Кесарь, в белом расшитом серебром костюме, ожидал на пороге храма… ветер играл его присобранными от висков прядями, и платиново-серебристые волосы сверкали в лучах заходящего солнца… Я с грустью вспомнила подаренное Динаром кольцо… Я так хотела надеть его, но разве подходят золото и рубины к сверкающему белоснежному платью, что по обычаям Альянса Прайды было расшито серебром? Мама сказала, что нет… Кольцо осталось в той самой подаренной Динаром шкатулке, рядом с увядающим цветком…

Мы подошли к ступеням… Кесарь медленно двинулся навстречу, вызывая каждым движением благоговейный трепет толпы. Он величественно приблизился ко мне, и его улыбка из презрительной превратилась в ироничную… Ну да, я всегда буду для него той самой «жестокой насмешкой судьбы»! И вот теперь он на мне женится, и они с судьбой будут насмехаться вместе… Забавный дуэт выйдет – бессмертный кесарь и призрачная судьба. Даже думать не желаю об этом! Ни о чем не желаю думать… Мне хотелось почувствовать дождь… чтобы капли падали на мое лицо, смывая грим и желанные слезы. Но слез не было. Я же принцесса, я обязана держать лицо в любой ситуации… А брак из соображений политической выгоды – что может быть естественнее для леди моего положения?

Тихий звон хрустальных колокольчиков… церемония началась…

Кесарь взял меня за руку, чуть сжал мою безвольную ладошку и обратился к отцу… им вообще было легко говорить поверх меня, я обоим до плеча не доставала даже на платформе свадебных туфелек.

Начинал кесарь:

– Король Оитлона, Ароиль Энжернон Астаримана, отдаешь ли мне дочь свою по праву отца и с благословением матери?

И во мне что-то сломалось! Не хочу, не могу, я не в силах! Папа, скажи «нет»… прошу тебя… Я всегда была послушной дочерью, я отказалась от Аршхана ради Оитлона… Я вернулась во дворец ради спасения твоей жизни… Папа, я столько раз шла наперекор своим принципам и желаниям, хоть раз шагни мне навстречу! Папочка, ты никогда не спрашивал, чего я хочу… спроси хоть раз, прежде чем передать мою жизнь и судьбу в руки того, кого сам боишься… Ведь ты такой большой и сильный, папа, а я… лишь дочь, и мне так нужна твоя защита… Не делай этого… пожалуйста… Папа…

Но отец отпускает мою руку, и я слышу торжественные слова:

– Кесарь Прайды, великий Араэден Элларас Ашеро, отдаю дочь свою, Катриону Ринавиэль Уитримана, по праву отца и с благословением матери!

Сделка совершена!

Стороны довольны, мнение жертвы никого не волнует… Лучше бы меня съели гоблины!.. Лучше бы меня просто съели гоблины!.. Но судорожный вздох – и я вновь беру эмоции под контроль… Меня в любом случае выдали бы замуж исходя из политических интересов, а кесарь… он просто самый худший случай. Или лучший, тут уж как посмотреть. И я посмотрела. На храм Матери Прародительницы. Такой величественный и громадный. И я стояла перед ним маленькая, ничтожная и испуганная предстоящим действом, но храму было все равно. И моему отцу тоже было все равно, и всей толпе, что собралась поглазеть на чудо, также было все равно. И нужно найти в себе силы смириться со всем этим, и тогда мне тоже будет все равно.

Отец и кесарь одновременно опустились на правое колено, и я, придерживая платье, сняла с их помощью обе туфельки… жене полагается входить в храм Матери Прародительницы, чувствуя свою ранимость… Даже правители обязаны соблюдать традиции.

Король Оитлона поднялся, кесарь тоже. Он первым вступил на ступеньку и потянул меня за собой. Придерживая край платья, я шла следом за своим супругом и повелителем. Великий на мгновение замер на пороге храма и дальше пошел медленнее, щадя мои ноги… Камни! Острые, вспарывающие кожу камни… Вот теперь я могла плакать с чистой совестью, не боясь осуждения… После третьего шага ступала уже, прикусив губу и понимая, что оставляю кровавые следы… Традиции – к гоблинам! Наши жестокие традиции!

Огромная статуя Матери Прародительницы казалась мне зло ухмыляющейся, но я дошла, сцепив зубы и прикусив губу до крови.

Кесарь уже проговаривал слова клятвы уверенно и хладнокровно, а я… слушала его и вздрагивала от порывов прохладного ветра… Хотелось выпустить свою силу, заставить ее плясать под куполом храма и чтобы жалобно звенящие колокольчики заиграли веселую мелодию… Мечты-мечты… глупые мечты… А сейчас бы раскинуть руки и, забыв обо всем на свете, бежать по лесу, пусть даже за ягодами с орчатами… И охт в преломленных солнечных лучах я вчера так и не увидела… Сердце болезненно сжалось. Шенге, я больше не хочу знать, что мое сердце хотело мне сказать. Прости, папочка, эту поведанную тобой мудрость я так и не сумела постичь…

Мой венценосный уже супруг замолчал, и все замолчали, даже колокольчики смолкли. Я подняла голову и посмотрела на статую Матери Прародительницы… Надо бы сказать слова клятвы, а я… не могу. Но должна! Ради Оитлона, ради родных, ради тех, забота о ком – мой долг, долг наследницы…

– Клянусь… исполнить свой долг… – прошептала я.

На большее не было сил.

И зазвенели, неся радостную весть, колокольчики, их подхватили трубы герольдов… Брак совершен! Отныне я жена самого страшного человека в Рассветном мире. Хотя можно взглянуть на ситуацию иначе – отныне я жена самого могущественного человека в Рассветном мире… пока жена. А что там взбредет кесарю в голову – еще неизвестно, у него не раз любовницы пропадали без вести… Не буду об этом думать! У меня сейчас другая задача на повестке дня – я должна сжать зубы и, стараясь не вскрикивать от боли, дойти до выхода. И сделать это, сохраняя достоинство и выдержку! Потому что принцессы не плачут, императрицы тем более.

Развернулась и, закрыв глаза, сделала шаг… нога прикоснулась к гладкому льду. Я испуганно вздрогнула и удивленно посмотрела на ледяную дорожку, протянувшуюся до самого выхода, потом на супруга. Кесарь улыбнулся лишь мне уголками губ, и я почувствовала благодарность к этому страшному человеку – теперь идти оказалось не больно, а холод был столь желанным для израненных ног.

Мы остановились на пороге храма, и толпа кричала поздравления и пожелания… Нам было все равно… Кесарь взирал на творящееся безобразие безразлично и величественно, словно с ледяного пьедестала, а я… скрывшись за пеленой слез.

Покидали площадь на белоснежном скакуне. Еще одна традиция! Я все же втиснула израненные ноги в туфельки, хотя это было и не обязательно. Холодные руки кесаря обнимали бережно и благопристойно, а точнее – холодно и отстраненно. Бедный наш вечно молодой правитель – пришел конец столь продолжительной холостяцкой жизни… Интересно, и почему мне его даже ни капельки не жаль? Бессердечная я и жестокая.

И мы едем по улицам заполненного народом города. Повсюду цветы, цветы, цветы… А я практически ничего не вижу, отстранившись от народа, как венценосный супруг отстранился от меня. Но когда въехали во внутренний двор дворца из красного гранита, кесарь не позволил стражникам прикоснуться ко мне. Спешившись, подхватил на руки и отнес в спальню, отделанную белым и серебром. Слава богам, у меня будут собственные покои! Поговаривали, что любовниц кесарь селит в своей спальне, и покидать ее пределы им частенько запрещается. С другой стороны, я-то всего лишь жена. Я только жена, и я все же жена… Как-то странно все это и совершенно не логично.

Однако дальнейшие действия императора Араэдена заставили испуганно вскрикнуть не только меня, но и ожидающих с бинтами служанок. Кесарь аккуратно уложил меня на постель, усыпанную лепестками белых цветов, и начал осторожно поднимать юбки подвенечного наряда…

Только не это!

Великий Белый Дух, прошу тебя, исполни последнюю просьбу моего детства, только не так, не при посторонних, не при свете дня…

Но кесарь, нежно прикасаясь к ногам, потянулся, коснулся застежек на чулках и стянул тонкую ткань, оголяя ноги… Я закрыла глаза, не желая знать, что будет дальше… Он потянулся ко второму чулку и столь же безжалостно его снял. Значит, здесь, сейчас и вот так… Надеюсь, служанки нас покинут.

– Вода, – прозвучал тихий голос кесаря.

«Утопит», – почему-то решила я.

Служанки внесли ванночку, наполненную теплой водой. Мой венценосный супруг, стянув перчатки, опустился на колено, а затем… Приподнявшись на локтях, с замиранием сердца и всевозрастающим удивлением я проследила за тем, как кесарь нежно и осторожно омывает мои израненные ноги. И это не было традицией. Исходя из брачных обычаев, супруг должен был меня покинуть и вернуться лишь после заката. Ранами новобрачной занимались или слуги, или ближайшие родственницы, но никак не жених!

– Унести, – скомандовал кесарь.

Едва ванночку с порозовевшей от моей крови водой забрали, Араэден начал аккуратно вытирать мои ножки, стараясь не касаться порезов на стопе. Мне было больно, действительно больно, но, глядя, как бережно он прикасается, я просто не решилась даже вскрикнуть или застонать. Зажмурившись, терпеливо ждала, пока он закончит.

Но кесарь сумел удивить снова! Потому что следующее, что я ощутила, было прикосновение его губ к моим израненным ногам… «Кровь пьет!» – мелькнула ужасающая мысль, и я открыла глаза… Кесарь заметил мою реакцию и улыбнулся с какой-то нежностью во взгляде… Он так умеет?! Как в жутком сне я ощущала прикосновения по всей стопе, и, когда император отпустил мою ногу, боли уже не было, а кесарь тянулся ко второй.

И он продолжал следить за мной, лукаво усмехаясь… а завершив, поднялся и направился к выходу, вытирая окровавленные губы… На пороге оглянулся, улыбнулся уже шире и произнес:

– Не так уж и страшно. Да?

Ответа кесарь не ждал, величественно удалившись, прежде чем я смогла хотя бы осознать вопрос.

Это что сейчас было?!

Шокированная, мягко выражаясь, до глубины души, я просидела до тех пор, пока не начали вежливо покашливать служанки. Вот тогда я осмотрела свои ножки… У камней храма Матери Прародительницы есть одно отвратительнейшее свойство – раны долго не заживают. Не поможет ни мазь, ни зелье, а если воспользоваться волшебством, зуд возникнет такой, что невеста уже и сама не будет рада. Говорили, что традиция эта призвана заставить жену ощутить свою беспомощность и… чтобы даже мысли о побеге не появилось, но вообще жестоко… традиции, к гоблинам! Я вновь прикоснулась к стопам – ни шрамика не осталось… и зуда нет. Что это за магия?

Встала, игнорируя возмущение служанок, прошлась по ковру – не больно, и даже малейшего дискомфорта не ощутила. Делаем выводы – заботливый муж мне попался, но главное, чтобы не выносливый!

* * *

Мне помогли снять платье, принять ванну, волосы расчесали и оставили распущенными. Сорочка для моей первой брачной ночи вызвала нервный хохот, но… пришлось надеть. Всю эту срамоту прикрыл белоснежный халат из плотной ткани, и наконец меня оставили в одиночестве – любоваться собственным отражением.

Где-то внизу шумел свадебный пир, слышались тосты за благополучие молодоженов, играли музыканты, а я, как и полагается новобрачной, терпеливо ожидала маму и близких женщин… По традиции им предстояло одарить меня подарками и наставлениями. Этих самых приближенных и умудренных опытом набралось столько, что я вздрогнула, осознав, что ко мне идет не группа поддержки, а армия морального подавления.

Двери распахнулись сразу двумя створками, и если первой вошла мама, то Лору оттеснила какая-то пухлая высоченная женщина, которая поторопилась ко мне.

Свой дар дама необъятных размеров небрежно бросила на стол, присела передо мной и запричитала:

– Ой ты красота писаная, ой что же ты ноженьки не бережешь, на постельке не возлежишь?!

Я посмотрела на толпящихся – поздравляющих и наставляющих – и снова на даму… У нее обнаружились щетина и серые глаза… мои собственные глаза увеличились в размере, но вопль «Рыжий!» я удержала.

– Ой красота писаная, – продолжил Динар писклявым голосом, – ой что ждет-то тебя…

– Что? – не поняла я.

Далларийский правитель в черном парике очень недобро на меня посмотрел, но ответил все тем же писклявым голосом:

– Ночь тебя ждет… брачная… с рыжим!

Я была поражена до глубины души. Динар все же тут! Тут! Так вот что означал цветок асоа – «Мы встретимся на закате!». Но при чем тут брачная ночь?

– Э-э-э, – протянула я, – кесарь-то не рыжий…

– Зато бесстыжий, – прошипел Динар, пользуясь тем, что дамы начали открывать свои подарки и тем самым несколько отвлеклись от нас. – Кат, когда он попытается осуществить свое право мужа, сработает портал, и тебя перенесет ко мне…

– В Далларию? – испуганно выдохнула я. – Динар, ты с ума сошел? Он уничтожит тебя!

Тихое рычание напомнило, собственно, об окружающих. Пришлось вежливую улыбку изображать.

– Вот для того, чтобы не уничтожил ни Оитлон, ни Далларию, я и не вмешался до церемонии… хотя с трудом сдержался! Ты исчезнешь в портале, отследить кесарь не сможет. Все, Кат, и… – поднимаясь, он коснулся губами моей щеки, прошептав: – Я люблю тебя, утырка моя несносная, и только такая дура, как ты, до сих пор этого не поняла.

– Ди… – я смотрела на самого невероятного мужчину в женском платье и смешном парике и прошептала: – Это риск.

– Я тебя никому не отдам, – едва слышно ответил Динар, – ни оркам, ни гоблинам, ни кесарям! И мне нужна ты, Кат, только ты, такая, какая есть, без Оитлона и магии, в одной только этой ночной рубашке… – затем хитро улыбнулся и добавил: – А можно и вовсе без нее.

И он отошел в толпу и затем, когда внимание всех дам было сосредоточено на мне, покинул спальню, а я… Я, кажется, тоже его люблю…

И уже с улыбкой выслушивала поздравления и наставления, глупые рассказы, у кого и как было в первый раз, хотя… вот рассказ айсиры Вилетины вызвал у всех дам состояние резкого приступа кашля, и я заинтересовалась… в результате приступ кашля охватил и меня… Это надо же так бояться первой брачной ночи, что в ожидании супруга перепробовать трех стражников разом и по отдельности. М-да, айсира однозначно много выпила.

А вообще шли бы они, я хочу первой брачной ночи… с рыжим!

Увы, дамам тут понравилось. Служанки принесли вино и фрукты, и посиделки превратились в пьянку со смыслом… Оказывается, леди не пьют вино на балах, зато напиваются в тесной сугубо женской компании. В результате леди сидели везде, кроме постели – ибо то место, как алтарь, было в их понимании неприкосновенно. Все о чем-то говорили, что-то рассказывали, а я сидела с глупой улыбкой и думала о… рыжем.

– Катриона, – Лориана села ближе ко мне, – ты боишься?

– Нет, – честно ответила я.

– И правильно, – младшенькая поправила мои волосы, несколько растрепавшиеся от примерки пятой подаренной дамами диадемы, – ничего страшного в этом нет. А кесарь, он темпераментный, у него всегда две, а то и три любовницы при дворе.

Настроение стремительно скатилось в пропасть, вот как раз думать о кесаре не хотелось… заботливый, конечно, но… я слишком многое знаю об его иной стороне.

– Лора, – прошептала я, – не желаю об этом слышать!

Тут вошла какая-то леди, что-то тихо сказала, я даже не разобрала что, но дамы спешно начали собираться, в результате остались только мама и Лориана. Появившиеся служанки унесли все дары, убрали последствия внеплановой попойки. В общем, все указывало на то, что приближается время основного действа. Стоило бы волноваться о предстоящем, но я… не могла думать об этом без улыбки.

Меня подняли, халат сняли и в ужасно развратной сорочке уложили на постель. Служанки поправили волосы так, что они теперь словно струились по подушке, прикрыли меня покрывалом и ушли, оставив наедине с мамой и сестрой. Мама плакала, Лора пыталась ее успокоить.

Я не выдержала:

– Мам, а разве ты не так стала женой?

– Нет, – прекрасная Ринавиэль подошла ближе, – я любила твоего отца больше жизни, да и сейчас люблю, а ты… Катриона, проклинаю себя за то, что не замечала старшую дочь столько лет, – я хмуро взглянула на Лору, та безразлично пожала плечиками, – ты росла без любви и замуж выходишь не за любимого…

Снова слезы. Ох, как сложно-то.

– Мама, а почему я ношу имя дедушки? – попыталась я отвлечь родительницу от самобичевания.

Королева Оитлона всхлипнула и, вытирая слезы, ответила:

– Из-за того что родилась черноглазая, как я и как мой отец. У меня пять сестер, но только я унаследовала отцовский цвет глаз, и поэтому… отец выделял меня среди других дочерей… Он согласился отдать меня в жены Ароилю из рода Астаримана лишь после обещания: если родится дочь с черными глазами, то она будет носить родовое имя Уитримана.

Я задумалась, сцепила руки на животе и задумчиво протянула:

– То есть… дед действительно был магом, и ты об этом всегда знала!

Мама кивнула. Потрясающе! Один родственник за черные глаза дал свое имя, в обход всех традиций, другая прокляла. Эх, Катриона, что же везет тебе, как…

В коридоре послышались уверенные кесаревские шаги.

Я испуганно посмотрела на маму, потом на Лору…

– Все будет хорошо, кесарь как любовник выше всех похвал, – сообщила Лориана и, обняв опешившую от ее слов маму за плечи, увела ее в коридор.

Судя по одновременному вопросу «Как она?», все изгнанные дамы собрались как раз-таки за дверью. Они тут постоянно будут? Свечу подержать не дали, так хоть послушаем? Но нет, прозвучали пожелания кесарю, и тут же послышалось шуршание юбок удаляющихся леди. Ой, что сейчас будет…

Кесарь открыл дверь по своему обыкновению – не прикасаясь к ней руками. Вошел, осмотрел спальню, и… свечи вспыхнули ярче, разгоняя приватный полумрак… Я невольно натянула покрывало до подбородка. Кесарь жест заметил и, глядя на меня, ласково улыбнулся… покрывало мгновенно вернулось в исходное положение! Я еще жить хочу. Мне вообще только что в любви признались, и от этого такая волна невероятного счастья, что… даже кесарь не особо пугает.

Супруг кивнул, оценив мое покорное поведение, и его пальцы потянулись к застежкам камзола… Ну, лицо-то у него молодое, выглядит ровесником Динара, но смотреть на то, что у него под одеждой, желания не было… а закрыть глаза страшно. И вообще, рыжий – сволочь! Что значит: «Когда он попытается осуществить свое право мужа, сработает портал, и тебя перенесет ко мне»? А вот прямо сейчас меня перенести нельзя? А?!

Кесарь развернулся, внимательно посмотрел на меня. Взгляд его мне совсем не понравился. Затем супруг сделал шаг ко мне, и в этом движении было что-то угрожающее. Но, остановившись, император кивнул каким-то своим мыслям и исчез в портале… вот тебе и брачная ночь, Катриона Ринавиэль Уитримана! Я даже возмутилась.

Полежав немного, села, начала нервно барабанить пальцами по покрывалу… И куда он делся? Дымчатый портал, появившийся посреди комнаты, продемонстрировал, что кесарь уходил недалеко и ненадолго, а вернулся весь мокрый, с влажными волосами и… в одном полотенце на бедрах…

Внезапно я осознала две вещи: первое – я снова любуюсь природой; второе – а кесарь далеко не столь худощавый, как ранее казалось.