Глава 3

Комнату освещало трепещущее пламя одинокой свечи в невысоком стеклянном сосуде, пахло смесью ванили с чем-то терпким, щекочущим нос, навевающим воспоминания о сказках «Тысячи и одной ночи» и дворцах арабских шейхов. У нас был, конечно, не дворец, но сейчас мне было в нём слаще, чем любому падишаху в своих хоромах. У нас всё случилось. Да, вот так – трепетно, нежно и страстно одновременно. Мне казалось, что такую близость между мужчиной и женщиной рисуют только в слащавых мелодрамах или бульварных романах. Но оказалось, что в жизни бывает ещё и не такое. Моя принцесса из сказки лежала рядом со мной, в моих объятиях. Я наслаждался моментом, который мог и не повториться – да, я не строил иллюзий и знал, что Алла вполне может дать мне от ворот поворот и вновь переключиться на тех мажоров, что встречали её на крутых тачках после работы. Хотя… хотя она и была сегодня столь откровенной со мной, совсем близкой и родной девочкой, открыла передо мной наизнанку всё самое сокровенное, больное, то, что и не всякому близкому-то поведаешь.

– Возможно, что сработал эффект попутчика – говорил я себе – Не обольщайся. Такая красотка не для тебя. Но ведь завтра, да и послезавтра мы вновь увидимся в офисе – так что теория «попутчика» тут не работает.

В конце концов, я перестал копаться в себе, и подобно параноику выискивать какие-то подводные камни, а просто отдался радости, любви и лучезарной улыбке моей девушки. Нам хорошо сейчас, в эти минуты счастья, а что будет дальше – жизнь покажет. И она показала…

– Я в душ на пять минут, – шепнула Алка, выскальзывая из моих объятий, и, накинув лёгкий пеньюар, скрылась за дверью ванной комнаты.

Послышался шум воды и негромкое пение, Алка мурлыкала себе под нос попсовую песенку, а я откинулся на подушки и блаженно прикрыл глаза – вот оно счастье. Неправда, что о свадьбах, романтике и семье мечтают только девушки. В эти минуты и я мечтал именно об этом – весёлому торжеству с друзьями и близкими, Алла в белом платье, о тихой семейной гавани, о маленьком человечке с моими волосами и глазами Аллы, что топочет ко мне навстречу, раскинув ручки, и кричит: «Папа!» Да, мы, мужчины, тоже можем быть временами весьма сентиментальными, только стесняемся признаться в этом. Нас так же трогают и ароматы сирени майскими вечерами, и огни заснеженных зимних бульваров с медленно кружащимися в небе снежинками, и ласковое слово любимой женщины, и безделушки в подарок без повода, и вся та красота жизни, которую воспевают художники и поэты. Просто зачастую нам трудно подобрать слова для своих чувств, не умеем мы этого. От природы нам заповедано быть сильными, суровыми и бородатыми. И мы стараемся не снижать планки. Но порой… От философских размышлений меня прервал стук в окно. Точнее даже не стук, а некое поскрёбывание.

– Голуби, наверное, – лениво подумал я.

Тело приятно расслабилось после любовных утех, растекшись по простыням, и я даже не заострил бы внимания на этом незначительном моменте, если бы не услышал вслед за тем странный звук. Это был то ли хриплый шёпот, то ли скрежет, то ли скрип. Но что может скрипеть в пластиковом окне? Балкон в квартире располагался в спальне, а здесь находилось просто окно, в котором нечему скрипеть.

– Возможно, качели во дворе или ещё что, какая мне разница? – я отмахнулся от звуков, но тут увидел такое, что заставило меня подскочить, как ужаленного и впиться взглядом в оконное стекло, за которым разлилась черничная полночь.

Изжелта-коричневая скрюченная веточка скреблась по стеклу с наружной стороны, она-то и издавала этот звук.

– Но деревья не растут на уровне девятого этажа, – подумал в какой-то горячке я, – Или всё-таки растут?

А после веточка согнулась на моих глазах и, просунувшись в приоткрытое в режиме проветривания окно, принялась ковырять ручку, пытаясь открыть створку. Но главный ужас заключался не в этом, а в том, что, подняв свой взгляд, я обнаружил «продолжение» веточки. И это была рука. Самая настоящая человеческая рука, чёрт побери! Я заорал, как ненормальный, рука тут же дёрнулась и исчезла, а в комнату прискакала перепуганная Алка, вся в пене и голышом.

– Что? Что случилось? – выпалила она речитативом.

– В окне была чья-то рука, и она хотела открыть окно!

Алка побледнела. Только тут до меня дошло, как выглядят со стороны мои слова, теперь Алка решит, что я больной придурок. Но что я должен был сказать?

– Р-рука? – выговорила девушка и попыталась выдавить из себя подобие улыбки.

Я понуро кивнул, представляя, каким идиотом кажусь сейчас ей. Алка стояла, застыв, как статуя, и клубы пены стекали с её тела на пол.

– Да тебе показалось, точно показалось, – проговорила она, наконец, – Ну, подумай сам, какая рука может быть в окне на девятом этаже? Может, подростки снова забрались на крышу и разыгрывают таким образом жильцов? Привязали какую-нибудь ерунду на верёвочку и спускают теперь вниз, а сами ржут, небось, как кони. Может там ещё и камера какая-то прикреплена, от молодёжи не заржавеет.

– Алл, ты себя слышишь? Ну, какая ерунда, какая камера? Это была живая, настоящая конечность!

– А ты себя? – неожиданно грубо с вызовом спросила девушка.

Я осёкся. Она права. Её объяснения звучат уж куда логичнее, чем мой бред.

– Я думаю, что тебе просто показалось, – произнесла Алла твёрдым голосом и исчезла в дверном проёме, оставив после себя лужицу воды с тающей в ней пеной.

Я же, ощущая себя полнейшим неадекватом, натянул штаны, не в силах избавиться от мерзостного ощущения, что на меня кто-то пялится.

– Может, вот так и начинают сходить с ума? – подумалось мне.

В комнату вошла Алла. Она как-то настороженно глянула на окно, улыбнулась, подошла и закрыла его, задёрнув шторы:

– Прохладно стало, с пруда тянет сыростью.

Она присела рядом, устроилась поудобнее, подобрав ноги, взяла мою руку в свою и принялась водить по ней пальчиком, словно цыганка, решившая поведать мне судьбу.

– Алла, – спросил я осторожно, – А ты простила свою мать?

Девушка ответила не сразу.

– Иногда, уже став взрослой, я много раз пыталась оправдать её, найти объяснение её слабости. Но не смогла. Она добровольно выбрала пойло вместо детей, деградировав до состояния делирия. И я перестала корить себя и выискивать кто прав, кто виноват, и размышлять на тему – а что было бы, если бы… Да ничего! Случилось то, что случилось. Надо просто принять это и жить дальше.

– Ты навещаешь их? В смысле ходишь к ним на кладбище?

Рука Алки напряглась, и я почувствовал это, но она ответила совершенно безразличным тоном:

– Нет.

– Но Анюта, – начал, было, я…

– Анюта всегда со мной. В моём сердце, – пояснила Алла, – А могила – это всего лишь могила. В ней нет ничего такого, чтобы к ней возвращаться.

Я не стал спорить, хотя и хотелось. Но я понимал, что это слишком больная тема для моей девушки и не стоит ворошить рану. Сменив тему, я принялся вспоминать разные нелепые смешные случаи из своего прошлого, чтобы поднять настроение нам обоим. Мы проговорили до тех пор, пока Алка не посмотрела на электронные часы, что светились зеленоватым светом на полке:

– Уже почти час ночи. Спать-спать. Иначе завтра, точнее уже сегодня, я буду выглядеть, что твой енот-полоскун, с такими же кругами вокруг глаз.

Мы оба рассмеялись, и погасили всё ещё горевшую свечу.

Посреди ночи я проснулся со странным чувством, что кроме нас в квартире есть кто-то ещё. Так бывает, когда присутствие невидимого гостя выдаёт движение воздуха, невозможное уловить на слух, но при этом ощущаемое самой кожей. Я приподнял голову. Табло часов показывало третий час. Следовательно, проспал я буквально около часа. Но что же разбудило меня? Алка спала на моём плече сладко и безмятежно, свернувшись беззащитным клубочком и разметав волосы по подушке. Я уставился в темноту. Такое ощущение, что дом подвесили посреди Вселенной в просторах космоса, как ёлочную игрушку, настолько было темно – ни света фонарей за окнами, ни отблесков проезжающих мимо автомобилей, ни одиноких мотыльков в соседних домах, что засиделись за книгой до утра. Ничего. Я вновь опустил голову, прикрыл глаза. И в этот же миг услышал шлепки или шажки. Это было что-то, похожее на то, как если бы ребёнок, встав на четвереньки, медленно передвигался по полу, при этом периодически щёлкая языком и странно похрустывая суставами. Открыв глаза, я увидел, что луна вышла из-за туч, и теперь комнату наполнял таинственный, бледный свет. Звуки раздавались из спальни, дверь из которой выходила в коридор. На мгновение они стихли, и я услышал сопение, как если бы кто-то жадно втягивал ноздрями воздух, принюхиваясь. Затем вновь послышалось – тук, шлёп, хруст, цок. Какофония звуков. Озадаченный и обеспокоенный, вновь вспомнив эту руку в окне, я осторожно потеребил за плечо Алку, прошептал, чтобы не напугать:

– Алл, кажется, в квартиру кто-то проник.

– Ты слышишь? Слышишь её? Она всегда приходит в этот час, – пробормотала Алка сквозь сон.

Кажется, она ещё находилась в полусне и поэтому несла какую-то чушь.

– Кто приходит? – не понял я.

Алка резко села в кровати:

– Я… я… мне сон приснился. О чём ты?

– Тише-тише, – снова зашептал я, одновременно приглядывая что-нибудь увесистое из тех предметов, что были в комнате, – Ты заперла дверь? В квартире кажется кто-то есть.

Даже при голубоватом лунном свете я увидел, как побледнело её лицо и Алка вжалась в подушку, подтянув к себе одеяло.

Глава 4

Оркестр звуков приближался к двери в зал, в котором находились мы, и поэтому, не теряя времени на то, чтобы успокоить Аллу (это я сделаю после, а сейчас надо защищаться), я осторожно, стараясь не шуметь, поднялся с дивана и схватил в руки статуэтку Венеры, стоявшую на тумбе у окна. Вернувшись в тень у самой двери, я встал и затих, чтобы не выдать своё местонахождение. Звуки замерли у самого входа, словно тот, кто их издавал, тоже прислушивался. А потом раздалось шуршание и в комнату вползло оно… Нет, даже в самом своём страшном сне я не мог представить, что однажды чудовище из фильма ужасов может воочию явиться мне вот так, посреди самой обычной ночи. Это было хтоническое нечто, иссушенный мертвец, восставший из своей могилы, древняя мумия! По полу полз на четвереньках обнажённый тощий человек, очень тощий, настолько, что в лунном свете, льющемся на него из окна, я мог пересчитать все рёбра в его грудной клетке. Куцый клок длинных волос, таких же чёрных, как у Аллы, свесился с темени набок, упав на плечо. Вся кожа твари собиралась в какие-то немыслимые складки, местами на ней виднелись грубые швы, словно её штопали, латали, как прохудившийся носок, в иных же местах она была натянута так, что блестела и грозилась вот-вот лопнуть. На бедре зиял как раз такой разрыв, из которого сочилась сукровица, стекая вниз по ноге. Казалось это не может быть живым. Но оно жило, двигалось и издавало звуки. Стучали гулко по ламинату колени и локти, на которые существо опиралось. Хрипение и бульканье доносилось из раззявленной глотки. С хрустом двигались суставы. Видно было, что каждое движение причиняет существу муку. В какой-то миг я даже забыл, для чего я здесь стою, и, опомнившись, я опустил поднятые вверх руки с тяжёлой статуэткой вниз на спину твари. Раздался пронзительный писк и крик одновременно с двух сторон, так, что мои перепонки натянулись, угрожая лопнуть, не выдержав децибел. Кричали Алла и тварь разом. Еле сдержавшись усилием воли, дабы не начать орать с ними хором, я опускал статуэтку на хребет твари ещё и ещё, пока ко мне не подскочила Алка и не принялась вырывать её из моих рук. Но то ли от ужаса, то ли ещё от чего, пальцы мои сковало судорогой так, что они не разжимались, и я ненароком чуть было не ударил и Аллу.

– Уйди! – заорал я на неё, – Звони на 112!

Но Алка повисла на мне, как мартышка, и так сильно вцепилась в моё запястье зубами, что я выронил чёртову Венеру себе на ногу и похоже раздробил мизинец, однако адреналин, кипящий в моих венах, милостиво избавил меня от необходимости чувствовать боль.

– Не надо, не надо! Остановись, прошу! Пожалуйста, Влад! Она не причинит нам зла!

– Она? – я опустил, наконец, руки, тяжело дыша, и попытался успокоиться, как бы дико это ни звучало.

Тварь забилась в угол и пищала там, хрипя и подвывая на все лады, как раненый зверь. Я щёлкнул выключателем и комнату залил яркий ослепляющий свет. Тварь заверещала громче. Алка мгновенно подскочила и выключила освещение. Обняв, она повела меня к дивану, усадила, и принялась уговаривать, как маленького ребёнка.

– Влад, милый, не надо света. Она боится его. Ей больно. Её глаза немного видят в темноте, но свет губителен для них.

– Ей больно? – эхом повторял я за Алкой, косясь в тёмный угол за шкафом, из которого доносилось нечто, похожее на всхлипывания.

– Кому ей? – я схватил Алку за руки, – Ты что, знаешь её? Почему ты остановила меня?

– Потому что это, – она кивнула в угол, – Моя сестра.

– Какая сестра? – я всё не мог понять, – У тебя же была только одна сестра?

– Одна. Это она – Анюта.

Я замолчал и в оцепенении уставился в то место, где сидело существо. Я то переводил взгляд на Аллу, думая, не свихнулась ли она от потрясения, то вновь вглядывался в густую тьму, чтобы разглядеть нечто, находящееся там.