Глава I Виконт де Куси прибывает в Рим

1657 г.

Женщина откинулась на подушки и, наконец, позволила своему телу расслабиться. Служанка, помогавшая при родах, передала младенца кормилице. Девочка… Дочь тут же схватила губками сосок.

– Молодец, здоровая и голодная, – одобрительно покачала головой повитуха.

Рано лишившись матери, Эжени всегда мечтала о детях. Когда у нее появился сын Луи Давид, сердце молодой женщины переполнило доселе неведомое ей чувство материнской любви. И сейчас она с нежностью смотрела на покрытую светлым пушком головку, когда кормилица баюкала ребенка. Ее обожаемая девочка… Муж, граф Леопольд ди Грациани, хотел назвать ребенка, если это будет девочка, Юстина. Но она не была его родной дочерью, поэтому Эжени, уважавшая супруга, но никогда не любившая его, решила ослушаться и дала малышке то имя, которое сама выбрала для нее.

– Анна, – прошептала женщина.

Виконт Армэль Валентин де Куси прибыл в Вечный Город ранним утром 1 августа 1657 года. Ему было 28 лет. Еще в юности выбрав для себя путь служения Богу, он шел по нему уверенно и непреклонно. Однажды даже чуть не погиб, три года проведя в Новой Франции, обращая в католичество индейцев и, в конце концов, подвергшись их пыткам. Но все это уже было в прошлом. Теперь перед ним открывались широчайшие возможности, ведь сам Папа Римский соблаговолил пригласить его, молодого священника, в ученую коллегию при Ватикане. Виконт защитил в Сорбонне диссертацию и теперь был доктором теологии и канонического права. Тому, что Армэля заметили в Ватикане, во многом поспособствовал архиепископ Парижский¹.

Но не столько все эти успехи радовали сына графа де Куси, сколько то, что он оказался в Риме. Ведь именно в этом городе живет женщина, являющаяся матерью его сына. Единственная женщина, которую он когда-либо любил.

Виконт с неподдельным интересом и восторгом рассматривал город, его величественные и поражающие своей великолепной архитектурой здания, мощеные улицы, по которым сновали прохожие, проезжали кареты.

На самом деле XVII век принес в Италию не рассвет, а скорее упадок. Страна потеряла свое влияние в мировой политике, церковь богатела, а народ нищал. Слишком велик стал контраст между роскошью, в которой жили священнослужители, и нищетой простого люда. Духовенство здесь обладало богатством и могуществом, которого порой не имели даже светские правители. Влияние церкви и непомерные аппетиты ее служителей способствовали бурному развитию Рима, появлению в городе невероятных по красоте церквей, дворцов, площадей и фонтанов.

В общем, полюбоваться было чем. Но вдруг Армэль увидел колонну заключенных. Их, должно быть, вели на работы. Нередко заключенных привлекали к строительству. Потухшие отрешенные взгляды, исхудавшие тела, источающие зловонный запах… Молодой священник с жалостью и состраданием смотрел на этих людей, чем-то напоминавших ему недавние неприятные моменты его жизни, которые тоже, промелькнув мимо, остались далеко позади.

Неожиданно один из заключенных бросился к нему, схватил за руку, и, целуя тыльную сторону ладони, проговорил:

– Однажды вы взойдете на такую высоту, что сможете мне помочь. Я буду ждать, – прошептал несчастный.

После этого стражник огрел мужчину плетью, заставляя вернуться в строй. Продолжая идти вверх по улице, виконт оглянулся назад, пытаясь удержать в памяти лицо этого заключенного и понять, что значат его слова.

В Ватикане для виконта де Куси были приготовлены апартаменты. Расположившись на кровати, пока слуга распаковывал вещи и как-то обустраивал быт, Армэль думал о том, что обязательно наведет справки об Эжени в ближайшее время.

Нравилось ли ему тут? Пока он сам не мог понять. Это так походило на его поступление в Наваррский коллеж. Воспоминания о коллеже и годах юности постепенно перетекли к тому моменту взросления, который врезается в память на всю жизнь…

Однажды вечером граф с сыном подъехали верхом к какому-то особняку. Их встретила дама лет тридцати пяти, пышнотелая брюнетка. Виконту она показалась довольно красивой и небольшая полнота совсем ее не портила.

– Вот вы какой, виконт, – улыбнулась она.

– Какой? – спросил он.

– Прекрасный.

Да и как мог не понравиться этот невысокий, но широкоплечий юноша, с черными волосами и такими же темными, круто изогнутыми бровями над синими очами.

– Ваше сиятельство, мы ждем вас утром.

– Как, отец, вы меня оставляете?

– Не беспокойтесь, виконт, скучать вам не придется, – сказав это мягко и нежно, словно мурлыча, дама приобняла его за плечи и слегка подтолкнула к лестнице, ведущей на второй этаж.

В комнате, в которой он оказался, царил полумрак. Когда она легонько коснулась его скулы, провела мягкими теплыми пальчиками по лицу, затем спустилась к шее, чуть щекоча кожу, и потом к груди, расстегивая камзол, виконт застыл, не решаясь поверить в происходящее. Он робко взглянул в ее зеленые глаза, и она улыбнулась ему. Когда она целовала его, ее губы дарили юноше немыслимые ощущения. Он и раньше целовался с женщинами, но сейчас, в предвкушении ночи любви, все было иначе. Дальше были первые, неуверенные, немного неумелые движения и ласки… Она поощряла и направляла его, помогая одолеть такую приятную и вместе с тем сложную науку.

А утром, по дороге в замок, виконт прятал смущение за нарочито сосредоточенным видом. Но периодически граф замечал, как взгляд сына затуманивается, а на лице появляется выражение задумчивого блаженства.

«Мальчик сначала стеснялся да скромничал, но потом так разошелся, будто мужчина зрелый! – смеясь, сказала тогда графу дама, имя которой так и осталось для виконта тайной. – А под утро заснул, как дитя».

– Матушке об этом нужно говорить? – когда ехали, неуверенно спросил Армэль, которому неуютно было от того, что отец знает, что между ним и дамой, к которой тот его сам же привез, прошлой ночью происходило.

– Не обязательно, – ответил граф.

Воспоминания Армэля неожиданно прервало появление какого-то человека. Это был довольно высокий, худощавый молодой мужчина. Виконта сразу поразило в нем то, что волосы священника, видневшиеся из-под шапочки, были почти такие же белоснежные, как перо лебедя, а глаза – очень светлые, прозрачно-голубые. Мать и сестра Армэля были блондинками, но все же их волосы имели нежный золотистый цвет, а брови и ресницы отличались более темным оттенком. В отличие от них у вошедшего юноши, казалось, нет ни бровей, ни ресниц.

Виконт поднялся, чтобы встретить незнакомца. Тот сдержанно кивнул, и сухо сказал:

– Добрый день, отец Армэль. Мое имя Василий Божезларж и я направлен к вам, чтобы познакомить вас со здешними порядками. Пока вы не являетесь подданным², а только гостем, вам нужно соблюдать определенные правила.

Служитель церкви говорил с легким акцентом, и когда он представился, Армэль понял что он поляк.

Как всегда бывает на новом месте, человек быстрее всего сближается с тем, с кем первым знакомится. Так и вышло с Армэлем. Василий был младше него на два года. У них оказались похожие взгляды на религию, похожее отношение к Богу. Хотя Божезларж казался горячему и вспыльчивому виконту странным, поскольку прятал все свои эмоции где-то глубоко внутри, всегда оставаясь холодным и отрешенным.

Оказалось, что Василий хоть и сын польского дворянина, но долгое время жил в Курляндии, в Митау³.

***

– О нет, моя дорогая, – грустно улыбнулась графиня ди Грациани. – Я не из тех женщин, вокруг которых постоянно вьются поклонники. Мне не понять, наверное, никогда, как кому-то удается всегда быть в центре внимания, всегда быть кем-то любимой. Ради меня никто никогда не совершал подвигов и даже не дрался на дуэли.

– Может вас просто никто не любил? – колко проговорила племянница ее супруга, Исабелла Баретти.

– Может быть. Даже, наверное, это так, – невозмутимо сказала Эжени.

Наконец дамы, придерживая шуршащие юбки, вошли в церковь святой Анны. Через несколько дней здесь должен был пройти обряд крещения дочери Эжени де Брионе, герцогини де Руаль, графини ди Грациани.

Пожилой священник отец Басилио стал объяснять женщинам, как будет проходить таинство, во время которого, как считается, ребенок рождается свыше, становится членом Церкви. Он передал графине текст молитвы матери.

– Крестная мать и мать ребенка состоят в духовном родстве навсегда вместе с крестницей, – говорил служитель церкви.

Неожиданно его отвлекли – мальчик-служка сообщил, что пришли из Ватикана. Священник попросил синьор подождать и удалился. Не было его довольно долго. Эжени тем временем прошла к изваянию святой Анны, матери Богородицы, и осенила себя крестным знаменем, рассматривая святую покровительницу дочери. Исабелла куда-то исчезла, должно быть вышла на свежий воздух. Она часто при посещении церкви жаловалась, что от запаха благовоний у нее начинает болеть голова.

Когда в гулком помещении послышались мягкие уверенные шаги, Эжени оглянулась и увидела священника. В руках он держал четки и маленькую библию. Встретившись с ним взглядом, женщина словно в одночасье утонула в синих глазах. Армэль застыл, глубоко пораженный этой встречей. Он надеялся на нее, но не думал, что она будет столь скорой и неожиданной.

Все мысли и чувства графини в этот момент, казалось, унеслись в пустоту. Эжени увидела, что своды потолка церкви, стены, горящие свечи, и стоящий напротив нее мужчина закружились у нее перед глазами. Ей вдруг стало не хватать воздуха. Еще мгновение – и она бы рухнула на пол, если бы ее не подхватили такие родные, сильные руки…

– Что с ней? – взволнованная синьора Баретти подбежала к Армэлю, пытавшемуся привести в чувство Эжени.

Вскоре появились отец Басилио и Василий Божезларж.

– Она лишилась чувств, – ответил Армэль.

Голова графини лежала у него на коленях, и вряд ли кто-то заметил, что молодой священник нежно касается лица женщины.

Эжени не приходила в себя слишком долго. Служка привел доктора, и пока тот осматривал находящуюся в глубоком обмороке молодую женщину, Армэль вышел во двор церкви и, опершись о колонну, задумался.

– Здесь должны пройти крестины Анны, дочери графини, – остановись рядом с ним, произнесла донна Исабелла.

– Дочери? – повторил Армэль.

– Да, графиня недавно разрешилась от бремени. Должно быть, потому и слаба еще.

– Граф, наверное, счастлив, – пробормотал виконт.

– Что вы, отец,– усмехнулась синьора Баретти. – Он, конечно, признал девочку своей и дал ей фамилию, но на самом деле графиня ди Грациани, тогда еще носившая титул герцогини де Руаль, прикатила из Франции уже брюхатая.

Священник перевел взгляд на итальянку, но та, не замечая его нервозности, продолжала злословить:

– У нее еще и сын есть, хотя замужем не была. Блудница! Если бы дядюшка не был таким своевольным и слушал родню, то никто бы ему не позволил жениться. Но он слишком влиятельный, слишком богатый и слишком влюбленный дурак.

В этот момент появился Божезларж и, тронув Армэля за плечо, сказал, что им пора идти. Виконт, оглянувшись на церковь, будто ожидая увидеть свою возлюбленную, склонил голову, и пошел за Василием. Но потом вдруг остановился и, посмотрев на Исабеллу, спросил, на какой день назначены крестины дочери графини ди Грациани. Синьора Баретти назвала дату.

Придя в себя, Эжени ни словом не обмолвилась, что знакома с тем священником, красоту которого по пути назад всю дорогу воспевала Исабелла.

– Надо же! Очень жаль, что католические священники должны соблюдать целибат! Пропадает такая хорошая наследственность! – сокрушалась донна Баретти.

Слушая ее, и при этом улыбаясь, Эжени молчала. Она не хотела, чтобы кто-либо, а уж тем более племянница ее мужа, знал о чувствах графини к Армэлю. Более того, это могло бы помешать ей, замужней синьоре, встречаться с виконтом…