– Ты не поняла, – на месте дворца появилось странное облако, в нем тысячи световых золотых и серебряных линий, беснуясь, пересекались друг с другом, словно рисуя каркас здания, – ты будешь руководить административной частью империи, в моем ведении остается военная.

«Да как скажете», – раздраженно подумала я, заинтересованно вглядываясь в творимое волшебство.

Кесарь не ответил. Видимо, был занят, но мне не понравилось странное выражение на его лице. Совсем не понравилось. Как, впрочем, и еще один момент:

– В качестве кого я была представлена вашим сторонникам?

Тишина в ответ, и лишь кривая усмешка. Ясно – спрашивать бесполезно. Я и не стала.

В молчании смотрела на все увеличивающийся световой поток, на переплетение линий, на опускающиеся с неба золотые искорки, мерцающим облаком покрывающие зарождающийся дворец. А затем вспышка света, и облако начало таять, открывая взору потрясающий величием и красотой дворцовый комплекс. Сейчас, после подъема территорий, мы смотрели на архитектурное строение снизу вверх, и сверкающая, уходящая ввысь лестница казалась неотъемлемой частью императорской резиденции, словно подчеркивая белоснежный храм власти с ярко-золотой крышей, своим блеском слепившей глаза.

– С этим завершили, – произнес кесарь и, скрестив руки на груди, осмотрел творение рук своих. – Нравится?

– Критика ваших действий неприемлема, – ехидно напомнила я.

Супруг искоса взглянул, улыбнулся и поинтересовался:

– Запомнила?

Молча кивнула.

– Теперь усвой.

Мрачно посмотрела на императора, тот ответил насмешливым взглядом с высоты своего роста. А я вдруг подумала – вот если бы его сожрали гоблины и бессмертие не спасло бы…

– Нежная моя, до сего дня я был достаточно терпелив с тобой, не заставляй сожалеть об этом.

От тона кесаревского голоса стало не по себе, хотя по себе мне не было с момента прибытия в данный в высшей степени странный мир, так что…

– Мой кесарь, – протянула я, прекратив взирать на супруга и теперь изучая взглядом дворец, – так, исключительно в качестве намека на ситуацию – до сего дня у вас в любом споре в качестве неоспоримого аргумента была угроза благополучию Оитлона… – Я сделала паузу и уточнила: – Была. Так что, по сути… – Я развернулась, взглянула в сверкающие глаза и добавила: – Плевать я хотела на ваши угрозы.

Араэден Элларас Ашеро странно улыбнулся, но промолчал.

– Сказать нечего? – догадалась я и ласково улыбнулась кесарю его же улыбкой. Разве что не только с угрозой, но еще и нагло, так, как умел только рыжий. И вот после этого все так же нагло добавила: – Видите ли, ваше бессмертие, я вам нужна.

Он продолжал молчать, я же продолжила наглеть:

– Сомневаюсь, что вы убьете меня, раз уж изначально готовили в правительницы вашей в высшей степени странной империи, не так ли?

Кесарь все так же молча смотрел на меня, только улыбка становилась все шире. И это начинало пугать. Впрочем, не факт, что ему было еще чем испугать меня после всего увиденного, а потому продолжила наглеть дальше:

– Так что, если вы желаете полноценных партнерских отношений и ответственной работы от меня по восстановлению вашего государства, забудьте про угрозы.

Легкий, почти издевательский кивок, но вместо ожидаемых возражений, предупреждений, ну, или хоть чего-то я услышала:

– Катриона, нежная моя, твоя наглость неприемлема.

Император Араэден протянул ладонь, коснулся моей щеки, провел большим пальцем по линии подбородка и добавил:

– Возможно, в дальнейшем в интимно-приватной обстановке, в рамках постельных удовольствий, я позволю тебе раскрыть и эту грань твоего характера, но не сейчас.

Дернула головой, избавляясь от его прикосновений, и тут до меня дошло.

– Что вы сейчас сказали? – изумленно переспросила. – В какой приватной обстановке? О каком привате речь?! Какие удовольствия?!

В ответ кривая ухмылка и вопрос:

– Страшно?

Резко отвернулась к дворцу, сложила руки на груди, мрачно ответила:

– Ясно, все поняла, постараюсь сдерживаться в вашем присутствии.

Кесарь усмехнулся и тоже посмотрел на дворец.

Некоторое время мы стояли молча на холме, ветер развевал мои волосы и порванную рубашку, чувство потерянности и дикого одиночество накатывало снова и снова, как волны… Но желания бежать прочь не возникало – мне было безумно интересно понаблюдать за тем, что будет дальше, да и ситуация с восстановлением империи интриговала.

– Голодна? – спросил кесарь.

– Вряд ли я сейчас смогу есть, – отозвалась, задумчиво разглядывая дворцовый комплекс.

Перед нами открылся портал.

Глядя на его сверкающие грани, я вдруг поняла одну странную вещь – сейчас кесарь их открывал легко, а едва мы появились в его мире, использовал не портал, а дорогу и камни, перенесшие нас…

– Это – эхао, грани света, не порталы, – снизошел до объяснения Араэден. – Принцип действия кардинально отличается от того, о чем рассказывал тебе вождь Джашг. Эхао не раздвигают пространство, они преломляют свет, и, вступив в него, ты становишься светом, световым же лучом переносишься в избранное место.

Удивленно посмотрела на кесаря, тот, не глядя на меня, продолжил:

– Все потоки света контролирует властелин Эрадараса, именно поэтому мы не могли воспользоваться эхао, едва появились.

– А сейчас можем? – уточнила я.

– Да, – абсолютно спокойный ответ, – я подчинил потоки, едва использовал Радужные камни, и теперь абсолютно все перемещения в Эрадарасе контролирую я.

Теперь понятно, почему сторонники свергнутого брата кесаря разбегались, а не покинули дворец, используя магию…

– Именно, – подтвердил император.

Да, я действительно мало что могу понять в магии светлых, но вот с интригами вроде дело обстоит получше.

– А куда вы отправили ваших сторонников? – задала я очередной вопрос.

Кесарь повернулся ко мне, улыбнулся и спросил:

– Есть предположения?

Хм, интересно. С одной стороны, мне пока непонятны принципы их магии и вообще государственного устройства, с другой… семь сторонников с возможностью свободно перемещаться по империи, в то время как противники ныне устанавливающегося правящего режима такой возможности лишены… И куда я бы их отправила, будь я на месте кесаря?!

– Захват власти в армии?

– Совершенно верно. – Мне приятно было видеть одобрение в его взгляде.

– Уничтожите верхушку армейского состава? – поинтересовалась я.

Кесарь молча протянул руку, вложила свою ладонь, и сильные пальцы ее мгновенно сжали, не больно, но очень крепко. Вместе мы шагнули в портал.

Свет окружил, стремительно унося за собой, и вскоре под ногами был отполированный мраморный пол, а перед нами строй перепуганных… человеческих девушек! Тоненьких, удивительно красивых, светлоглазых и светловолосых. Изумленно посмотрела на кесаря.

– Рабыни, – последовал краткий ответ.

И отпустив мою ладонь, Великий император что-то произнес на своем певучем языке. Произнес жестко и повелительно, явно отдал какой-то приказ. Только сейчас заметила его матушку, сидящую в высоком кресле у окна. За окном, кстати, простирался морской пейзаж, то есть мы сейчас вообще неизвестно где оказались, но явно не вблизи дворца.

– Нежная моя, – потребовал внимания кесарь, – ты должна выглядеть достойно.

Оторвавшись от созерцания бескрайнего водного простора, посмотрела на его бессмертие и задала резонный вопрос:

– Зачем?

– Ответ очевиден, – произнес Великий император Араэден и покинул помещение.

Я вновь повернулась к окну – определенно, с этим морем было что-то не так, но я все не могла понять, что именно. Легкий оттенок фиолетового? Ну, в этом мире и горы странные, так что… И тут среди сине-фиолетового гребня далекой волны мелькнуло тонкое красное нечто… всплыло на мгновение и снова ушло в глубину…

От окна я отпрянула, чуть не сбив неслышно подошедших рабынь.

– Что за… червь? – скорее прошептала, чем проговорила, и, обернувшись, увидела недоуменные взоры.

Меня здесь не понимали. Никто не понимал… кроме кесаря. Жестоко оказаться фактически немой, при условии, что именно риторика извечно была моим козырем. Мне нужно выучить их язык в ближайшее время. Это необходимо.

– Кари Онеиро, – вдруг произнесла мать императора, поднимаясь с кресла, – аэ керра тама э?

Я взглянула на нее и молча развела руками, демонстрируя, что не поняла ни слова. Светлая улыбнулась, от чего ее клыки сверкнули в ярком свете этого просторного помещения с девятью окнами, но улыбка все равно была… доброй. Не казалась – была. Женщина, стоящая передо мной, явно являлась исчадьем преисподней, ее злобный характер читался в чертах лица, а снобизм сквозил в горделивой осанке, в каждом величественном жесте, но… но на меня она смотрела с доброй улыбкой, без чувства превосходства, без презрения, без настороженной ненависти. А теперь вопрос: если люди здесь рабы, почему мать кесаря воспринимает меня как равную?

Светлая подошла, протянула ладонь, коснулась моего лица и ласково погладила по щеке:

– Кари-амэ, та э наре?

Естественно, я снова ничего не поняла. Эллара рассмеялась, и ее смех прозвучал звонкими колокольчиками, и приказала жестким, злым, полным презрения голосом:

– Эт дарех!

Приказ был адресован не мне – перепуганные человеческие девушки мгновенно засуетились. Три покинули помещение, выйдя не через высокие двустворчатые двери, а использовав едва приметные узкие, ведущие в темный коридор, двое бесшумно шагнули ко мне, и их быстрые тонкие пальцы, едва ощутимо, словно крылья мотыльков, принялись расстегивать пуговицы, развязывать пояс. С некоторым изумлением посмотрела на светлую – мать кесаря зорко следила не за мной – за рабынями, не смеющими глаз поднять. И эти запуганные, отчаянно старающиеся быть незаметными девушки столь разительно отличались даже от вышколенной прислуги в королевском дворце Ирани. Не более минуты – и на оставшейся обнаженной мне был застегнут легкий белоснежный халат. И все это девушки проделали, даже не коснувшись меня фактически. Как можно было добиться такого уровня мастерства? Очередной вопрос. Но хватило одного взгляда на матушку кесаря, чтобы стало понятно очевидное – за ошибки девушки платили кровью, и сильно подозреваю, что ждала их не порка.

Рабыни отступили, поклонились, и наиболее взрослая указала куда-то, видимо, прося следовать за ней. Я последовала – за поворотом отделяющей от основного помещения белой стены меня ждала ниша с бассейном в форме лилии, в центральном лепестке которой располагалось сиденье. Рабыни продолжали порхать вокруг меня – иначе не скажешь. Вообще, как принцесса и наследница Оитлона я, естественно, неоднократно принимала ванну с помощью прислуги, но будем откровенны – ничего приятного в этом не было. Смущение мне все же не чуждо, а тут практически чужие люди, вымыть голову я всегда была способна и сама, как и волосы расчесать наименее болезненно, чем это делали служанки, – неудивительно, что в итоге я предпочитала купаться всегда сама.

Здесь все было иначе.

Я в принципе не ощущала прикосновений рабынь, ни одна даже не подняла на меня взгляда. Они были бесшумны и аккуратны.

Меня подвели к краю бассейна, устроили в соответствующей нише и занялись наведением моей красоты. Не отпускало ощущение, что по мне порхают бабочки, а вовсе не руки человеческих девушек. Мне вымыли, высушили и расчесали волосы, не дернув ни волоска, не вызвав даже малейших болезненных ощущений. К концу процедуры я невольно подумала о том, что жизнь местных аристократов – довольно приятная штука.

Я ошиблась.

Вернувшись из ванной, я увидела ожидающих меня рабынь с одеждой на вытянутых руках. Одежда соответствовала пыточным нарядам моей коронации в Прайде! Проклятые гоблины, мне придется это носить?!

* * *

Дверь открылась, являя светлый лик кесаря, когда мне заплетали волосы, дабы поместить их под полупрозрачный покров, долженствующий удерживаться золотым обручем. Платьев на мне было три: нижнее – мягкое, ласкающее кожу, легкое, белоснежное; среднее – перламутровая броня из ткани, затянувшая хуже корсета, сковывающая движения и вынуждающая держать истинно королевскую осанку, и верхнее – тончайшая дымчатая паутинка, расшитая серебряной нитью, что изображала какие-то руны. Изумительно красиво, должна признать, но катастрофически неудобно. И вот теперь мне заплетали волосы, столь туго, что казалось, кожа натянулась, а глаза заузились, но, видимо, так и следовало – чтобы ни одна волосинка не выбилась.

К слову, кесарь также соизволил приодеться – белоснежная рубашка с воротником-cтойкой, на отогнутых уголках серебрились те же руны, что украшали мое верхнее платье, серебристые, зауженные книзу брюки, с тонким серебристым ремешком, распущенные волосы. И венец Всевластия, поразительно точно копирующий тот, что кесарь надевал на торжественные мероприятия, типа нашей свадьбы и коронации в Рассветном мире.

– Знаешь, что меня искренне изумляет? – вопросил его бессмертие, оценивающе скользя взглядом по моему наряду.

– Вы скажете, – резонно заметила я.

Улыбка скользнула по тонким губам, и император ответил:

– Ты очень верно подметила идентичность вязи рун, что украшают твое и мое одеяния. Это руна власти, нежная моя.

Подняв руку, присмотрелась к изображению, и не удержалась:

– Кесарь, я могу понять наличие сего атрибута, указующего на власть, на вашей одежде, однако меня откровенно удивляет роспись моего платья. Атрибут власти на уродливой человечке, чей путь без вашего покровительства составил бы карьеру от шлюхи до свинарки? – Мне было приятно вернуть ему его же слова.

Его льдистые глаза сверкнули, на губах, определенно в качестве предупреждения, появилась ласковая улыбка.

– Я это к тому, что меня лично в высшей степени не радует подобный наряд.

– Привыкнешь, нежная моя, – усмехнулся он.

В этот момент рабыни завершили плетение, и мне на голову был водружен для начала покров, а следом удерживающий его обруч. Пресветлая мать кесаря тут же поднялась из кресла, хлопнула, и передо мной заискрилось возникшее зеркало.

Что сказать… Изображение в нем было идеально прекрасным – шикарный величественный кесарь, идеальная затянутая я. Льдистые кристаллические его глаза, абсолютно черные мои. Его мрачно-торжественное лицо, сильно мрачное и раздосадованное мое.

Мы смотрелись парой.

Именно парой – император и его… императрица.

– Любопытное предположение, – иронично произнес кесарь.

Я искоса взглянула на него, после вновь в зеркало. Неожиданно поняла, что мне тяжело дышать, то есть дышать я начала глубоко и напряженно, старательно пытаясь взять под контроль и злость, и оправданный гнев.

– Мне бы очень хотелось знать, ваше пресветлое величество, – слова давались с трудом, – как именно я была представлена вашим сторонникам?!

Кесарь усмехнулся. Наглости, промелькнувшей в его ухмылке, мог бы позавидовать и рыжий, если бы был здесь…

Великий Араэден Элларас Ашеро никак не отреагировал на мои крамольные мысли. Мне величественно была подана рука, я мрачно положила свою похолодевшую ладонь сверху, понимая, что другого выхода у меня нет.

– Именно так, нежная моя, – насмешливо подтвердил кесарь.

И шагнул в зеркальную гладь, расступившуюся перед ним словно ртуть, а я шагнула следом.

* * *

И величественная тишина замка на краю таинственно-пугающего северного моря сменилась шумом сражения, криками боли, стонами умирающих и убийственным запахом крови и страха. В первый миг, ослепленная солнечным светом, я зажмурилась, но затем открыла глаза и увидела белоснежную крепость, встроенную в бело-голубую мраморную стену, тянувшуюся по берегу широкой темно-синей реки, что текла от края и до края, теряясь в горизонте. Крепость, в которую мы перенеслись, являлась главной, то есть превышающей и размером, и высотой остальные крепости, виднеющиеся в ленте крепостной стены. Отсюда казалось, что там, в других более маленьких крепостях, все тихо, мирно и спокойно… Здесь же царила смерть. Прекратив созерцать окрестности, я оглядела крепость, испуганно затихающую с момента нашего появления.

Повсюду было красное. Кровь, трупы, валяющиеся изломанными куклами… И в основном неестественно и жутко лежали воины в красном, потому, вероятно, и складывалось впечатление, что повсюду кровь.

В общем и целом, войска пресветлых отличались ярким цветовым оформлением – все офицеры в белом, без головных уборов и в белоснежных плащах, которые сейчас безжалостно трепал ветер. Оглядевшись, я насчитала более сотни белоснежных. Так же мало было воинов в бело-голубом, на них были надеты сверкающие шлемы, закрывавшие лицо, и бело-голубые кольчуги. Далее следовали воины в голубом – судя по тем, кто находился возле нас, это были сплошь светлые, затем шло на увеличение – лучники в серебристо-сером, мечники в синем, странный род войск в зеленом и… много, много, много – около пяти тысяч, не меньше, воинов в красно-коричневых тканевых куртках, такого же цвета штанах и сапогах. На них не было кольчуг, легкий кожаный шлем едва прикрывал голову, из вооружения мечи, секиры и арбалеты. Видимо, пехота – наиболее многочисленная и наименее ценимая часть войск. Они, эти в красно-коричневом, были ниже и коренастее светлых, и это были… люди. Люди. И среди убитых в центре этой громадной крепости преобладали именно люди. Как могучие бородатые пехотинцы, так и стройные, изящные арбалетчицы, которые, похоже, все являлись человеческими девушками! Тоненькие, юные, хрупкие – именно они казались сломанными куклами в красном… в красной крови.

– Кажется, вы говорили, что люди здесь только рабы, – холодно произнесла я.

Кесарь не удостоил меня и взглядом, он стоял молча, выражая силу, угрозу и незыблемость власти.

Он просто стоял.

Молча.

Но повторилось то, что мне уже довелось видеть, – светлые, один за другим, начали медленно опускаться на колени. Люди последовали их примеру, но, опустившись на колени, согнулись, касаясь лбом и раскрытыми ладонями изгвазданного окровавленного камня. И не прошло двух минут, как все заполнившие площадь воины в позе абсолютной покорности выражали готовность следовать воле нового правителя… или старого, тут как посмотреть. Остались стоять лишь воины в серо-серебристом, издали похожие из-за островерхих шлемов на сверкающие наконечники копий. Я так понимаю, сторонники кесаря.

Пресветлый сжал мою руку, которую продолжал удерживать в своей ладони, и заговорил.

Речь его была возвышенна, определенно усилена магией и проникновенна. Даже те офицеры, что, опустившись на колени, продолжали держать подбородки гордо вскинутыми, медленно опустили головы, то ли от стыда, то ли от страха, то ли от всего вместе. Я не понимала ни слова из речи Великого Араэдена, но что-то подсказывало мне – там не прозвучало ни одного обещания сладкой жизни. Кесарь не давал обещаний, кесарь ничего не требовал, судя по ласковой улыбке, блуждавшей на его тонких губах, он выдвинул ультиматум. Что-то вроде «Кто не со мной, тот против меня». А может: «Подчинись или умри». Но скорее всего это было старое и доброе: «Я вождь. Выносливый вождь. Очень выносливый вождь… Готовьтесь!»

– Ты невыносима, – неожиданно тихо сказал кесарь.

И завершил речь.

Едва стих глас императора, над всей площадью вспыхнула руна. Она серебрилась и переливалась несколько томительных секунд, а затем рухнула вниз мириадом собственных копий, запечатлевшись на груди каждого воина.

Перед нами заискрилось зеркальное поле.

– Что это за руна? – спросила я, ступая в портал за увлекающим меня кесарем.

– Руна единения, нежная моя, – спокойно ответил кесарь. – Руна абсолютного единения.

Это как?

– В смысле, они больше не смогут предать? – спросила я, замерев на пороге перехода.

Там, за зеркальной гладью, виднелась новая крепость.

– Все сложнее, нежная моя, – Великий Араэден холодно взглянул на меня, – руна единения соединила их жизни с моей в одностороннем порядке. Умру я – оборвется их дыхание.