Эйн, проявив выдержку, которой обучился за эту долгую ночь, протянул руку, отобрал у меня миску с похлебкой, после чего отобрал и хлеб, вырвав его из моей ладони и принялся есть. Молча.
И мне вдруг неуютно так стало…
И еще более неуютно, когда такие же холодные пальцы сомкнулись на запястье той руки, которая удерживала катану, что увеличивала состояние лорда вдвое. Совершенно бескорыстно, между прочим, увеличивала, а он…
Губа разбита, на скуле ссадина, рука расцарапана.
– Сердце кровью обливается, – мрачно добавила я.
– От осознания своей глупости? – издевается.
– От перспективы спать со снеговиком.