И я начала старательно думать о красоте этих крайне странных на все вершины гор, и о снеге, их покрывающем, о зеленоватом оттенке неба, о… звездах. А почему я вдруг подумала о звездах?

– Кари, – позвал вдруг кесарь, отвлекая от мыслей о звездах, чтобы сообщить печальные известия: – Я расширил границы моего восприятия твоего сознания на весь Эрадарас.

Едва не свалилась с кровати. Видимо, от радости.

– Ты так забавно злишься, нежная моя, – продолжил император.

И что бы это значило?!

– То, что ты злишься? – насмешливо переспросил кесарь.

– Расширение границ вашего контроля надо мной! – не поддалась я на подначку.

Меня… в очередной раз проигнорировали. Кесарь вновь принялся плескаться в уже пользованной воде… В ожидании посмотрела на императора, но мне ответили насмешливым:

– Я тоже поддаваться не намерен.

«А жаль», – раздраженно подумала я.

Продолжая издевательски молчать, властитель Эрадараса доплескался, после создал полотенце, тщательно его использовал, насмешливо поглядывая на меня при этом.

– Слово «использовать» звучит пугающе часто, – пояснил он причину своей насмешки.

– Оно вообще не звучит! – раздраженно ответила я.

– Логично, – проявил неожиданное согласие кесарь.

После чего прошел к постели, и я уже почти смирилась с тем, что нашей общей, по причине чего была несколько недовольна тем, что мою собственность таскают по всяческим пещерам совершенно без объяснения причин!

– Недовольная моя, причина слишком очевидна, чтобы я брал на себя труд ее озвучивать.

Всегда в глубине души знала, что он ленивый, но чтобы настолько?! Хотя чему удивляться после всего, что я видела в Праере.

– Ты невыносима, – заметно сдерживая улыбку, произнес кесарь.

После лег в изножье кровати, вытирая руки, и выразительно посмотрел на меня. Я на него, обратив внимание на то, что на полотенце появляются, а затем практически сразу исчезают кровавые отпечатки. Присмотрелась к ладони кесаря и поняла, откуда кровь.

– Это не стоит твоего внимания, сейчас все пройдет, – учтиво сообщили мне. После чего император поинтересовался: – О причине догадалась?

Откинувшись на подушки, поправила одеяло, максимально укутываясь, и проанализировала события вчерашнего дня. Итак, что у нас вчера было:

1. Обозвала этот мир – плюс во всем, включая последствия.

2. Испытывала на себе одновременно два весьма сомнительных удовольствия: поцелуи кесаря и атаку темных – минус, но без последствий.

3. В моей команде появился Адрас – несомненный плюс.

4. Начала разбирательства с лордом Ларвейном, конкретно с ним мы и разобрались, с самим Лунным дворцом разбираться еще предстоит – плюс.

5. Основала первый из свободных человеческих городов – плюс, жду последствий.

6. Удалось провести успешные переговоры с гномами – плюс, также в ожидании внушительных перспектив.

7. Не удалось договориться с Акьяром – минус, но без последствий.

– Нежная моя, а ты в этом уверена? – вкрадчиво поинтересовался властитель Эрадараса.

– Не сомневаюсь даже, вы сами сказали, что все последствия возьмете на себя, соответственно, лично для меня да, без последствий, – гордо ответила я.

А вот мысли, в отличие от произнесенных слов, были иными. Совершенно иными. Акьяр принц Ночного ужаса – грозный противник, слишком грозный, чтобы оставлять его в живых теперь, когда стало ясно, что союзником он не станет. Впрочем, вспомнив его вчерашнее послание, решила, что так даже лучше. Я так поняла, из темных самые нормальные – это Адрас и Юранкар, остальные на всю голову странные, безмерно жестокие и да, имеют виды на гномских женщин.

– Извращенцы, – посмеиваясь, произнес кесарь.

– И не говорите, – вставила я.

– Я и не говорил, лишь резюмировал твои выводы, но…

Взгляд его серо-призрачных глаз заметно стал темнее, и кесарь произнес:

– Нежная моя, из всех моих… «братьев», – он выделил это слово интонацией, – Акьяр единственный, кто, поставив цель, начинает фанатично ее добиваться. Не видя преград, не учитывая последствий, не замечая никого и ничего вокруг.

Да, я это поняла, причем сразу. Поэтому и готова была практически на все, лишь бы перетянуть принца Ночного ужаса на нашу сторону. И будем откровенны – я понятия не имею, в чем был мой просчет. Акьяр принял вызов, явился во дворец кесаря, бросая уже собственный вызов – и не мне, мы вполне мило беседовали… Что пошло не так?! Где я ошиблась? Не знаю, но начинаю осознавать, насколько кесарь был прав, предупреждая об опасности игр с чувствами темных. Впрочем, чувства никогда не были моей сильной стороной, мне в целом не следовало в это лезть. Вот только вариантов особо не было – так уж созданы мужчины, что их привязанность к семье можно уничтожить только одним способом – привязанностью к женщине. Что ж, по крайней мере, я попыталась. А жизнь такая штука, что лучше сожалеть о содеянном, чем о том, что не успел сделать.

– Согласен, – продолжая вытирать сочащуюся из-под ногтей кровь, подтвердил кесарь. – И в чем-то твой просчет оказался верен – Акьяр со скандалом ушел из семьи, утратив всяческий интерес к устремлениям правящего рода и в целом к Тэнетру. Он вышел из этой весьма – до вчерашней ночи – увлекательной игры. А знаешь почему, нежная моя?

Помня все сказанное о принце Ночного ужаса, предположила:

– У него появилась цель?

– Именно, – подтвердил кесарь, пристально глядя на меня.

Выразительно и с намеком. С конкретным намеком!

– Нет… – прошептала, отказываясь верить. – Нет-нет-нет, только фанатичного темного мне сейчас и не хватало!

Тысяча дохлых гоблинов и беспрерывный Народный суд, это провал! Просто полный и абсолютный провал! И что мне делать?!

Я вскочила с постели, содрогнулась от продувшего, казалось, до костей ледяного ветра, вернулась, закутавшись в одеяло, села. У меня была паника. При этом никакого страха – за себя я не боялась совершенно, уже привыкнув к постоянной защите кесаря и чувству собственной неуязвимости вследствие этого, но…

Но, Великий Белый дух, борьба с Акьяром и усиление моей безопасности, во-первых, сожрет массу жизненно необходимого мне времени, а во-вторых, жестко ограничит в передвижениях. Потому что Акьяр на «А», а значит, противостоять ему в случае несомненных нападений смогут только Адрас и кесарь. Но вот на Адраса я бы сейчас рассчитывать не стала, Акьяр, несомненно, знает обо всех сильных и слабых сторонах брата и просчитает его на раз.

Дохлый гоблин!

– Да, в ситуации ты разобралась мгновенно, нежная моя. – Кесарь осмотрел пальцы, кровь с которых сочиться перестала, перевел взгляд на меня и сообщил: – Но, как и всегда, упустила важный и во многом фактически решающий нюанс. Впрочем, в этом вся ты.

Он поднялся, прошел к выходу из пещеры и встал там, продуваемый ледяным ветром и, казалось, совершенно этого не замечающий.

А я ждала неминуемого приговора.

И он последовал:

– Из дворца без меня ни шагу. В те редкие моменты, когда я буду действительно занят, ты будешь находиться здесь.

Это конец. Это просто конец.

– Я предупреждал, нежная моя, – обернувшись и взглянув на меня, напомнил император. – В любом случае ничего фатального не произойдет, это я тебе гарантирую.

– Ничего фатального?! – сорвалась на фальцет.

И я бы еще сорвалась на что-либо, но под ледяным взглядом кесаря погиб не один душевный порыв, мой постигла та же участь.

– Ладно, – нервно выдохнула, – и сколько времени вам потребуется на то, чтобы устранить Акьяра?

Кесарь не ответил.

Несколько секунд ветер продолжал развевать пряди его волос, покрывшиеся на кончиках льдом, овевать тело императора изморозью, припорашивать сорванными, видимо, с ближайшей снежной вершины снежинками, которые скользили по слишком смуглой для элларов коже, не касаясь ее… Но одно движение владыки Эрадараса, и снег закрутился вихрем вокруг него, а на теле пресветлого словно из самого этого снега соткалась белоснежная рубашка, темно-серые мятые брюки сменились алебастрово-белыми, сапоги остались все того же гранитного цвета, серый сверкающий камзол довершил образ.

В следующее мгновение пещера истаяла, обратившись нашей уже, к гоблинам, общей спальней, в центре которой на этот раз журчал фонтан, а у окна был сервированный к завтраку стол.

– Я жду тебя, нежная моя, – произнес кесарь, направившись к нему.

Медленно поднявшись с кровати, я, все еще зябко поеживаясь после ледяной пещеры, направилась в ванную, размышляя о необходимости размещения запаса на случай очередной экстренной ссылки прямо в постели. Как минимум стоит спрятать под матрасом несколько книг, желательно из тех, что являются образовательным минимумом в Эрадарасе. Тогда, по крайней мере, скучать не придется. С другой стороны, мне в любом случае скучно не будет, например, слетаю с Тэхарсом на переговоры с орками.

После теплой ванны я завернулась в банный халат и отправилась было завтракать, когда в дверь осторожно постучали.

Кесарь, попивающий воду, мгновенно поднялся и направился к двери, молча указав мне на столик. Причем дверь он не просто открыл, подойдя к ней, он вовсе скрылся за ней, прикрыв за собой.

Не то чтобы меня расстроила перспектива завтракать в одиночестве, но мне же потом как-то полагается одеваться. И в отличие от процесса надевания одежды Рассветного мира в этом, самостоятельное облачение представлялось мне смутно.

Завтрак был традиционным – кубики сыра белого, зеленоватого, синеватого цвета, варианты джема самых забавных расцветок, кусочки рыбы, судя по виду сырой, белые, абсолютно белые, словно вареные, булочки.

Я развлекала себя тем, что пробовала каждый сыр, беря маленький кубик и макая его в очередной джем. Выходило странно и безвкусно… есть не хотелось совершенно. Хотелось встать и заорать изо всех сил, пнуть что-либо, закрыться в ванной комнате и бить, бить, бить стену изо всех сил…

Отчаяние, в десятки, сотни, тысячи раз более жуткое, чем в момент, когда я оказалась за пологом Готмира, просто душило.

Но я справлюсь. Вперед и только вперед. Не оглядываясь, не сомневаясь, не отчаиваясь.

Открывшаяся дверь вернула кесаря. Тот, пройдя через спальню, сел напротив, окинул взглядом горку надкушенных сырных кусочков в разноцветном желе, посмотрел на меня, усмехнулся, укоризненно покачав головой, и произнес:

– Гармония, нежная моя, во всем нужна гармония.

Он взял ломтик черного хлеба, расположил на нем кусочек сырой рыбы, полил все это темно-вишневым соусом и подал мне. Не став возражать, попробовала, кивнула, полностью удовлетворившись вкусом, и, прожевав, спросила:

– Что вы намерены делать далее?

– Собрал военный совет, – задумчиво ответил император, создавая себе бутерброд, подобный тому, который сделал для меня. – Поэтому до середины дня ты можешь передвигаться по дворцу совершенно свободно, в императорской канцелярии тебя уже ожидают. Понимаю, что ты привыкла иметь возможность управления на местах, но до решения возникшей проблемы дворец не покидать.

Далее завтрак протекал в полном молчании. Кесарь ел быстро, явно торопясь, мне следовало бы поторопиться тоже, но я все не знала, как бы сформулировать вопрос… К счастью, не пришлось.

– Просто скажи «рабыни», – несколько раздраженно произнес Араэден.

– Рабыни! – громко сказала я.

Тот час же открылась дверь, и совершенно бесшумно явилось человек пятьдесят.

Молча посмотрела на кесаря. Тот невозмутимо сообщил:

– Ты не указала количество, поэтому явились все пятьдесят пять твоих рабынь.

Вновь переведя взгляд на девушек, исключительно из вредности пересчитала – сорок девять. Сорок девять запуганных, бледных, местами, в смысле ладонями, подрагивающих.

– Так, я не поняла, – произнесла, пересчитывая повторно, – почему недобор? Где еще шестеро?

Рабыни перестали даже дышать, хотя и до этого дышали чуть ли не через раз.

Я же вдруг вспомнила сказанное Тэхарсом: «Полетят головы» – и медленно, очень медленно повернулась к кесарю. Его императорское владычество продолжал невозмутимо завтракать, совершенно и полностью игнорируя мой взгляд. Я продолжала смотреть. Он – молчать. Я понимала, что предъявляю сейчас претензии к тому, кто не принимал их на свой счет в принципе, считая себя истиной в последней инстанции, и все же…

– И все же, нежная моя, – вдруг, посмотрев мне в глаза, на оитлонском произнес кесарь, – двое суток назад я пощадил Эдогара, сегодня – Тэхарса.

Сложив руки на груди, также на языке, который был языком моей души, иначе не скажешь, холодно спросила:

– И все же… сколько можно?

Кесарь медленно поднялся, швырнув салфетку на пол. Вызвал портал и, исчезая в нем, бросил напоследок ледяное:

– Доброго дня, нежная моя.

Да, и утро не задалось, и день определенно не задался тоже.

– Платье и вино, – приказала я.

Рабыни метнулись исполнять приказание.

* * *

Первый бокал я выпила, сидя все так же за столиком и крохотной серебряной ложечкой доедая зеленоватое желе с мятным привкусом.

Второй – уже в гардеробной, отметив, что ткань второго, стягивающего платья сегодня даже приятнее на ощупь и по восприятию, чем вчера. Затем последовало третье платье. После мои волосы расчесали и тщательно заплели.

А на третьем бокале в гардеробную, где уже приступили к обуванию императрицы, то есть меня, заявилась свекровь.

Пресветлая Эллиситорес вплыла белой лебедицей, остановилась в шаге от входа, оглядела меня с восхищением, рабынь – с пренебрежением, бокал вина в моей руке – с недоумением, собственно, меня после всего этого с осуждением, и я гордо подтвердила:

– Спиваюсь!

Возмущенная пресветлая возмущенно набрала воздуха, видимо, чтобы облечь собственное возмущение в словесную форму, и… и определенно начала отсчитывать. Я ради интереса посчитала тоже – дошла до тридцати семи, когда Эллиситорес, наконец, произнесла:

– Но разве полагается пить той, кто несет дитя во чреве?!

Я подавилась! Закашлялась и, дабы облегчить свое состояние и как-то сгладить факт испачкавшегося третьего платья, одним махом допила все вино до конца. Эллиситорес… считала. Пока она отсчитывала про себя, пытаясь придать нашей беседе светский оттенок, мне сменили третье платье и покров на голове, прежний я в приступе неудержимого кашля умудрилась так же облить вином. После чего я потребовала еще вина. В приказной и ультимативной форме, сообщив, что либо я получаю вино, либо… я получаю вино. Впечатлившись возможностью дарованного выбора, мне тот час же принесли требуемое, и даже в новом бокале.

Пресветлая перестала считать, гневно посмотрела на меня и гневно начала было:

– Звезда моя, вино – яд, позволенный лишь мужчинам, а ты…

– Примерно то же самое, только в юбке, – устало сообщила ей. Потом взглянула на себя и поспешила исправиться: – В смысле, в первом платье, втором платье, третьем платье, куске тряпки на голове и с ободком, сей кусь тряпки придерживающем. И на этом, полагаю, дискуссия окончена, потому что к тому моменту, как вы перестанете про себя отсчитывать секунды, положенные в свете для продолжения светской же беседы, я успею дойти до императорской канцелярии. Сиятельного дня, пресветлая.

С этим, изобразив полупоклон, я направилась к двери, одной рукой придерживая юбку, второй крепко удерживая бокал с вином.

Но едва, обойдя по дуге свекровь, я вышла в спальню, чтобы далее проследовать в коридор, меня остановил окрик решившей прекратить соблюдение этикета Эллиситорес:

– Звезда моя, мне необходим твой совет.

И я затормозила. Медленно повернулась к матери кесаря и вопросительно посмотрела на нее, ожидая продолжения. Пресветлая догнала меня, замерла в шаге и, понизив голос, скорбно вопросила:

– Пресветлая императрица, известно ли вам, что ваш супруг с момента возвращения не посещает императорский гарем?!

Сказано это было с такой интонацией, что звучало как «мой маленький мальчик вторую неделю ни гоблина не жрет, отощал вконец, на ладан дышит». Но в общем и целом проблемой я лично не впечатлилась, мне, если честно, было абсолютно все равно – посещает великий и бессмертный свой гарем или не посещает. Однако, судя по выражению лица Эллиситорес, происходило что-то даже не то чтобы из ряда вон выходящее, а вконец фатальное и близкое к концу света.

– Мм-м, – глубокомысленно протянула я, делая еще глоток вина и чувствуя, как медленно, но верно ширится и множится моя глубокомысленность.

Сочтя этот звук высочайшей степенью выражения сочувствия, Эллиситорес продолжила, срываясь на фальцет, прямо как я недавно:

– Это трагедия, звезда моя! Мой сын всегда отличался исключительным темпераментом!

Да ему триста лет в прошлом году стукнуло, всеми королевствами отмечали, собственно, наплевав на летописи, гласящие, что никакие не триста, а все триста двадцать семь, однако не суть – лично по моему скромному мнению, кесарю в принципе давно пора было бы забыть о темпераменте в общем и о гареме в частности.

Но вслух выдала все то же:

– Мм-м.

И снова была неверно понята, в смысле, пресветлая продолжала искренне верить, что нашла в моем лице благодарного слушателя.

– Я предположила, – понизив голос почти до шепота, начала она, – что дело в его заточении в вашем мире и изменившихся вкусах. Но накануне он даже не взглянул на человеческих наложниц!

Патетика, фальцет, страдание в глазах и даже заблестевшие во все тех же глазах слезы.

– Звезда моя, я понимаю, что мой великий сын… – Она не стала договаривать и сразу выдала: – Забота о мужском благополучии – прямая обязанность супруги, Кари, ты должна мне помочь!

На этом благостное расположение расслабленного духа, дарованное хмельным напитком богов, дало сбой, и я нервно спросила:

– Простите, озаренная светом, помочь конкретно в чем?

И я была снова не понята. Вопрос, причем прямой же вопрос, был воспринят как мое абсолютное и бесповоротное согласие, после чего пресветлая, выпрямив спину, хотя, на мой взгляд, прямее было уже некуда, развернулась и поспешила прочь, пребывая в святой уверенности, что я последую за ней.

Я… последовала.

Из любопытства. И потому что захмелела уже настолько, что сильно тянуло на Динара… в смысле, на приключения.

И они начались!

Приключения эти.

Они начались прямо в коридоре, когда я узрела не один, а целых два ряда охраны по обеим сторонам коридора. И когда моя доблестная охрана, вдруг скомандовав «стоять», истыкала копьями пустое пространство вокруг меня и Эллиситорес. Истыканное пространство обиженно промолчало, пресветлая испытание выдержала с присущим ей достоинством, а я не удержалась от замечания:

– Паранойя – заразная ты сволочь.

После чего пошла вслед за свекровью по коридору, воздух в котором продолжали протыкать насквозь впереди и позади нас. Да, будь Акьяр здесь, истыкали бы его, несомненно, и если бы мухи летали, им бы тоже было несдобровать, а так в целом смотрелось до крайности глупо.

С другой стороны, определенный смысл в этих действиях был: во-первых, все двигались, то есть, если бы кто-то из стражей замер, как вчера, это было бы заметно, во-вторых, никакие чары невидимости не помогут, если в тебя одновременно с десяток копий воткнут, в-третьих, все равно глупо. Действенно, конечно, но глупо.