9

Александр Николаевич Санников с видом прихлопнутого мухобойкой шмеля медленно опустил руку с зажатым в ней смартом. Над экраном растворялась, выцветая в воздухе призрачным следом, голограмма молодого человека с тонкими, аристократичными и чуточку хищными чертами лица, слегка надменным его выражением и в очках тонкой прямоугольной оправы. Очкарик уже во второй раз за последние несколько лет кардинально перевернул подающему надежды эпигенетику, ныне прозябающему на вольных хлебах, и мировоззрение, и жизнь.

Помнится, в первый раз, практически три года назад, одаренный студент-третьекурсник с его, Лекса, точки зрения, а по мнению кафедры нанокибернетики – юный гений, сидя в центре компании из таких же лоботрясов в затрапезной пивнушке, вещал о том, что полагаться в жизни надо исключительно на интуицию, мотивацию и авось. Что с Земли пора линять в колонии, что при универе научной карьеры не сделаешь, вон, на кафедре генетики живой пример обитает, практически гений-современник, только душевно очерствевший до прозвища «Сухарь» в неповоротливой и неторопливой академической среде Межпланетарного университета. Санников, коего непонятно каким ветром в студенческий бар занесло, знал свою заспинную кличку в среде студиозусов и чуть не подавился бокалом темного. Отметил, называется, возраст Христа, получил демонстративной поучительной сентенцией от юного ума да прям по темечку.

Он долго думал. Весь вечер цедил одну кружку пива, взвешивал за и против. Вспоминал, как надеялся на открытия, а получал смутные заверения в «перспективности». И рискнул. Понадеялся на мифический авось вкупе с интуицией и мотивацией, да через несколько лет скитаний по должностям и подработкам последние их крупицы подрастерял. И вот теперь из разосланных по двадцати четырем путеводным звездам – научным центрам, вузам и прочим важным точкам – осталось лишь три неотвеченных. Три призрачных весточки надежды, еле заметных после двадцати одного отказа, но поддерживающих сумрачное тление углей в глубине сердца эпигенетика. И вот тот, кто невольно разбил его жизнь, решает вдруг собрать ее вновь?

Его предложение Санникова немало удивило. Открыта новая, шестая по счету, экзопланета с потенциально пригодными для жизни человека условиями. Новость, прямо скажем, не сенсационная. Ну шестая, ну что дальше, пять колоний есть, еще одна будет. Зачем им эпигенетик? Но виду он не подал и прийти побеседовать согласился.

Однако, заходя в недра неприметного здания с заковыристой аббревиатурой на пятом транспортном уровне Московского мегалополиса и преодолевая три контура охраны, расспросов и бюрократии, Санников все равно немало волновался – едкого очкарика он не видел давно, и работать под началом неудобного юнца, будь этот подросший корифей научной мысли трижды неладен, эпигенетику катастрофически не хотелось. Впрочем, разве что чудо, и они сработаются…

Почти ничего не замечая вокруг, он дошел куда посылали, поглубже вдохнул, собирая из воздуха крупицы решительности. Выдохнул. Постучался в заветный кабинет. Оттуда раздался невнятный возглас несколько возмущенного характера, но Лекс решил интерпретировать его в свою пользу и вошел. Из-под стола торчали нижняя половина халата и ноги, верхняя вместе с халатоносцем утопала где-то под столом и вполголоса материлась. Эпигенетик автоматически отметил шик и дороговизну туфель – натуральная кожа, элитная марка – и в душе взметнулся призрак голодной зависти. Лекс и будучи преподавателем на кафедре генетики себе такой обувки позволить не мог, а когда уволился, послушав тогда эту торчащую сейчас из-под стола гениальную задницу, то и подавно. Хотя если тут так платят, он вытащил свой главный собачий билет. «Главное, чтоб не стал волчьим», – грустно сыронизировал про себя эпигенетик.

Пока Лекс предавался сумбурным мыслям, его потенциальный работодатель извлек из-под стола закатившуюся туда небольшую металлическую капсулу, а заодно и себя вместе с ней на свет.

– Александр Николаевич. Наконец-то, – удовлетворенно отметил юный гений, отряхнул халат и протянул свободную руку.

Эпигенетик незамедлительно ответил и выдавил из себя натужное:

– Здравствуйте, Тайвин. Можно просто Лекс…

– Ни в коем случае! – отрезал Тайвин.

– Почему? – изумился Лекс.

– Потому что звучит как собачья кличка. А вы будете моим заместителем, – объяснил гений. – Временно, пока я на Земле, а как покину alma mater человечества в пользу Шестого – будете нашим координатором от Всемирной ассоциации наук по естественнонаучному направлению, я поспособствую. И персонал лаборатории изначально должен вас уважать и обращаться к вам соответственно, а не подзывать панибратским прозвищем. Поэтому для начала выработайте самоуважение, а вслед за вами оно экстраполируется на окружающих.

Глядя на немало обескураженного эпигенетика, Тайвин привычным жестом поправил очки и соизволил объясниться:

– Давайте так. Обозначим приоритеты. Я тут, как меня называют, штатный гений. И я приверженец политики максимальной открытости в работе. Никаких недоговорок, только факты. И еще момент. Как сказал один умный человек, лжи и недоговорок не должно быть не только фактических, но и психологических. Предельная откровенность.

– Это, например, как? – Лекс искренне заинтересовался, все еще донельзя ошеломленный открывающимися перспективами.

– Сначала дайте согласие на честность.

– Даю. А вы практически не изменились, – с удовлетворением отметил Лекс.

– Вы хотели пример? Например, я не изменился, потому что как был заносчивой высокомерной сволочью, так и остался? – спросил Тайвин и, не дожидаясь ответа, подтвердил: – Да. Разве что возвел эти полезные качества в превосходную степень. А чем вы похвастаетесь?

– Окончательно возненавидел макароны, – с неожиданной для себя честностью, которую от него и ждали, ответил Лекс. Ему концепция отсутствия лжи фактической и психологической понравилась, хотя он и не был уверен, что будет такую тактику использовать с кем-то, кроме самого Тайвина. Для эпигенетика предельная откровенность граничила с откровенным хамством и задевала его природную мягкость и социальную воспитанность. Но от гения он чего-то подобного и ожидал.

– Полагаю, здешняя столовая вас не разочарует, – мимоходом ответил Тайвин, теряя интерес к стороннему разговору, и Лекс понял: гений так и не вспомнил ни той пивной, ни разговора, что круто изменил жизнь благовоспитанному, но медленно потухающему в академической стерильной среде ученому. Вот оно как. Выходит, Лекс тогда принял нежелаемое, но горькое и правдивое за руководство к действию, а эта язва в очках и не в курсе? А если бы он в итоге не вспомнил про эпигенетика и не позвонил?

Вот тебе и интуиция, мотивация и авось: присказка, которую эпигенетик с легкой подачи Тайвина сделал своим жизненным девизом, оборачивалась другой стороной. Если бы не интуиция и мотивация, позвавшие Лекса последовать зову сердца – он бы не уволился с кафедры. Не было бы голодных трех лет, когда он перебивался случайными заработками и пытался пристроиться то в одну лабораторию, то в другую. Не было бы ироничной и грустной инсталляции – повешенной в холодильнике за провод мышки от компьютера трехвековой давности. Не было бы месяца пустых макарон. Что, если бы не сработал «авось»? Долго бы Лекс протянул, получив последний отказ из последнего научного центра? А если бы он не уволился, и Тайвин позвонил не ему сейчас, а тому Сухарю, что учил раздолбаев на кафедре генетики ее непосредственным основам? Ведь тот послал бы и слушать бы не стал…

Лекс тряхнул головой и выкинул прочь сомнения. Судьба предоставила ему шикарный шанс отыграться за все пережитые перипетии, и упускать его эпигенетик не собирался. Но и не уточнить не мог.

– Зачем именно я вам понадобился?

– Мне требуются вторые руки. А у вас, насколько я помню, широкие связи в Межпланетарном университете, развитая неприязнь к амбициозным бездарностям, коих там полно, и вы умеете проводить переговоры с людьми. А я мизантроп, интроверт и не любитель психологических штучек. К тому же, мне необходимо работать, а не бегать и искать перспективных сотрудников. Займетесь? Еще не растеряли знакомств?

Лекс сначала утвердительно кивнул, потом помотал головой, одновременно пытаясь уложить в ней просьбу молодого дарования, и на вопросы ответить.

– Чудесно. – Вчерашний студент-очкарик тем не менее довольным не выглядел. – Кратко расскажу, чем мы занимаемся. Шестая экзопланета – не вполне обычный мир. Дело в том, что мы предполагаем наличие на ней высокоразвитой жизни на основе кремнийуглеродной органики, а этот факт принципиально изменяет подход к ее освоению и перспективе колонизации. По инициативе, при поддержке и финансировании Межмирового правительства создана Программа подготовки первопроходцев, научной частью которой мы с вами и являемся – как по мне, достаточно высокопарное название, не находите? Ну, не суть, подробно рассказывать не буду, достаточно понимать один простой факт: военных набрать несложно, а с нами проблема, причем только первая из многих. Начнем с обсуждения кадров, продолжим текущими прикладными направлениями работы…

Спустя полчаса Лекс вышел из кабинета Тайвина в полнейшем недоумении. Свою задачу и круг обязанностей он понял, как и главную проблему, и заключалась она отнюдь не в нехватке кадров. Ответа на многочисленные поставленные вопросы пока не было, но намек Тайвин эпигенетику сделал более, чем прозрачный: для начала нужны физик-нанокибернетик, парочка специалистов по квантовой химии, в перспективе ксенозоологом бы неплохо обзавестись… Команда нужна. Коллективный разум.