервной нити клетка,
И обернулся женщиной фрагмент
Смятенного, истерзанного интеллекта.
 
 
Я верю, верю в свой последний шанс.
За всех, кем был отвергнут многократно,
Страдаешь ты, возможности лишась
Меня побить, как козырная карта.
 
 
Поэтому губами я припал
К твоим коленям, и страдал, и плакал,
Искал в тебе участья и тепла,
Глотая слёзы, но мне было сладко!
 
 
Поэтому к руке твоей приник
И вижу в ней твоё отображенье.
Она живёт, как мраморный Дневник,
И умирает, как шедевр в Родене.
 

Мама, поговори со мной

 
Родная, я Мамой тебя величаю.
Любимая, ты мою жизнь создала…
Дай налью тебе крепкого, редкого чаю,
И присядем, как прежде, с тобой у стола.
 
 
Пусть мне вспомнится голос твой, волосы – проседями,
Милый взгляд твоих глаз, озарявший мне мозг…
Ты жила полной жизнью: какие там восемьдесят!
Если б смерти не дал тебя, если бы смог!
 
 
Только… ты умерла, словно в знак солидарности
С тем, что папа болел, обречённый на смерть.
Твой уход так потряс его. Мир сюрреальности
Принял боль ваших двух неразлучных сердец.
 
 
Вы покинули нас, завещав нам – не бедствовать,
Не болеть и не ссориться брату с сестрой.
В душах внуков и правнуков – ваша наследственность,
В их глазах – твой задор и твой страстный настрой.
 
 
И жена моя тоже любила вас искренне,
Не без споров и ссор (что греха зря таить).
А теперь мы у ваших могил, как у пристани,
Зацепили событий минувшего нить.
 
 
Вы сейчас были б мною довольны, обрадованы
Тем, что труд не напрасен и жизнь – не пустяк.
Заблужденья простили б: они ведь оправданы,
Если поиск идёт на нелёгких путях.
 
 
В этом поиске – вас продолженье заложенное!
Ты мне, мама любимая, мир создала.
Мне осталось немного – постичь невозможное…
Так давай же присядем с тобой у стола!
 

2003 г. (новая редакция 2010 г.)

Поезд времени

 
На день рождения моего сына Леонида 10 октября 2011 года
Я поздравляю, Лёнечка, тебя, сынок родной!
Тебе исполнилось сегодня Сорок пять!
Так пусть же счастье, и удача, и любовь
С тобой повсюду будут пребывать!
 

* * *

 
Я поезд памяти своей пускаю вспять.
И вижу – маленького, юного и взрослого тебя:
Вот вереница славных дел твоих.
А поезд мчится, и раз в год, итоги подведя,
Ты будто бы перед лицом особых станций?
10-й день, 10-й месяц октября:
Рожденья дни, и, сколько ни было бы их,
Я рад, что ты моим ребёнком смог остаться!^[6]
 

Твой папа.

10 октября 2011 г.

Севильский вояж

 
Привет, Тема! Я знал – ты летишь, самолёт уже в небе!
Его трасса прямая, как луч, будто лазера взвихренный след.
Минск, Варшава и Прага к Баварии, Берну, Женеве,
От Лиона, Тулузы к Испании – на Пиренейский хребет^[7].
 

* * *

 
Миновав реку Эбро^[8], плато^[9] над равниной форсируя,
К Иберийским горам^[10] луч привёл. Самолёт снова здесь воспарит.
Над Кастильской Месетой^[11], чьих замков нет в мире красивее,
С Кордильеры^[12] спланирует лайнер, чтоб сесть на Барахас-Мадрид^[13].
 

* * *

 
Ты услышишь, что житель Севильи себя назовёт «севильянос»^[14].
Что порт древний – Гиспалис^[15], создав, мощный Рим акведуки творил.
Что Севилья в эпоху Колумба богатством своим прославлялась,
Тем, как ловко товары, прибывшие с моря, подхватывал Гвадалквивир^[16].
 

* * *

 
Праздник твой – день рожденья, украсила танцем испанским Севилья.
Город словно заранее знал, на какие вопросы готовить ответ,
На всё то, что тебя занимало, давно волновало и веселило,
Что могло бы влить в душу двадцатилетнего новый невиданный свет.
 

* * *

 
С днём рождения, Тёма! Удачи тебе – в непрестанном искании!
Непроторенных тропок, открытий, никем не разгаданных тайн!
Ты мечтал, и тебе повезло побывать там, в прекрасной Испании.
Расширяй свой багаж «страноведа^[17]», скорее домой прилетай!
 

Апрель 2013 г.

Внуку Теме исполнилось 20 лет

С днём рождения, моя сестрёнка Золя!

 
Я поздравляю тебя с днём рожденья, Золечка!
        Мы, будто на Ордынке, где собрались в день твой дома!
Овальный стол накрыт, мы этот праздник празднуем…
        Представь, что мама с папой тоже здесь сидят.
И тост звучит: «Ты, доченька, нисколечко
        не изменилась. Молодой будь, хоть за семьдесят!»
«Чтоб воплотиться смелым изысканьям творческим!
        Пусть не иссякнет твоей жизненной энергии ресурс!»
…Тост множится по восклицаньям радостным,
        и слышит нашу о тебе мольбу Мадонна.
Бог даст, чтоб сбыться пожеланиям родителей пророческим.
        И я молю, чтобы спасение тебе даровал Иисус!
 

21 августа 2011 г.

В день Пасхи

 
Да возрадуйтесь Пасхе! Глядите —
       идёт обновленье весеннее!
Будто клювики пташек, побеги листочков
       из гнёздышек почек глядят.
День прозрачный и ясный.
       Христово Светло Воскресение!
Златоглавые маковки небо целуют
       и гимнами звонниц гудят.
 

* * *

 
Я и сам – как листочек,
       набухшую почку проклюнувший,
Ослеплённый зелёным двором,
       муравой расстелившейся вдруг!
Ощутил лёгкость бега,
       как будто бы снова стал юношей!
Есть призванье творить,
       ведь не зря дал Творец пару рук!
 

20 апреля 2014 г.

Наперекор

 
Я делал всё всегда всему наперекор,
Был Богом сотворен, но я не мог быть «избранным».
Переносил людей «успешных», – их насмешливый укор,
От тех, кем я не мог быть в принципе быть признанным.
 
 
Я тайны времени в астральных высях открывал,
Не те, о чём талдычат нам учёные ничтожества.
И корни истин, как зубную боль, из сердца вырывал,
Покуда мысли все по капле не источатся.
 

* * *

 
Вот стенка с книгами. Вот стулья, стол, кровать,
Но в доме не было привычного трельяжа.
Всё было детям отдано, как им растолковать,
Что мама может обойтись без макияжа?
 
 
Как им поведать, что не для денег я рождён?
Что ум мой никогда не будет «продающим»?
Что счастье нам – жить так, как листьям под дождём,
Творя день будущий, прощаясь с предыдущим?
 
 
Вот наша дочка – воплощение добра.
Вот сын – характеров родительских наследник.
Я – не Адам, и ты – не из ребра,
Но плоть у нас одна до дней последних.
 
 
Я преклоняюсь перед мудростью небес
За созданную мне хранительницу – богиню.
Тебя, Мариночка, такую, как ты есть,
Я никогда не разлюблю и не покину.
 

1992 г.

На день рождения – 50-летие Мариночки

Мариночка! Как ты могла умереть?

 
Ты словно бы догадывалась,
Что в год второй Миллениума
Нас разлучат трагически —
В декабрьском финише нам бесы гибельность несут.
Ты сон увидела: мы – в безнаказанной,
Бесчеловечной паутине «истреблениума».
Ударом в мозг апоплексическим
В день двадцать первого настиг тебя инсульт.
 
 
Ты простонала: «Голова… кошмар.
Вези же к Александре!
В пятидесятую. Боль нескончаема.
Оставь мне сотовый наш телефон».
В реанимации – второй удар
Был киллерного выстрела парадоксальней.
Все девять суток пять врачей отчаянно
Поддерживали твой предсмертный сон.
 
 
И сердце ещё билось,
И дыхание – глубокое и собранное —
Определял компьютер,
Регулируя давление, температуру, пульс.
Пришёл священник.
Он молитвами тебя в иную жизнь соборовал.
А мы просили: «Исцеленье даруй!
Ведь Мариночка жива, жива, проснётся пусть!»
 
 
Душа твоя кричала громко
Сквозь открывшиеся двери в мир беззвучности.
Звенел из Космоса к тебе взывающий
Божественной мелодии хрусталь.
Ты умирала за любовь —
Как ангел твой, пречистая Марина-мученица,
Святая Дева-страстотерпица,
Жизнь отдавшая за веру, за Христа.
 
 
Я не забуду, как лежала ты в реанимации, перенесённая
От аппаратов – к двери. Саваном укрыта на каталке.
Сказали: сердце биться утром перестало.
А дальше – только вскрытие и морг.
Мы, простынь приоткрыв, к тебе приникли, потрясённые,
Лишь повторяли: «Как же так?» – и слёз комки глотали,
И ощутили, как тепло твоё переступало
Жизнь отдающей плоти роковой порог.
 
 
Твоё отсутствие – не пустота.
Со мной твоя особая, вторая материальность.
В пространстве комнаты
Я осязаю твою плоть – не призрак, не фантом.
Твой голос, жесты, запахи, упрёки – здесь,
Они со временем не потерялись.
Лишь несущественное кануло
В разрыв меж «раньше» и «потом».
 
 
Я был источником твоих переживаний,
Был причиною обид.
Работал допоздна, по службе уезжал,
Порою безобразно напивался.
Ты говорила: «Сглазом женщин
Наш цветок любви прекрасный был убит».
И всё ж – меня любила жертвенно
И умерла, чтоб я в живых остался.
 
 
Жить дальше – только прошлым,
К роковому финишу не устремляясь,
Гореть, как в огненном чистилище,
Страдая, каяться и не сгорать,
Ты доказала: всё, что было – пошлый миф,
Парадоксальнейшая сюрреальность,