Выйдя из здания фирмы, я сажусь на первую попавшуюся скамейку с намерением немного всплакнуть. А что? У меня гормоны – мне можно. Нахмурившееся небо и промокшая нога замечательно настраивают на депрессивный лад.
«Я невезучая, – мысленно констатирую я, и внутри всё сжимается. – Моя жизнь катится в тартарары».
Хлюп! В носу противно пощипывает, и первые слезинки бодро сбегают по щекам и капают за воротник.
«Похоже, мне придется торговать семечками на остановках», – немного подумав, добавляю я, и в этот исполненный трагизма момент рядом со мной, прямо на папку с документами, приземляется проспиртовавшийся дядечка в засаленном женском пуховике. Правый глаз у незнакомца слегка заплыл, а левый обведен черным застарелым синяком. Впрочем, взгляд у господина бодрый и даже слегка радостный, наверное, потому что сейчас у него ланч: в одной руке джентльмен бережно держит бутылочку боярышниковой настойки, в другой – пирожок.
– Извините, но вы сели на мои документы! – с откровенным возмущением говорю я.
– Серьезно? – Мужчина слегка ёрзает, сосредоточенно прислушиваясь к ощущениям. – Действительно. – Он еще раз откусывает пирожок и только после этого, не вставая, вытягивает папку из-под себя. – Держи.
– Спасибо. – Я бережно прижимаю пластиковый конверт к себе. Кажется, от него теперь несет закисшими картофельными очистками. Я по-прежнему намерена дать волю слезам, ведь мне всегда становится легче, если удается выплакаться.
Так, и на чем я остановилась? Закусываю губу, пытаясь вспомнить свои грустные прогнозы. Ага, я думала, что работа по специальности мне не светит, и придется торговать на остановке. Буду сидеть такая в платочке, в валенках, на старом деревянном ящике и голосить: «Семечки! Кому семечки!» А мимо меня на дорогих иномарках будут проноситься одноклассники, однокурсники, соседи всякие.
– Отличная погодка сегодня, да? – Дядечка с пирожком по-дружески пихает меня локтем. – Самое то, чтобы гулять, дышать свежим воздухом, кормить лебедей на пруду…
– У нас в городе нет пруда, – бурчу я и поспешно отодвигаюсь на самый край скамьи. – И лебедей тоже нет.
– А погода хорошая есть! – радостно восклицает мужчина и залпом осушает свою стекляшку.
Мне хочется ляпнуть что-нибудь грубое, но нос учуивает запах жареного теста, и раздражение тут же улетучивается. Живот многозначительно бурчит, а рот наливается слюной. Я ведь с детства без ума от покупных пирожков! Каждый раз, когда родители брали меня маленькую на базар, я обязательно клянчила у них беляш или пирожок с ливером. Правда, соглашался на мои уговоры только папа. Мама всегда потчевала меня страшилками, уверяла, что все продающееся на улице – с начинкой из бродячих кошек и собак. К тому же, о ужас, пожарено на старом масле. Для мамы это было во стократ хуже фарша из дворняжек.
– Это у вас с ливером пирожок? – требовательно спрашиваю я у соседа по скамье.
– Ага.
– Где взяли?
– А вон за тем ларьком. – Мужчина доброжелательно тычет в сторону павильона «Евросети». – Их моя сестра продает. Скажи ей, что ты от Семена, она тебе скидку сделает.
Ноги сами несут меня в указанное место, и там я легко обнаруживаю пропахшую перегаром тетку в грязном фартуке поверх пальто. У нее красные обветренные руки и темно-зеленые кромки ногтей. Она то и дело шмыгает носом так, что в горле хлюпает и клокочет.
Кошмар! Готова поспорить, эта милая дама и слыхом не слыхивала ни о какой санкнижке. Но это с одной стороны. А с другой – эндокринолог велела мне хорошо питаться. И у меня, кажется, уже голова кружится от голода. Так и до обморока недалеко…
Наплевав на чувство самосохранения, я покупаю у продавщицы сразу два пирожка и, едва отойдя в сторону, вгрызаюсь в первый золотистый комочек. Он восхитителен: горячее тесто так и тает во рту, а начинка сочная и остренькая, почти без хрящиков. Всего минута, и пирожки уже приятно греют меня изнутри.
«А теперь в аптеку – за таблетками от изжоги, боли в желудке и кишечной инфекции», – бубнит внутренний голос. Но душа настоятельно требует добавки. Немного подумав, набираю в кошельке мелочи на еще один пирожок и возвращаюсь к торговке.
– Подожди-ка, – бормочет обладательница чумазого фартука и, отойдя на шаг от бочонка с пирожками, сморкается прямо на землю. Пальцами.
«Все-таки лучше не переедать, – решаю я и прячу деньги обратно в карман. – К тому же много жареного и правда вредно для здоровья». Я делаю вид, что у меня появились срочные дела и пячусь от бочонка прочь. Почти сразу налетаю на какого-то сурового дядечку.
– Такая рань, а она уже набралась, – ворчит он, отлепляя меня от своей серой куртёшки.
– Это для вас рань, – обиженно огрызаюсь я и отплевываюсь от выбившихся из-под шапки волос. – А кое-кто уже и на собеседовании был, и с охранником подрался.
Он закатывает глаза и поспешно удаляется. Подумаешь, какие важные! Ну, врезалась. Так нечего одеваться в маскировочные цвета. Сольются тут с окружающим миром, а потом ворчат на прохожих. Тьфу! Я гордо вскидываю подбородок и с независимым видом шагаю к остановке.
***
Я еду домой на маршрутке, мозг тарахтит так, что ломит в висках. Куда бы мне еще сходить в поисках работы? Куда? От дорожной тряски мысли все время перепутываются. Каждые пять минут кажется: вот оно! – я нащупала чудесную идею по собственной занятости, а потом – бум! Маршрутка подпрыгивает на какой-нибудь кочке, и идея улетучивается без следа. К концу поездки я совершенно без сил, и мне очень хочется позвонить Андрею и попросить взять меня обратно.
К счастью, когда я вылезаю в родном микрорайоне, свежий воздух приводит меня в чувства. Я зеброй прыгаю через лужи и каменею. Всё! Хватит таскаться по городу в поисках Эльдорадо, ну, то есть работы по специальности. Пойду в первое место, куда меня захотят взять. Например, в магазин «Магнит»; позавчера мама говорила, что видела на входе объявление о наборе продавцов. «Магнит», конечно, не предел мечтаний, но там, вроде, разрешают забирать себе просроченные творожки, а творожки – это очень полезно, особенно для тех, у кого из-за гипертиреоза из костей вымывается кальций. Кто знает, может, окрепну на творожках и через год-другой смогу найти себе что-нибудь действительно стоящее?
Я довольно энергично добираюсь до дома, но когда подхожу к крыльцу, на меня вновь накатывает невыносимая слабость. Наверное, это гормоны, стресс и моральная неудовлетворенность. Юркнув в дом, я кое-как подымаюсь на третий этаж, после чего плюхаюсь прямо на ступеньки и расстегиваю пуховик. Мне опять не хватает воздуха, а сердце стучит так, что, того и гляди, разукрасит грудную клетку узором из художественных вмятин.
Очень кстати вспоминаю, как на днях мама уверяла меня, что самое безопасное лекарство от стресса – медитация. Закрываю глаза и пытаюсь представить какую-нибудь позитивную картинку. Психологи считают, что на психику лучше всего действуют морские берега, луга и леса. На море я ни разу не была, а лес – ну его, там клещи. Решаю представить луг.
Воображение и радо стараться: секунда – и я уже сижу не на грязной ступеньке, а посреди высокой изумрудной травы. Солнце светит в лицо, ветер гладит плечи, пташки и кузнечики услаждают слух. Слева от меня куст цикория с небесно-голубыми цветами. Справа сладкой булочкой благоухает тимьян. Я только наклоняюсь к нему, чтобы понюхать, как в кармане верещит телефон. По рингтону понимаю, что звонит мама.
– Тебя можно поздравить? – Ее голос полон сарказма.
– Нет.
– А я говорила! Кому нужен работник с такой душераздирающей физиономией, как у тебя?
– Дело не в физиономии. Просто на место переводчика взяли…
– Тебе надо активно заниматься самовнушением, – перебивает мать. – Как придешь домой, возьми лист бумаги и сто раз напиши на нем: «Я – оптимистка. Я излучаю жизнерадостность».
– Чего?
– Потом подойди к зеркалу и, глядя себе в глаза, повтори эту же фразу вслух. Раз двадцать. – Мама ненадолго задумывается. – Хотя нет, двадцать – мало, повторяй раз пятьдесят. В твоем случае чем больше, тем лучше. Только старайся, чтобы голос звучал уверенно.
Я в ужасе хватаюсь незанятой рукой за голову:
– Ты это серьезно?
– Так, всё. Хватит отвлекать меня от работы.
В трубке идут гудки. Я снова закрываю глаза, но всей энергии моего буйного воображения не хватает для регенерации кузнечиков и тимьяна. Делать нечего, собрав в кулак остатки силенок, плетусь на пятый этаж. Мысли только о диване.
– Разденусь и сразу лягу, – обещаю я себе, отпирая замок. – Мне, в конце концов, надо выполнять советы эндокринолога: меньше двигаться, больше лопать.
Я открываю дверь, и из квартиры, чуть не сбив меня с ног, вылетает соседская кошка. Хоть одной проблемой меньше!
Радость моя, впрочем, длится не долго: разувшись, я сразу наступаю в лужу кошачьей мочи. Теперь мокрые у меня обе ноги. Ох! Я быстро стягиваю джинсы и колготки и шлепаю в ванную за тряпкой.
Мытье полов дается мне с трудом: кружится голова, шумит в ушах, а правую ногу то и дело скручивает судорогой. Когда следы лужи наконец исчезают, я бросаю тряпку у двери и на четвереньках ползу в гостиную, надеясь растянуться на ковре: сил идти до дивана уже нет. Вот только в гостиной меня ожидает очередной сюрприз: выводок маминых алоэ сброшен с подоконника, а на ковре комья земли и куски минтая. Сразу видно: кошка замечательно порезвилась, пока меня не было дома.
Я утыкаюсь лицом в ковер и хнычу. Ну почему я такая тетеря? Почему пожалела пару минут на то, чтобы выгнать вредную животинку из квартиры?
***
О том, что собиралась поискать вакансии, я вспоминаю только после ужина. Озарение приходит одновременно с желанием вздремнуть. Я устраиваюсь на диване с ноутбуком и на пару минут прикрываю глаза, чтобы настроиться на рабочий лад. Через полчаса в комнату заглядывает мама:
– Ты не знаешь, что случилось с моими алоэ?
– А? – Я тру глаза и с трудом припоминаю, какой сегодня день. – В смысле?
– Их всех как будто перекосило, ты что, не видела?
– Нет.
– Ну так посмотри!
Я нехотя сползаю с дивана и шлепаю в гостиную, с показной тщательностью инспектирую подоконник.
– По-моему, нормальные алоэ…
– Да нет же! – Мама встревожено теребит листья и выражает лицом глубокое смятение. – Они все набекрень.
Я пожимаю плечами.
– Наверное, в водопровод попали какие-то едкие примеси. Лучше ближайшие дни покупай воду в магазине, а то у нас тоже что-нибудь станет набекрень.
Мама испуганно таращит глаза, а я торопливо ретируюсь в свою комнату.
За несколько секунд моего отсутствия Алёнка успела соорудить на диване крепость из кубиков и заселила ее резиновыми мишками и хрюшками. Пытаюсь незаметно отодвинуть одну из крепостных стен, чтобы втиснуться рядом с ноутбуком…
– Мама! – тут же визжит дочь. – Не трогай ничего – сломаешь!
– Но мне надо…
– Какой милый диванчик, – Алёнка вмиг раскладывает на клавиатуре бука весь свой зверинец и укутывает его краем покрывала. – Тихий час. Все закрываем глазки.
– Компьютер не игрушка. – Я торопливо спихиваю зверят и сползаю с ноутбуком на пол, пока дочь и из меня не сделала мебель или дерево – она это любит.
Через пару секунд что-то больно врезается мне в затылок. Оглядываюсь и вижу рядом с собой резинового тигра. Подымаю глаза на дочь.
– Давай ты будешь играть за котика? – заискивающе улыбается она и наклоняет голову набок. – Говори: «Пустите переночевать».
– Мне некогда.
– «Пустите меня переночевать! – повышает тон Алёнка. – Замерзли ушки, намокли перышки».
– Мне надо искать работу.
– Пустите переночевать!!!
– Алёна, я тебе сказала: мне некогда!
– Тебе всегда некогда. – Дочь набирает полную грудь воздуха, чтобы от души зарыдать, но, к счастью, в комнату вновь врывается мама:
– Зачем ты отклеила аффирмацию от зеркала?
– Я ничего не отклеивала, – с оскорбленным видом парирую я. – Она сама отвалилась. От сырости.
Алёна забывает о своих обидах и с интересом следит за развитием событий. Мать складывает руки на груди и смотрит на меня как на двухвостку.
– Прямо-таки сама? Прямо каждая буковка взяла и отвалилась?
– А что ты хотела? – Мое недоумение звучит довольно искренне. – В ванной совсем не работает вытяжка. Еще немного, и там всё будет в плесени.
Мама подходит к Алёне и с каким-то остервенением подтягивает ей колготки.
– Я всё равно приклею аффирмацию обратно.
– Как хочешь. Главное, чтобы она снова не отвалилась.
– Я ей отвалюсь! Я ей так отвалюсь – мало не покажется!
Я демонстративно вздыхаю, а потом, сунув «напавшего» на меня тигра в карман маминой кофты, медовым голосом сообщаю:
– Алёнушка, бабуля с удовольствием с тобой поиграет.
Мама, как ошпаренная, кидается к выходу.
– Нет-нет, я не могу. У меня еще борщ не сваренный.
Алёна сигает с дивана и проворно семенит за любимой бабулей.
– Ну, баб! Ну, один разочек.
Я быстро проверяю аккаунты в соцсетях, после чего набираюсь смелости и открываю любимый городской портал, судорожно вчитываюсь в столбец объявлений о работе. Вакансий немного, и все какие-то однотипные. Большинство объявлений, если перевести с высокопарного языка на обычный, звучат примерно так:
«Где ты, победительница конкурса «Мисс Вселенная»? Айда ко мне в официантки. Сможешь сутками торчать на свежем воздухе, ведь моя забегаловка – шалаш из соломы, с туалетом на улице. Твои обязанности: непрестанно скалиться, маскировать прокисшие салаты укропчиком и воодушевлять упавших духом (под стол) посетителей».
Или так:
«В зоомагазин за три копейки требуется продавец-кассир-уборщица-сторож. Обязанности: намывать аквариумы и клетки, выводить на месте новые породы кроликов, развлекать хомячков, изредка забредающих в магазин, вязать на продажу варежки из шерсти морских свинок».
Каждое третье объявление – вербовка в проститутки, каждое четвертое – предложение вступить в секту какой-нибудь косметической фирмы.
В раздражении захлопываю ноутбук. Кажется, мне срочно нужны антидепрессанты. Печеньки подойдут.
Только подумала – глядь, я уже на кухне – вскрываю пачку курабье.
– Я тоже хочу печеньку, – требует Алёнка, не отрываясь от выкладываемого на столе панно из сахара и чайных ложек.
Перебарываю жадность и аккуратно прилаживаю к ее картине несколько курабьешек. Получается очень красиво.
– Майя, куда ты дела минтая? – голосом опытного следака интересуется мама, елозя по старой терке ярко-оранжевой морковью.
– Какого минтая?
– Мороженого. Которого мы два дня назад купили.
– Никуда не дела, – бормочу я. Не выкладывать же про кошку, уничтожившую пакет с минтаем почти полностью. – Я вообще не помню, чтобы мы рыбу покупали.
Мама отправляет «обмылок» морковки в рот и, бодро похрустывая, взглядом выжигает на мне затейливые узоры.
Я дергаю плечами.
– И чего ты так на меня смотришь? Куда бы я дела твоего минтая? В ванну выпустила? Или съела?
Мать пожимает плечами и с обиженным видом принимается за рубку лука.
«Дозу антидепрессантов надо повышать», – решаю я и запихиваю в рот еще несколько печенюшек. На душе заметно легчает, меня даже тянет на светские разговоры. Я несколько раз перекатываюсь с пяток на мыски и обратно и глубокомысленно констатирую:
– С работой тухляк.
С маминых ресниц срываются две симметричных слезинки, трогательно скользят по щекам. Я внутренне сжимаюсь.
– Мамочка, ты чего? Расстроилась? – Я подскакиваю к матери и осторожно глажу ее по спине. – Не переживай ты так, я обязательно что-нибудь найду.
Она шмыгает носом.
– Вот ведь зараза! Как глаза-то ест. Не лук, а какое-то химическое оружие. – Мама неуклюже утирается рукавом и поворачивается ко мне. – Чего ты там сейчас бормотала, я прослушала?
Молча забираю у нее нож и доску и быстро дорезаю остатки лука; на душе скребут кошки.
К девяти часам вечера, после еще одной вылазки в Интернет, на федеральные сайты поиска работы, чувствую себя совершенно вымотанной и мечтаю о спячке. Как у медведя. По закону подлости Алёна бодра и весела, перевоплотившись в ромашку, скачет на одной ноге и отказывается ложиться.
Я решаю «купить» себе сон. Чтобы родная мать не подвергла меня остракизму за педагогическую несостоятельность, закрываю дверь в комнату, после чего говорю:
– Алёна, зайка, если ты прямо сейчас угомонишься, я разрешу тебе лечь со мной.
Дочь аж пищит от радости. Она, в отличие от своей бабушки, не считает, что сон с мамой превратит ее в инфантильного заморыша. Мы быстро переодеваемся в пижамы и устраиваемся в обнимку под верблюжьим одеялом.
– Спокойной ночи, – приказным тоном говорю я и с восторгом закрываю глаза.
Минуту Алена честно пытается уснуть, потом начинает ерзать.
– Ты не спишь?
– Сплю.
Она складывает из пальцев ручки человечка и, хихикая, шагает им по мне.
– Смотри, по тебе кто-то ползет.
– Я сплю, – бурчу я, стряхивая с себя маленькую ручку.
Дочь вздыхает, несколько секунд лежит спокойно, потом начинает спихивать с себя одеяло:
– Фу! Мне что-то жарко…
Я старательно игнорирую ее брыкания, надеясь, что, сочтя меня спящей, Алена проявит сознательность и по-быстренькому уснет.
Но нет, дочь закидывает ноги на стенку и начинает пятками рисовать на обоях непонятные загогулины.
– Не балуйся, – не выдерживаю я и сталкиваю ее ноги со стены.
Дочь оживляется.
– А Настя с родителями на Новый год поедет в Сочи.
– Очень хорошо. Спи.
– А правда, что в Сочи зимой нет снега? И трава растет? И пальмы зеленые?
– Правда.
– А давай тоже на Новый год в Сочи поедем? – В Алёнином голосе слышится столько надежды, что мне становится больно.
Я разлепляю глаза и глажу дочь по спине.
– Котенок, у нас пока нет на это денег. Может, через год или два.
Обещаю, а сама не верю, что когда-то мы сможем позволить себе отдых на море.
Дочь переворачивается на спинку и поспешно задирает на себе кофту:
– Животик еще погладь.
Я глажу. Ее кожа покрывается забавными крохотными мурашками, и хочется расцеловать каждую.
– А летом? – чуть не подпрыгивает Алёнка. – Давай летом поедем в Сочи? Лиза и Матвей рассказывали, что там можно плавать с дельфинами.
Мое самоуважение обваливается до нуля: похоже, у моего ребенка самое обездоленное детство во всей садовской группе.
– А может, заведем котика? – не унимается дочь. – Соне бабушка подарила котика. А у Кати есть сумка в виде мишки. Может, ты купишь мне сумку в виде мишки?
Виш-лист обновляется еще минут десять, а потом дочь наконец засыпает. На меня же, как назло, обрушивается бессонница. Я таращусь в темноту и кусаю губы. В голове тяжелым молотом бухает вопрос: где? Где найти работу, на которой я смогу заработать хотя бы на сумку в виде мишки?
О проекте
О подписке